По делу о проверке конституционности не вступившего в силу Международного договора Российской Федерации — протокола о присоединении Российской Федерации к Марракешскому соглашению об учреждении Всемирной торговой организации

Постановление от 9 июля 2012 г. № 17-П (Извлечение)

(о судебном представительстве в Российской Федерации)

5. Конституция Российской Федерации, закрепляя пра­во каждого защищать свои права и свободы всеми спо­собами, не запрещенными законом (статья 45, часть 2), в качестве одного из таких способов называет судебную за­щиту, которая гарантируется каждому и право на которую относится к основным неотчуждаемым правам и свободам человека и гражданина (части 1 и 2 статьи 17; статья 46 часть 1).

Реализации права на судебную защиту наряду с другими правовыми средствами служит институт судебного предста­вительства, обеспечивающий заинтересованному лицу полу­чение квалифицированной юридической помощи, а в случае невозможности непосредственного (личного) участия в судо­производстве —и доступ к правосудию (статья 48 часть 1; ста­тья 52 Конституции Российской Федерации). При этом право каждого защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом, не означает возможность допуска любого гражданина к участию в судопроизводстве в качестве представителя, — соответствующие основания применительно к отдельным видам судопроизводства устанавливаются феде­ральными конституционными законами и федеральными за­конами.

5.1. Круг лиц, которые могут быть допущены в качестве представителей граждан и организаций в конституционное судопроизводство, определен частью второй статьи 53 Феде-

241

рального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», положения которой направлены на обеспечение права каждого на квалифицированную юридиче­скую помощь и имеют целью наиболее полное обеспечение защиты прав стороны в конституционном судопроизводстве; учитывают они и особую правовую природу Конституцион­ного Суда Российской Федерации, уполномоченного решать только вопросы права (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 18 июля 2006 года № 337-О, от 21 февраля 2008 года № 149-О-О и от 21 октября 2008 года № 717-О-О).

Пункт II (1) (A) (a) Перечня специфических обязательств Российской Федерации по услугам, входящего в Приложе­ние I к Протоколу, определяет, что в части оказания юриди­ческих услуг, за исключением нотариальных услуг, по вопро­сам международного публичного, международного частного права, а также по вопросам права государства, в юрисдикции которого персонал поставщика услуг получил квалификацию, Российская Федерация не устанавливает ограничений допу­ска на рынок и ограничений национального режима приме­нительно к иностранным лицам, за единственным исключе­нием в отношении осуществления адвокатской деятельности: адвокаты могут осуществлять адвокатскую деятельность толь­ко посредством адвокатского кабинета, адвокатского бюро, коллегии адвокатов и юридической консультации.

К употребленному в данном контексте термину «адвокат» дана сноска, в которой поясняется, что адвокат — это фи­зическое лицо, получившее статус адвоката в соответствии с российским законодательством, при этом его функцио­нальное назначение увязывается с выполнением функций представителя в уголовных судах и российских арбитражных судах, а также с возможностью выступать в гражданском су­допроизводстве и судопроизводстве по делам об администра­тивных правонарушениях (в качестве представителя органи­заций, правительственных органов, органов местного само­управления).

Буквальное толкование приведенного положения Прото­кола позволяет прийти к выводу, что Российская Федерация не принимает на себя никаких международных обязательств 242

в отношении категорий лиц, обладающих правом на осущест­вление представительства в Конституционном Суде Россий­скойФедерации, поскольку этим положением не охватывается такая сфера оказания юридических услуг, как представитель­ство в Конституционном Суде Российской Федерации. Соот­ветственно, ратификация Российской Федерацией Протокола не повлечет изменений в отношении определения категорий лиц, желающих выступать в качестве представителей граждан и организаций в Конституционном Суде Российской Феде­рации, к каковым в соответствии со статьей 53 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Рос­сийской Федерации» относятся адвокаты и лица, имеющие ученую степень по юридической специальности, полномочия которых подтверждаются соответствующими документами.

Таким образом, положение Протокола, определяющее сферу юридических услуг, в отношении которых Российская Федерация не устанавливает ограничений допуска на рынок и ограничений национального режима применительно к ино­странным лицам, как не затрагивающее вопрос о категориях лиц, которые наделены правом осуществлять представитель­ство в Конституционном Суде Российской Федерации, не может рассматриваться как противоречащее статье 48 Кон­ституции Российской Федерации в указанном заявителями аспекте.

5.2. Формулируя в запросе свою позицию в обоснова­ние неконституционности пункта II (1) (A) (а) Перечня спе­цифических обязательств Российской Федерации по услугам, заявители истолковывают его как устанавливающий требова­ние о ведении дел в третейских судах только через профес­сионального юридического представителя (адвоката), полагая, таким образом, что используемое в данном пункте выражение Russian arbitration tribunals означает именно негосударствен­ные третейские суды, создаваемые на основе соглашения сто­рон спора для его разрешения в случаях, не противоречащих закону.

Между тем, если исходить из смыслового контекста, в ко­тором употреблено это выражение,— даже с учетом различных вариантов его допустимого перевода—следует прийти к вы­воду, что в данном случае речь идет именно о специализиро- 243

ванных государственных судах (государственных арбитражных судах), поскольку специфика рассматриваемых ими дел (ана­логично специфике уголовных дел, рассматриваемых судами общей юрисдикции) может быть положена в обоснование — при определенных условиях и принимая во внимание цели Всемирной торговой организации — обязательного участия в деле профессионального представителя стороны — адвоката. Истолкование же соответствующего положения Протокола как устанавливающего требование обязательного участия ад­воката при разбирательстве дел в третейских судах противо­речило бы природе третейского разбирательства, предпола­гающей максимальную свободу сторон в определении как состава суда и его компетенции, так и процедуры разбира­тельства дел в таких судах.

При оценке пункта II (1) (A) (а) Перечня специфических обязательств Российской Федерации по услугам и, соответ­ственно, в контексте его положений — перевода выражения Russian arbitration tribunals у Конституционного Суда Россий­ской Федерации нет оснований не принять во внимание пози­цию других сторон конституционного судопроизводства, кото­рое основано, помимо прочего, на принципе состязательности и равноправия сторон, а именно довод Правительства Россий­ской Федерации как органа, непосредственно осуществлявше­го подготовку Протокола к принятию и подписанию, а также согласование его положений, о том, что выражение Russian arbitration tribunals понималось участниками переговорного процесса именно как «государственные арбитражные суды».

Утверждая, что следствием установления требования о ве­дении дел в третейских судах только через представителя — ад­воката будет их включение в российскую судебную систему, заявители не учитывают, что выражение Russian arbitration tribunals понимается высшими органами государственной власти Российской Федерации и органами, участвующими в процессе подготовки вступления России в ВТО (подготовки и подписания Протокола), как «арбитражные суды», разреша­ющие экономические споры от имени государства и входя­щие в судебную систему Российской Федерации (статья 127 Конституции Российской Федерации), что, в частности, на­шло отражение в выступлении полномочного представителя 244

Правительства Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации в ходе слушания по настоящему делу, а также в переведенном на русский язык тексте Прото­кола, включая Перечень специфических обязательств Россий­ской Федерации по услугам, который размещен на офици­альном сайте Государственной Думы. В контексте такого же понимания —со ссылкой на соответствующее положение Ар­битражного процессуального кодекса Российской Федерации о полномочиях арбитражных судов России—данное выраже­ние используется и в ранее принятых официальных докумен­тах ВТО, касающихся режима внешней торговли Российской Федерации (World Trade Organization WT\ACC\RUS\6. 25 October 1995 (95—3248). L\7410/B (IV).

При том, что понимание выражения Russian arbitration tribunals как «государственные арбитражные суды» согласуется с правовой конструкцией регулируемых отношений в целом и что из Конституции Российской Федерации не вытекают, как необходимость, предоставления перевода международно­го договора нотариально заверенным, так и обязательность иных механизмов обретения им статуса официального пере­вода, Конституционный Суд Российской Федерации также не имеет оснований исходить из другого его понимания.

Кроме того, даже в случае принятия варианта перевода выражения Russian arbitration tribunals, предложенного за­явителями, т. е. имеющего в виду негосударственные третей­ские суды, возможное введение дополнительных требований к представительству в этих судах — вне зависимости от его возможной оценки с точки зрения гарантий конституционно­го права на квалифицированную юридическую помощь и со­отношения с общими принципами осуществления третейско­го разбирательства—само по себе не означало бы их вклю­чения в систему государственных судов, поскольку судебная система Российской Федерации устанавливается Конституци­ей Российской Федерации и не может быть изменена поло­жениями международного договора Российской Федерации.

Как указал Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 26 мая 2011 года № 10-П, законоположе­ния, устанавливающие порядок третейского разбирательства, гарантируя участникам третейского разбирательства необходи- 245

мые процессуальные права, направлены на обеспечение прин­ципа справедливого судебного разбирательства, который—по смыслу статей 46 (часть 1) и 118 (часть 1) Конституции Россий­ской Федерации во взаимосвязи со статьей 6 Конвенции о за­щите прав человека и основных свобод—распространяется как на разбирательство в государственном суде, так и на третейское разбирательство. Вместе с тем это не означает отождествление третейской формы защиты права с судебной защитой как та­ковой, осуществляемой государственными судами, а третейских судов как институтов гражданского общества—с судами Рос­сийской Федерации, которые в соответствии со статьями 10, 11 (часть 1) и 118 Конституции Российской Федерации и Фе­деральным конституционным законом от 31 декабря 1996 года № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» в рам­ках разделения государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную осуществляют судебную власть и образуют судебную систему Российской Федерации.

Таким образом, при оценке положения Протокола, в ко­тором используется выражение Russian arbitration tribunals, необходимо исходить из такого перевода этого спорного вы­ражения, который является адекватным понятию «российские государственные арбитражные суды».