<<
>>

Дѣло Кострубо-Карицкаго.

Дѣло Кострубо-Карицкаго,

обв. въ кражѣ и изгнаніи плода.

23 іюля 186S года жившій въ своемъ имѣніи майоръ Перемѣшко-Галичъ сообщить полиціи о томъ, что у него украдено разныхъ процентныхъ бу­магъ на сумму около 38.000 рублей.

Онъ заявилъ, что эти процентныя бу­маги вмѣстѣ съ другими находились въ ящикѣ письменнаго стола въ его каби­нетѣ, что 20 іюля онъ, не пересматривая, взялъ ихъ съ собой въ Липецкъ, а по возвращеніи домой обнаружилъ недостачу въ 38 т. рублей. Ящикъ стола взломанъ не былъ. Ключъ же, которымъ ящикъ открывался, былъ найденъ въ той же комнатѣ.

Въ то время, когда, по предположенію Галича, произошла кража, въ квартирѣ его изъ постороннихъ находились воинскій начальникъ Николай Ko- струбо-Карицкій и племянница Галича Вѣра Павловна Дмитріева. Относительно участія Корицкаго или Дмитріевой въ кражѣ денегъ ни у кого подозрѣнія не возникало.

Черезъ 3 мѣсяца послѣ пропажи 00бумагъ Галичъ узналъ, что въ г. Ряж- скѣ Вѣра Дмитріева, назвавшись женой майора Буринской, продала одному мѣстному купцу 2 выигрышныхъ билета.

Допрошенная, по указанію Галича, судебнымъ слѣдователемъ, Дмитріева при­знала фактъ продажи ею въ Ряжскѣ двухъ билетовъ. Объяснить происхожденіе этихъ билетовъ она, ссылаясь на запамятованіе, отказалась. Назвалась она чу­жимъ именемъ потому, что не хотѣла, чтобы стало извѣстно ея пребываніе въ это время въ Ряжскѣ. Въ слѣдующемъ своемъ показаніи, данномъ черезъ нѣсколько дней послѣ перваго, Дмитріева дала другое объясненіе, которое устанавливало участіе Кострубо-Карицкаго въ кражѣ денегъ у Галича.

Дмитріева показала, что въ Ряжскь она ѣздила въ виду приближенія ро­довъ, что проданные ею билеты далъ ей Карицкій, съ которымъ она въ тече­ніе 4-хъ лѣтъ находилась въ связи, что назвалась она чужимъ именемъ тоже

по его совѣту.

Она разсказала затѣмъ о своей поѣздкѣ вмѣстѣ съ Карицкимъ въ Москву, гдѣ она по его порученію мѣняла 00бумаги. При всѣхъ этихъ поѣздкахъ, связанныхъ съ наступленіемъ родовъ, она постоянно получала отъ Карицкаго различныя 00бумаги. Въ послѣдній разъ, когда опа уѣзжала, Ka- рицкій далъ ей большое количество купоновъ и попросилъ ее купоны эти размѣнять только въ Москвѣ, въ другихъ же городахъ ими не пользо­ваться.

О кражѣ 00бумагъ у своего дяди Галича она сообщила Карицкому. Онъ велѣлъ ей объ этомъ никому не говорить.

Кострубо-Карицкій заявилъ, что все разсказанное о немъ Дмитріевой не­вѣрно. Предварительное слѣдствіе, однако, дало какъ будто нѣкоторыя указа­нія, подтверждающія участіе Карицкаго въ кражѣ. Было выяснено слѣдующее: во время предполагаемаго совершенія кражи Карицкій былъ у Галича и имѣлъ свободный доступъ къ письменному столу, въ которомъ хранились деньги. До­прошенные свидѣтели показали: служащій подъ начальствомъ Карицкаго кап. Pa- дугинъ, что Карицкій, дѣйствительно, вмѣстѣ съ Дмитріевой ѣздилъ въ Москву; одинъ изъ купившихъ у Дмитріевой билеты, — что у нея было свидѣтельство, выданное Карицкимъ на поѣздку въ Москву, и, наконецъ, отецъ Дмитріевой Павелъ Галичъ показалъ, что она созналась въ кражѣ 00бумагъ лишь послѣ долгаго уединеннаго разговора съ Карицкимъ.

Изъ послѣдующихъ показаній Дмитріевой выяснились факты, послужившіе причиной обвиненія Кострубо-Карицкаго также и въ томъ, что онъ, съ согла­сія Дмитріевой, употребилъ средства къ- изгнанію ея плода. Она объяснила, что Карицкій, узнавъ отъ нея, что ей предстоятъ роды, неоднократно предла­галъ ей различныя средства для производства выкидыша. Для этой цѣли онъ обращался къ докторамъ Дюзингу и Сапожкову (оба эти лица были привле­чены по этому дѣлу въ качествѣ обвиняемыхъ).

Сапожковъ, послѣ нѣсколь­кихъ попытокъ сдѣлать ей выкидышъ, отъ этого отказался. Тогда самъ Кариц­кій, узнавъ отъ Сапожкова, какъ надо дѣлать выкидышъ и получивъ отъ него же для этой цѣли инструкціи, у себя на квартирѣ сдѣлалъ Дмитріевой опера­цію, послѣ которой у нея родился недоношенный ребенокъ.

Карицкій и по этому обвиненію отрицалъ свою вину и утверждалъ, что съ Дмитріевой въ связи никогда не былъ и что она на* него клевещетъ.

Свидѣтели отчасти подтвердили разсказъ Дмитріевой и показали, что о близ­кихъ отношеніяхъ Карицкаго съ Дмитріевой знали многіе.

Врачъ Сапожковъ, отрицая свою вину, показалъ, что Дмитріева нѣсколько разъ просила его устроить ей выкидышъ, что отъ нея онъ слышалъ, что бе­ременна она отъ Карицкаго и что послѣ выкидыша Карицкій обѣщалъ ему достать мѣсто врача въ гимназіи.

Дюзинъ сначала призналъ себя виновнымъ въ томъ, что уговаривалъ Сапож-

Діло Кострубо-Карицкаго.

коза произвести выкидышъ Дмитріевой, а затѣмъ отъ этого объясненіи отказался.

Всѣ эти лица вмѣстѣ съ обвинявшейся за недонесеніе Кассель судились Рязанскимъ Окружнымъ Судомъ съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей съ 18—-27 января 1871 г.

Полковнику Николаю Кострубо-Карицкому было предъявлено обвиненіе въ кражѣ 0i0бумагъ на сумму около 38 т. рублей и въ употребленіи съ вѣдома и согласія Дмитріевой средствъ для изгнанія ея плода; вдова штабсъ-капитана Дмитріева обвинялась въ укрывательствѣ похищенныхъ бумагъ, въ именованіи себя непринадлежащимъ ей именемъ и въ употребленіи средствъ для изгнанія плода; врачъ Павелъ Сапожковъ—въ употребленіи средствъ для изгнанія плода; инспекторъ врачебнаго отдѣленія Рязанскаго Губернскаго Правленія врачъ Дю- зинъ—въ подстрекательствѣ къ этому преступленію; и, наконецъ, Елизавета Кассель въ недонесеніи объ этихъ преступленіяхъ означенныхъ лицъ.

Предсѣдательствовалъ Родзевичъ.

Обвинялъ тов. прокурора Петровъ. Защи­щалъ Кострубо-Карицкаго—Ѳ. Н. Плевако; Дмитріеву — кн, А. И. Урусовъ: Сапожкова—Городецкій; Дюзина — Спасовичъ и Кассель — Кирѣевскій.

На судѣ всѣ подсудимые свои показанія подтвердили. Кострубо-Карицкій продолікалъ настаивать на полной своей непричастности къ тѣмъ дѣяніямъ, ко­торыя ему ставились въ вину, указывалъ на свое высокое положеніе, которое не могло позволить ему совершить преступленіе и все объяснялъ желаніемъ Дмитріевой опорочить его.

Дмитріева, сознавшись въ принятіи мѣръ къ вытравленію плода, подробно разсказала объ участіи въ этомъ преступленіи, а также въ похищеніи денегъ у Галича Кострубо-Карицкаго.

Защитникъ Дмитріевой кн. Урусовъ, подробно разбирая показанія Дмитріе­вой и Карицкаго, приходить къ заключенію, что показаніе Дмитріевой правдиво, что оно заслуживаетъ полнаго довѣрія, что нѣтъ никакихъ основаній предпо­лагать, что Дмитріева клевещетъ на Кострубо-Карицкаго.

Не смотря на отсутствіе прямыхъ уликъ противъ Кострубо-Карицкаго, кн. Уру­совъ, указывая на рядъ противорѣчій въ его показаніяхъ, на цѣлый рядъ очень тяжкихъ косвенныхъ уликъ, полагаетъ, что Карицкій совершилъ какъ первое, такъ и второе преступленія. Своимъ высокимъ общественнымъ положеніемъ Кострубо-Карицкій хочетъ обмануть правосудіе.

Рѣчь Плевако въ значительной своей части посвящена возраженію кн. Уру- соьу.

Всѣ подсудимые были оправданы.

Рѣчь въ защиту Кострубо-Карицкаго.

Гг. присяжные! Вчера вниманіе ваше было посвящено двумъ рѣ­чамъ: рѣчи обвинителя и рѣчи защитника Дмитріевой, которая, по свойствамъ своимъ, была тоже обвиненіемъ противъ Карицкаго.

По окончаніи этихъ рѣчей, когда слово мое было отложено до другого дня, признаюсь, не безъ страха отпустилъ я васъ въ вашу совѣщательную комнату; не безъ страха за участь того подсудимаго, который ввѣрилъ мнѣ свою защиту, оставилъ я васъ подъ убійствен.

нымъ впечатлѣніемъ обвиненій, которыя такъ безпощадно сыпались вчера на его голову.

Защитникъ, кончая свою рѣчь, обращалъ къ вамъ не просьбу о помилованіи Дмитріевой, а требованіе обвинить Карицкаго, обвинить— во имя равенства, братства, во имя христіанскаго милосердія,—и по­слѣднія слова этой рѣчи: „обвините, обвините его, согните его гордую голову!" провожали васъ въ вашу комнату, какъ бы стараясь про­никнуть чуда вслѣдъ за вами...

Это страшно!..

Но защита Карицкаго не лишена еще слова,—и вотъ, съ надеждой на свои силы, я приступаю къ исполненію своей обязанности.

Я увѣренъ, что вы не допустите укорениться въ вашей совѣсти убѣжденію, что послѣ слышанныхъ вами вчера обвиненій нѣтъ надоб­ности въ дальнѣйшемъ разъясненіи дѣла, нѣтъ возможности иными доводами, которыхъ еще не слыхали вы, разъясненіемъ иныхъ обстоя­тельствъ, которыя были обойдены моими противниками, подорвать цѣну всѣхъ ихъ словъ и соображеній.

Вы поймете, почему слышанный вами вчера защитникъ, защищая Дмитріеву, обвинялъ Карицкаго и вносилъ какую-то особенную страст­ность во всѣ свои обвинительные доводы,—вы должны понять, что виновность или невинность Карицкаго есть вопросъ жизни или смерти для Дмитріевой...

Вы слышали рѣчь защитника,—эта рѣчь была особенная, испол­ненная нехорошихъ словъ противъ всѣхъ свидѣтелей, которые пока­зывали въ пользу Карицкаго. Вы слышали, что этими свидѣтелями руководила трусость передъ начальствомъ, что они чуть не клят­вопреступники, что на нихъ были затрачены огромныя деньги, и проч, и проч. Ослѣпленный страстностью борьбы, защитникъ Дми­тріевой и во время всего судебнаго слѣдствія, и въ рѣчи своей ука­

зывалъ вамъ, что свидѣтели говорятъ заданные уроки, что мы яви­лись во всеоружіи интриги и подкупа...

Я не пойду этимъ путемъ.

Здѣсь, въ храмѣ правосудія, единственное дѣло защиты должно заключаться въ спокойной и безстрастной оцѣнкѣ фактовъ, въ об­стоятельномъ разъясненіи уликъ.

Здѣсь не мѣсто увлеченіямъ,—мы должны быть чужды ихъ, мы должны отогнать отъ себя все недо­стойное дѣла правосудія, которому мы служимъ. И обвинитель и за­щитники одинаково спеціально изучаютъ дѣло, хотя и смотрятъ на него съ различныхъ точекъ зрѣнія; обвиненіе не выше зашиты, и за­щита не выше обвиненія, — законъ признаетъ ихъ равноправными: всѣ должны быть равны передъ закономъ...

Положеніе мое въ настоящемъ процессѣ особенно трудно, и потому я прошу васъ, гг. присяжные, пожертвовать мнѣ нѣсколькими часами усиленнаго вниманія. То обстоятельство, что, кромѣ обвинителя отъ правительства противъ моего кліента, явился еще другой обвинитель, заставляетъ меня и даетъ мнѣ, кажется, право обратить къ вамъ эту просьбу и просить, требовать отъ васъ ея исполненія. Когда обви­неніе одного подсудимаго раздается въ судѣ изъ устъ защитника дру­гого, когда задушить другого—значитъ снять петлю съ себя,—тогда начинается страстная борьба не на жизнь, а на смерть, и средства уже не разбираются.

Какъ бы то ни было, но эта борьба объявлена мнѣ, и я долженъ вступить въ нее.

Прежде всего я долженъ замѣтить, что ни обвинитель, ни защит­никъ Дмитріевой не доказывали вамъ прямо виновность Карицкаго въ тѣхъ преступленіяхъ въ которыхъ обвиняется онъ по опредѣле­нію московской судебной палаты. Нѣтъ, они требовали отъ васъ раз­рѣшенія другихъ вопросовъ, которые, правда, наводятъ на нѣко­торыя размышленія, способны даже бросить тѣнь на Карицкаго, но, въ смыслѣ прямого обвиненія, ничего не доказываютъ ни за, ни про­тивъ него.

Такихъ вопросовъ поставлено было передъ вами три: доказана ли связь Карицкаго съ Дмитріевой, доказано ли свиданіе ихъ въ острогѣ и, наконецъ, имѣла ли какія-нибудь основанія Дмитріева для своей клеветы? Затѣмъ, разрѣшивъ утвердительно два первыхъ изъ этихъ вопросовъ и отрицательно послѣдній, обвиненіе заранѣе торжество­вало побѣду.

Но я не признаю этой побѣды. Я не признаю себя побѣжденнымъ даже и въ томъ случаѣ, если вы, не рѣшаясь совсѣмъ обратно отвѣ­

тить на предложенные вамъ вопросы, допустите только иную комби­націю отвѣтовъ.

Въ самомъ дѣлѣ, если вы рѣшите, что и связь и свиданіе Дми­тріевой съ Карицкимъ доказаны, и въ то же время скажете, что Дми­тріева могла все-таки оклеветать его,—то и въ такихъ отвѣтахъ ва­шихъ обвиненіе еще не найдетъ для себя прямой опоры. При налич­ности трехъ фактовъ, о которыхъ идетъ рѣчь, передъ нами встаетъ новый, самый существенный въ дѣлѣ вопросъ, на который еще нѣть отвѣта: достаточно ли ихъ для обвиненія, можно ли на основаніи только этихъ фактовъ признать Карицкаго виновнымъ? Вѣдь, кромѣ нѣкоторыхъ данныхъ о связи и свиданіи, судебное слѣдствіе не дало намъ ничего такого, на чемъ могло бы быть построено обвиненіе Ка­рицкаго. Кража денегъ, подговоръ Дюзингомъ Сапожкова, проколъ пузыря—не имѣютъ ни въ чемъ подтвержденія, кромѣ словъ Дми­тріевой... Несуществующій фактъ не можетъ имѣть доказательствъ,— оттого ихъ и нѣтъ, и на нихъ никто не указываетъ.

Оба обвинителя, чувствуя недостаточно крѣпкую почву подъ но­гами, даютъ въ своихъ рѣчахъ обширное мѣсто такимъ соображе­ніямъ, которыя вовсе не идутъ къ дѣлу и даже не заслуживаютъ отвѣта съ моей стороны.

Вамъ говорили объ особенной важности настоящаго дѣла, о вы­сокомъ положеніи одного изъ подсудимыхъ, о друзьяхъ и недругахъ его. Вамъ говорили, что дѣло это рѣшаетъ вопросъ о силѣ судебной реформы, рѣшаетъ болѣзненное недоумѣніе общества,—можетъ ли новый судъ справиться съ высокопоставленными подсудимыми. Обви­нитель указывалъ вамъ на положеніе и извѣстность защитниковъ, связывалъ съ этимъ возможность ихъ вліянія на общественное мнѣніе и рядомъ указывалъ на свою малоизвѣстность.

Униженіе паче гордости,—подумали мы тогда!

Вамъ говорили о какихъ-то слухахъ,—что вліяніе сильныхъ людей и денегъ коснулось даже и васъ... ■

И все это, какъ вѣнцомъ, покрылось послѣдними знаменитыми словами того обвиненія, которое вы слышали вчера изъ устъ кн. Уру­сова. Проповѣдуя вамъ символъ либерализма—великія идеи равенства и братства, онъ, во имя этихъ идей, сумѣлъ просить васъ осудить Карицкаго,— осудить его даже и въ томъ случаѣ, если противъ него нѣтъ основательныхъ уликъ, если и плохо доказано обвиненіе...

Свѣтлое ученіе равенства, думаю, хорошо знакомо мнѣ, вамъ и всѣмъ людямъ: оно прожило уже тысячелѣтія. Но съ того самаго дня, когда впервые было возвѣщено оно на землѣ, и до вчерашняго, ко-

нечно, никому не удавалось сдѣлать изъ него такого пристрастнаго, ττκoro извращеннаго примѣненія!..

Пусть же пройдутъ мимо васъ всѣ эти громкія, благозвучныя, но недостойныя фразы. Вы пришли сюда сотворить правый судъ, кото­раго ждутъ отъ васъ и общество, и подсудимые. Вы не рѣшите и не должны рѣшать вопросовъ о судебной реформѣ, о томъ, быть или не быть новому суду, силенъ или слабъ онъ въ борьбѣ съ под­судимыми.

Такимъ вопросамъ здѣсь не должно быть мѣста.

Здѣсь другіе вопросы: жизнь и смерть, позоръ и честь, свобода и несвобода...

Жизнь одного человѣка дороже всякихъ реформъ, и если бы за оправданіемъ Карицкаго долженъ былъ послѣдовать конецъ новаго суда, то и тогда вы все-таки обязаны оправдать его, если только по совѣсти не признаете его виновнымъ.

Вы не обвините его, по ученію равенства и братства, за то, что онъ стоитъ выше другихъ. Вы знаете, что каково бы ни было поло­женіе человѣка въ обществѣ, оно — его заслуга, его трудъ, пользо­ваться плодами котораго онъ имѣетъ полное право. Лишить его принадлежащихъ ему правъ за то только, что онъ выработалъ себѣ высокое положеніе въ обществѣ, во имя братства, несмотря на без­доказательность обвиненія, приготовить ему, по-братски, позоръ и безчестіе,—такую просьбу могло сказать вамъ только ослѣпленіе, только человѣкъ, которому совершенно, чуждо и неизвѣстно то уче­ніе, которое онъ здѣсь такъ старательно проповѣдывалъ. Но вы иначе понимаете эт.о ученіе и ваша совѣсть научитъ васъ иначе примѣнять его къ житейскимъ вопросамъ...

Теперь я послѣдую за рѣчью товарища прокурора и постараюсь во всѣхъ подробностяхъ разобрать ее.

Обвинитель прежде всего говоритъ, что ребенка Дмитріевой не Кассель бросила на мосту, а Карицкій, и какъ-то непонятно доказы­ваетъ это тѣмъ, что ребенокъ оказался именно на мосту, а не подъ мостомъ, въ оврагѣ, спускаться куда было бы Карицкому опасно.

Я положительно не понимаю такого соображенія и думаю, напро­тивъ, что если бы Карицкій бросилъ ребенка, то онъ бросилъ бы его непремѣнно подъ мостъ. И для этого вовсе не нужно было спу­скаться въ оврагъ,—вѣдь ребенокъ былъ мертвый, а съ мертвымъ нечего церемониться: можно было бросить. внизъ и прямо съ моста.

Не ясно ли, что неопытная, трусливая рука работала это дѣло?

IzI если вы припомните, что Кассель признала. себя виновною въ

подкинули ребенка, то, конечно, вы никоимъ образомъ не припи­шете это Карпцкому, хотя товарищъ прокурора и старается доказать противное разнорѣчіемъ Дмитріевой и Кассель относительно того часа, въ который послѣдовали роды.

Онъ спрашиваетъ: „матери ли не знать этого часа?"Я отвѣчаю: конечно, мать, лежащая въ родовыхъ мукахъ, врядъ ли имѣетъ воз­можность наблюдать за часами...

Далѣе, переходя къ оговору Дмитріевой Карицкаго относительно прорванія ей околоплоднаго пузыря, товарищъ прокурора считаетъ этогь оговоръ вполнѣ вѣроятнымъ и искреннимъ. Карпцкій беретъ у Дмитріевой уроки, какъ вводить зондъ въ матку,—значитъ, это для него новое дѣло, и онъ не можетъ знать, какъ оно кончится: можетъ- быть, Дмитріева даже умретъ отъ этой операціи. Но Карицкій счи­таетъ лишними подобныя опасенія: онъ настолько смѣлъ, что рѣ­шается проколоть пузырь въ своеіі квартирѣ, хотя это не трудно бы сдѣлать и въ квартирѣ Дмитріевой, гдѣ дѣлались и вспрыскиванія, и души, гдѣ можно положить больную прямо въ ея постель.

Что за нелогичность! И неужели такой оговоръ, такое странное показаніе можно не считать клеветою?!..

Изъ числа свидѣтелей болѣе всѣхъ не понравился обвинителю Стабниковъ, показаніе котораго дышетъ правдою, хотя и служитъ въ пользу Карицкаго. Показаніе это точно, подробно, и вмѣстѣ съ нимъ на сцену является записка Дмитріевой, которая -бросаетъ но­вый, яркій свѣтъ на все дѣло.

Какъ быть? Какъ подорвать значеніе этого неумолимаго факта?

Свидѣтеля заподозриваютъ, его начинаютъ сбивать и для этой цѣли обращаются къ суду съ просьбой вызвать цѣлую массу новыхъ свидѣтелей. И вотъ гонцы отъ суда разсыпаются по всей Рязани и въ какіе-нибудь полчаса собираютъ толпу людей, которыхъ судъ на­чинаетъ допрашивать.

Но свидѣтели не противорѣчатъ Стабникову, а только подтвер­ждаютъ его показаніе. Тогда показаніе это заносятъ въ протоколъ, не скрывая намѣренія преслѣдовать Стабникова за какое-то престу­пленіе...

Все это совершается передъ вами; но несмотря на все это, фактъ, что Кассель разсказывала Стабникову о томъ, что проколъ сдѣланъ врачомъ Битнымъ, что Кассель показывала ему записку Дмитріевой,— остался неопровергнутымъ. Изъ словъ Кассель, изъ словъ жены Стабникова, вызванной въ свидѣтельницы изъ числа публики, сидѣв­шей въ залѣ, происхожденіе записки еще болѣе подтвердилось.

Дѣйствительно, г-жа Стабникова иногда разнорѣчила съ мужемъ,— но возможно ли помнить всѣ мелочи въ жизни, особенно, когда не знаешь, что помнить ихъ надобно для какого-нибудь дѣла? А гово­рить, что сходство показаній всѣхъ этихъ свидѣтелей находится въ связи съ темными предположеніями о вліяніи, — было бы совершенно неумѣстно. Свидѣтели эти взяты по просьбѣ защитника Дмитріевой' солидарнаго съ прокуроромъ въ обвиненіи Карицкаго,—взяты вдругъ... Не вся же Рязань закуплена Карицкимъ! Стабниковъ даже и вызванъ въ судъ Сапожковымъ. Неужели’Карицкій самъ не вызвалъ бы его, если бъ только онъ зналъ, что будетъ показывать Стабниковъ!..

Обвинительная власть поставила передъ вами вопросъ о побужде­ніяхъ, какія могли имѣть подсудимые для совершенія выкидыша. По­нятно, что у Дмитріевой могли быть побужденія: скрыть беремен­ность было ей нужно и по отношенію къ мужу, и по отношенію къ отцу, и къ кругу знакомыхъ.

Но нѣтъ этихъ побужденій для Карицкаго!..

Теперь я долженъ нѣсколько остановить ваше вниманіе на пока­заніяхъ Галича, дяди Дмитріевой, который, по дѣлу о кражѣ, является въ качествѣ потерпѣвшаго лица.

Этотъ свидѣтель объяснилъ намъ, что въ іюнѣ і868 года, когда у него въ деревнѣ ночевалъ Карицкій, всѣ деньги были цѣлы. Были онѣ цѣлы также и въ началѣ, и въ серединѣ іюля, т.-е. до и послѣ поѣздки его въ Воронежъ. Пропажа обнаружилась въ концѣ іюля- Галичъ помнитъ, какъ и когда онъ бралъ съ собой деньги. Украден­ная пачка лежала отдѣльно, когда была въ Липецкѣ, въ деревнѣ же деньги лежали вмѣстѣ. Въ іюлѣ Карицкій у Галича не былъ, а Дми­тріева была и въ деревнѣ, и въ Липецкѣ.

Показаніе это даетъ намъ капитальные факты:' Карицкій былъ въ іюнѣ, деньги при немъ и послѣ него были цѣлы; деньги пропали въ іюлѣ; пропажа случилась въ Липецкѣ. Вы, вѣроятно, помните, что, когда окончилъ Галичъ свое совершенно ясное показаніе, на него напали и цѣлыми сотнями вопросовъ цѣлый день" старались сбивать несчастнаго старика! Всякая малѣйшая неточность его вызывала все­общее изумленіе. Доходило до того, что фразы: „я повѣрялъ бумаги и видѣлъ, что онѣ цѣлы", и „я провѣрялъ пачки, вижу, что онѣ цѣлы,—отсюда я заключалъ, что все въ цѣлости, “ — называли противо­рѣчіемъ, называли доказательствомъ ничтожности словъ свидѣтеля.

Но вѣдь это заходитъ за предѣлы житейской опытности, за пре­дѣлы здраваго разсудка. Кому придетъ на мысль сомнѣваться, что въ жизни развѣ только незанятый ничѣмъ человѣкъ будетъ еже-

дневно перебирать всѣ свои бумаги и деньги? Обыкновенно, если деньги лежатъ въ пачкахъ, то цѣлость этихъ пачекъ ведетъ къ за­ключенію о цѣлости и денегъ.

Свидѣтель, говорятъ, сбивался подъ перекрестнымъ допросомъ. Еще бы не сбиться! Вмѣсто вопросовъ о дѣлѣ, вмѣсто выпуклыхъ фактовъ, надолго остающихся въ памяти, его закидали вопросами о мелочахъ, которыхъ человѣкъ не помнитъ и не считаетъ нужнымъ помнить. Путемъ различныхъ подробностей, путемъ утомленія свидѣ­теля повтореніемъ одного и того же наконецъ добились какихъ-то неточностей, о чемъ и было во всеуслышаніе объявлено.

Но кто внимательно прислушивался къ показанію Галича, тотъ вынесъ изъ него, конечно, то, что вынесъ и я, т.-е. что деньги похи­щены не въ нонѣ, что онѣ были цѣлы въ іюлѣ и пропали въ концѣ этого мѣсяца, когда Карицкаго не было у Галича.

Въ это время тамъ было другое лицо, — оттого-то защита Дми­тріевой и стремится къ невозможному усилію—моментъ кражи объ­яснить заднимъ числомъ.

Предполагая въ Галичѣ свидѣтеля, поющаго по нотамъ, изгото­вленнымъ Карицкимъ, обвинители забываютъ, что дружба Кариц­каго и Галича сильна только вѣрой въ честность Карицкаго, и что дружеская услуга Галича Карицкому, простирающаяся до укрыва­тельства его вины, были бы слишкомъ необъяснимою странностью.

Давая полную вѣру всѣмъ росказнямъ Дмитріевой, товарищъ про­курора требуетъ отъ Карицкаго ясныхъ доказательствъ того, что онъ не ѣздилъ съ нею въ Москву мѣнять украденные билеты.

Карицкій представилъ такое доказательство въ видѣ свидѣтель­ства, выданнаго ему изъ канцеляріи воинскаго начальника. Развѣ этого мало? Развѣ свидѣтельство это не подтверждено свидѣтель­скими показаніями?

Но обвинители Карицкаго не останавливаются ни передъ чѣмъ, не пренебрегаютъ никакими средствами: они бросаютъ темныя тѣни на всѣ наши доказательства. Они оспариваютъ формальное свидѣ­тельство, говорятъ, что свидѣтели не могли объяснить закона, кото­рый допускаетъ выдачу подобныхъ справокъ. Кн. Урусовъ глумится, указывая на то, что свидѣтельство выдано подчиненными Карицкаго своему начальнику.

Неправда! День выдачи свидѣтельства опровергаетъ эту остро­умную замѣтку: Карицкій былъ не воинскимъ начальникомъ, а обвиняемымъ въ то время, когда было дано ему это свидѣтель­ство. А между тѣмъ свидѣтели совершенно ясно разъяснили, почему

отсутствіе Карицкаго должно было оставить за собою слѣдъ въ дѣ­лахъ его управленія...

Что касается до вопроса о пропажѣ контромарокъ, то свидѣтели подтвердили этотъ фактъ, и мы видимъ, что обвиненіе обрадовалось этому: оно доказываетъ этимъ, что у Карицкаго было побужденіе украсть деньги.

Но, увы, комтромарокъ пропало только на 37 рублей!..

Теперь мнѣ слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ о показаніи сви­дѣтеля Соколова, бухгалтера здѣшняго казначейства, которое, по моему крайнему убѣжденію, должно быть истолковано въ пользу моего кліента, потому что оно изобличаетъ само себя...

Но мнѣ что-то дурно, и я прошу у предсѣдателя небольшого отдыха...

(Послѣ іо-минутнаго перерыва).

Я остановился, гг. присяжные, на показаніи свидѣтеля Соколова, продавая которому похищенные у Галича билеты, Дмитріева будто бы сказала, что билеты эти принадлежатъ Карицкому: такъ показалъ свидѣтель на судѣ.

Но странно, почему ни однимъ словомъ не заикнулся онъ объ этомъ на предварительномъ слѣдствіи? Между тѣмъ, изъ показанія г. Соколова видно, что онъ хорошо понимаетъ значеніе того факта, о которомъ свидѣтельствуетъ, и потому, я думаю, если бы только этотъ фактъ былъ въ дѣйствительности, то онъ, сознавая его важ­ность, непремѣнно показалъ бы о немъ слѣдователю...

И вотъ я снова спрашиваю: почему не сдѣлалъ онъ этого? Не потому ли, что самаго факта не было, что ничего подобнаго сама Дмитріева никогда не говорила ему, что показать такъ понадобилось теперь по какимъ-нибудь‘постороннимъ соображеніямъ?..

Не подумайте, чтобы я желалъ вступить на тотъ путь, который самъ осуждалъ въ началѣ своей рѣчи. Нѣтъ, я не буду кидать въ свидѣтеля грязью, не возьму на себя права называть ложью его по­казаніе.

Притомъ, по моему мнѣнію, всякое показаніе можетъ быть и не лживо, и не достовѣрно въ одно и то же время: свидѣтель можетъ говорить неправду и думать, что онъ говоритъ правду,—это совер­шенно естественно. Онъ можетъ ошибаться, можетъ, будучи очевид­цемъ нѣкоторыхъ фактовъ, придать къ нимъ много новыхъ—такихъ, о которыхъ только слышалъ онъ, и которые были восприняты его умомъ путемъ различныхъ предположеній.

Такъ и въ настоящемъ случаѣ: свидѣтель Соколовъ легко могъ усвоить себѣ несуществующія обстоятельства и показывать во вредъ моему кліенту, предположивъ, что онъ виновенъ... И это неудиви­тельно! Въ дѣлѣ, которое надѣлало такъ много шума, въ которомъ обвиненіе противъ одного подсудимаго несвоевременно раздается даже изъ вчерашнихъ газетъ, неумѣстно вспоминающихъ судъ надъ Юрловымъ и Обновленскимъ,—подобныя обвинительныя обстоятель­ства могутъ являться на устахъ свидѣтелей. •

Но васъ не должно смущать это.

Далѣе, въ качествѣ улики противъ Карицкаго, товарищъ проку­рора выдвигаетъ и то обстоятельство, что въ началѣ 1869 года, около станціи Рязанской желѣзной дороги, въ снѣгу, найденъ былъ кон­вертъ съ купонами отъ билетовъ Галича. Дмитріева находилась въ это время уже подъ арестомъ, — значитъ, она не могла подбросить конверта, и въ этомъ я совершенно согласенъ съ обвинителемъ.

Но что жъ изъ этого? Товарищъ прокурора спрашиваетъ: кто, кромѣ Дмитріевой, могъ подбросить купоны?.. И отвѣчаетъ: конечно, тотъ, кто боялся оставить ихъ у себя, какъ улику въ кражѣ, т.-е. . Карицкій, ежеминутно ожидавшій обыска.

Я положительно не понимаю этого соображенія. Мнѣ кажется, что если бы купоны дѣйствительно находились у Карицкаго, и ему ну­жно было уничтожить этотъ слѣдъ преступленія, то достигнуть этой цѣли, не разъѣзжая подбрасывать ихъ, онъ могъ бы болѣе легкимъ способомъ: зимою въ каждомъ домѣ, каждый день, топятся печи и камины...

Вотъ- какъ несостоятельна эта улика.

Выдвигая ее, обвиненіе само подрываетъ довѣріе къ себѣ: оно прибѣгаетъ къ натяжкамъ,—изъ этого видно, что оно доказываетъ невозможное или, по крайней мѣрѣ, то, что не можетъ быть доказано.

Перейдя къ свиданіямъ въ больницѣ и острогѣ, изъ кото­рыхъ первое имѣетъ за себя дѣйствительно вѣскіе аргументы, я и здѣсь не могу не указать на то, что свиданіе острожное далеко не безспорно.

Морозовъ, смотритель острога, и ключница утверждаютъ, что его не было, и послѣдняя свидѣтельница обвинителемъ не опровергнута. Для нея, какъ уже оставившей занятія въ острогѣ, для Морозова, который уволился отъ должности смотрителя, нѣтъ особыхъ причинъ скрывать свое упущеніе по службѣ.

Ихъ опровергаютъ бывшіе арестанты Громовъ, Юдинъ и Яро­польскій.

Но, вопреки предварительному слѣдствію, одинъ изъ нихъ пока­залъ, что не видалъ, а ему сказали, что былъ Карицкій, другіе разнорѣчатъ въ обстоятельствахъ, относящихся до одежды, въ какой былъ Карицкій, и другихъ, правді'сказать, мелочахъ, которыя однако имѣютъ свое значеніе.

Свидѣтели эти появились на предварительномъ слѣдствіи при странныхъ обстоятельствахъ. Они сидѣли въ одной камерѣ вмѣстѣ съ десятками другихъ арестантовъ. Одинъ изъ нихъ, Громовъ, по­ступаетъ въ дворянское отдѣленіе, чтобы прислуживать въ камерѣ дворянина-арестанта. Тамъ лицо, которому онъ прислуживаетъ, раз­спрашиваетъ его и затѣмъ доноситъ, что къ Дмитріевой пріѣзжалъ Карицкій.

Доносчикъ называетъ изъ полусотни арестантовъ только троихъ, и всѣ трое арестантовъ оказываются изъ числа такихъ, которые на другой день должны оставить тюрьму. Прочіе оставшіеся, которыхъ можно было бы десятокъ разъ переспрашивать, почему-то не знаютъ ничего объ этомъ свиданіи.

Сближая эту странность съ тѣмъ, что донесъ о свиданіи Кариц- каго .никто другой, какъ Сапожковъ, въ то время находившійся подъ стражей, мы получаемъ относительно свидѣтельскихъ показаній аре­стантовъ совсѣмъ иной выводъ. Выводъ этотъ дѣлается еще болѣе основательнымъ, если вспомнить, что Дмитріева сама здѣсь опровер­гаетъ единообразное показаніе свидѣтелей о часѣ свиданія. По ихъ словамъ, свиданіе было въ 7 часовъ, при огнѣ, а по ея словамъ, это было въ з часа, т.-е. днемъ.

Опровергая свидѣтеля Морозова, обвинитель и защитникъ Дми­тріевой главнымъ доводомъ считаютъ показаніе нотаріуса Соколова. Непримиримое противорѣчіе—между нимъ и Морозовымъ.

Одно странно въ показаніи г. Соколова: разговоръ Морозова съ нимъ ограничился, по его словамъ, двумя фразами. Разъ приходитъ къ нему Морозовъ и говоритъ: просится у меня Карицкій къ Дми­тріевой. И болѣе ничего.

Соколовъ не можетъ указать по этому дѣлу никакого разговора съ Морозовымъ, хотя, по его словамъ, дѣло его интересовало. Моро­зовъ ему ничего болѣе не говорилъ. Интересное признаніе Морозова имъ хранилось почему-то въ секретѣ, и только благодаря особенному участію, съ какимъ одинъ изъ свидѣтелей заботился о ходѣ процесса, секретъ сдѣлался извѣстенъ защитнику Дмитріевой и обнаружился на судѣ.

Странно, почему Морозовъ, ни о чемъ по дѣлу Дмитріевой не раз-

говаривавшій съ Соколовымъ, приходилъ къ Соколову, сказалъ ему эти двѣ фразы, необходимыя для будущаго его уличенія на судѣ, и болѣе никогда ни о чемъ не говорилъ. Въ этой странности простая причина недовѣрія моего къ Соколову.

Свиданіе въ больницѣ прокуроръ основываетъ на показаніи Фро­ловой. Но самый ея разсказъ, что между Карицкимъ и Дмитріевой, людьми, относительно говоря, состоятельными, шелъ, споръ O ТОМЪ, далъ или не далъ Карицкій Дмитріевой іо рублей за то, чтобы она показала у слѣдователя такъ, какъ онъ ей сказалъ, служитъ луч­шимъ опроверженіемъ дѣйствительности событія. Если припомнимъ, что, по осмотру, оказалось, что замазка окна, которое, если вѣрить Дмитріевой, отворялось для свиданія, была суха, какою она не могла бы быть, если бы была недавняго употребленія, то обстоятельство свиданія будетъ далеко не достовѣрно, если можно считать событіе это все-таки возможнымъ.

Вопросъ, во всякомъ случаѣ,—спорный и рѣшить его я предоста­вляю вашей совѣсти и убѣжденію, гг. присяжные.

Вотъ и всѣ фактическіе доводы, выставленные обвиненіемъ. Какъ видите, будучи озарены свѣтомъ защиты, они лишаются всякой силы и значенія.

Болѣе фактовъ нѣтъ въ дѣлѣ, —я покончилъ съ ними. Теперь я долженъ вступить въ темный лѣсъ тѣхъ обвинительныхъ предпо­ложеній, которыя опираются, главнымъ образомъ, на оговоръ Дми­тріевой, имѣющій видъ чистосердечнаго сознанія.

Много ли въ немъ чистосердечія—это мы увидимъ...

Была ли связь между Карицкимъ и Дмитріевой? Вотъ неразрѣ­шимый вопросъ, Boκpjτb котораго вращалось все судебное слѣдствіе. Дмитріева упорно настаивала на связи, — Карицкій также упорно отрицалъ ее.

Я, съ своей стороны, не придаю большого значенія разрѣшенію того, кто изъ подсудимыхъ болѣе правъ въ настоящемъ случаѣ; но, если угодно моимъ противникамъ, я готовъ даже признать существо­ваніе связи, хотя и долженъ заявить, что судебное слѣдствіе не убѣ­дило меня въ этомъ.

Въ самомъ дѣлѣ, свидѣтельницы Царькова и Акулина Григорьева, т.-е. прислуга Дмитріевой, и свидѣтельница Етена Гурковская, дочь хозяйки того дома, въ которомъ нѣсколько лѣтъ живетъ подсудимая, не дали намъ рѣшительнаго, категорическаго отвѣта на вопросъ о связи. А между тѣмъ, отъ прислуги, отъ людей, съ которыми живешь

подъ одной крышей, мнѣ кажется, трудно утаить подобную связь, какъ бы секретны ни были сношенія любовниковъ.

Никто не видалъ, чтобы Карицкій и Дмитріева дозволяли себѣ ту простоту и безцеремонность обращенія, которыя допускаются между людьми близкими. Царькова показала, что иногда она уходила ноче* вать къ матери и, по возвращеніи, получала отъ г-жи Кассель выго­воры, что „вогь-молъ тебѣ спокойно, а я всю ночь безпокоилась,— у насъ ночевалъ Карицкій"...

Давая вѣру этому показанію, придется допустить, что несчастные любовники дожидались случая остаться наединѣ и провести вмѣстѣ ночь до тѣхъ поръ, пока ихъ горничной придетъ въ голову случай­ное желаніе уйти на ночь изъ дому. Что за странныя отношенія! Я не буду, да и не могу проникать въ душу Царьковой,—вы сами оцѣ­ните ея показаніе. Замѣчу только, что, если Дмитріева остерегалась своей горничной, то, вмѣсто того, чтобы постоянно скрываться, она могла бы, кажется, совсѣмъ прогнать ее отъ себя...

Существуетъ еще одинъ сильный аргументъ противъ связи: это— тѣ близкія, родственныя отношенія Дмитріевой къ семейству Кариц- каго, которыхъ не отрицаютъ ни мой кліентъ, ни сама Дмитріева. Жена Карицкаго чуть ли не каждый день ѣздитъ къ Дмитріевой, ухаживаетъ за нею, цѣлые часы просиживаетъ у ея постели, съ те­плымъ сочувствіемъ слѣдя за той болѣзнью, виновникомъ которой былъ Карицкій...

Скажите, въ какомъ краю мы живемъ? Что это за Аркадія?! Жена въ нѣжной дружбѣ съ любовницей мужа... Естественно ли это?..

Близкія отношенія свои къ Карицкому Дмитріева хотѣла доказать, между прочимъ, и письмами, которыя она писала къ нему на „ты", какъ къ своему „милому Николаю".

Но что за странная судьба этихъ писемъ на „ты". Одно изъ нихъ, содержащее въ себѣ упрекъ и вѣсть о погибели, не доходитъ до Ка­рицкаго и прямо изъ кармана Дмитріевой попадаетъ къ слѣдователю; другое, вмѣсто Карицкаго, посылается къ Каменеву, который, къ со­жалѣнію, не полюбопытствовалъ прочесть его. Напротивъ, тѣ письма, которыя получаются Карицкимъ, писаны всѣ на „вы", самымъ холод­нымъ и вѣжливымъ тономъ.

Далѣе, въ числѣ доказательствъ связи слѣдуютъ солдаты, кото­рыхъ посылалъ Карицкій къ Дмитріевой. И, наконецъ, право этой послѣдней пользоваться экипажемъ Карицкаго. Вотъ и все.

И всѣ эти доказательства, повторяю, не убѣждаютъ меня въ су­ществованіи связи...

Но вамъ говорили еще о слухахъ, говорили, что связь была из­вѣстна всей Рязани.

Я—не рязанецъ, не знаю здѣшнихъ сплетенъ и не могу судить, насколько основательны онѣ. Но вы, быть можетъ, признаёте ихъ за доказательство. Хорошо. Признайте существованіе связи,—я уже сказалъ, что не придаю ей никакого значенія въ настоящемъ дѣлѣ.

Что же изъ того, что связь между Карпцкимъ и Дмитріевой дѣй­ствительно была?.. Если смотрѣть на дѣло безпристрастно, безъ пред­взятой мысли во что бы то ни стало обвинить человѣка, то нечего было и спорить изъ-за этого вопроса,- Неужели мужчина, находящійся въ связи съ женщиною, непремѣнно участвуетъ во всѣхъ дѣлахъ своей любовницы, непремѣнно главный, виновникъ всѣхъ ея преступленій?

Мнѣ возразятъ на это, что, въ противномъ случаѣ, если'бы подсу­димый не сознавалъ себя виновнымъ, — ему незачѣмъ бы было скры­вать свою связь передъ судомъ, зная, что всякое отрицаніе доказан­наго факта можетъ служить во вредъ ему. Я вполнѣ согласенъ съ этимъ: отрицаніе подсудимымъ безразличныхъ фактовъ, дозволитель­ныхъ поступковъ кидаетъ тѣнь на всѣ его показанія. •

Но дѣло въ томъ, что связь мужа съ чужой женой, съ точки зрѣ­нія общественной нравственности,—вещь далеко не дозволительная; связь эта на обыкновенномъ языкѣ называется преступною, и откры­тое признаніе ея, хотя бы и здѣсь, на судѣ, не -могло быть безраз­лично для Карицкаго, который не весь на этой скамьѣ, но имѣетъ дома больную жену и дѣтей, имѣетъ, наконецъ, и извѣстное обще­ственное положеніе, не какъ подсудимый, а какъ человѣкъ.

Этимъ объясняется поведеніе Карицкаго на судѣ. Можетъ быть, онъ сталъ на ложную дорогу и, разъ допустивъ себя до этого, все болѣе и болѣе сбивается съ прямого пути.

Но ложь, обнаружившаяся въ одномъ случаѣ, еще не доказываетъ лжи во всемъ. Допустимъ, что Карицкій солгалъ въ отношеніи связи,— развѣ это доказываетъ, чтобъ и всѣ его показанія, отъ перваго до. послѣдняго слова, были ложью?

Нѣтъ! Оставьте за нимъ право не представлять собою особыхъ со­вершенствъ и быть такимъ же человѣкомъ, какъ и всѣ другіе...

Рядомъ съ вопросомъ о связи въ настоящемъ процессѣ стоитъ другой вопросъ, на который и во все время судебнаго слѣдствія, и въ рѣчахъ съ особенною силой напирали обвинители, надѣясь найти въ его разрѣшеніи твердую улику противъ Карицкаго..

Это—вопросъ о свиданіи, которое, также какъ и связь, и не дока-

зано и, какъ я думаю, не имѣетъ въ дѣлѣ обвиненія моего кліента никакого значенія.

Свиданіе въ ocτporb само по себѣ не составляетъ преступленія: арестанты имѣютъ полное право видѣться съ родственниками, людьми близкими, знакомыми; въ тюрьмѣ, какъ извѣстно, происходятъ сотни вполнѣ законныхъ свиданій. Значитъ, въ настоящемъ случаѣ весь во­просъ сводится къ цѣли и средствамъ свиданія, къ тому, что было результатомъ его.

Прежде всего признаемъ самый фактъ: пусть свиданіе въ острогѣ совершилось,—между Карицкимъ и Дмитріевой, какъ людьми когда-то близкими, оно совершенно естественно.

Но какую же цѣль могло имѣть это свиданіе? Вотъ существенный для обвиненія вопросъ.

Дмитріева говоритъ, что Карицкій явился просить ее снять съ него оговоръ и заставилъ, умолялъ ее, написать извѣстную записку.

Правда ли это? Разсмотримъ показаніе Дмитріевой.

Карицкій приходитъ къ ней просить о снятіи оговора о выки- дышѣ, когда еше нѣтъ никакихъ данныхъ у слѣдователя для обви­ненія его, и ничего не предпринимаетъ по кражѣ, относительно ко­торой Дмитріева уже дала показанія. Карицкій торгуется съ ней, предлагаетъ 4.000. Она проситъ 8.000 р. изъ числа выигранныхъ по внутреннему пяти-процентному билету.

Но никакихъ 8.000 р. Дмитріева никогда не выигрывала; а такъ какъ на предварительномъ слѣдствіи этотъ фактъ былъ положительно опро­вергнутъ справкой изъ банка, который указалъ имена выигравшихъ по 8.000 р., и въ числѣ ихъ Дмитріевой не было, то Дмитріева почти объ этомъ не упоминала, и, слѣдовательно, разсказъ Дмитріевой о тор­гѣ между нею и Карицкимъ относится къ области вымысловъ, какъ и весь ея оговоръ.

При свиданіи все время сидѣлъ смотритель Морозовъ, а когда ему надобно было вытти, то вмѣсто него былъ поставленъ часовой сол­датъ. Такимъ образомъ, если вѣрить Дмитріевой, то Морозовъ до­пустилъ тайное свиданіе, но не допустилъ разговоровъ Дмитріевой одинъ на одинъ и, уходя, поставилъ свидѣтеля—часового, чтобы сдѣ­лать это свиданіе извѣстнымъ большему числу лицъ.

Въ этой путаницѣ подробностей явижу дальнѣйшее неправдопо­добіе оговора. Дмитріева покончила на этомъ, когда давала свои объ­ясненія суду. Далѣе она не шла. Замѣчу, что столько же подробно­стей свиданія занесено и въ обвинительный актъ.

Надобно замѣтить, что у Дмитріевой господствуетъ пріемъ пока­

зывать на судѣ только то, что записано въ обвинительномъ актѣ. Сколько бы показаній у нея ни было на предварительномъ слѣдствіи, но на судебномъ она ихъ знать не хочетъ: она держится только словъ, занесенныхъ въ этотъ актъ.

Но на судѣ обнаружились записки, писанныя ею изъ тюрьмы. За­писки эти оказались цѣлы въ рукахъ г-жи Кассель. Появленіе ихъ было до извѣстной степени ново. Но Дмитріева, однако, знала о нихъ, такъ какъ мужъ Кассель приходилъ къ ней и напомнилъ о существо­ваніи этихъ записокъ не болѣе мѣсяца тому назадъ.

'Пришлось дать объ нихъ показаніе, и Дмитріева разсказала, что въ то время, когда она видѣлась съ Карицкимъ въ острогѣ, она, по просьбѣ его, написала ихъ. Но такъ какъ онъ ей не далъ денегъ, то она ему ихъ не отдала, а потомъ отдала ихъ смотрителю. Смотри­тель возилъ ихъ къ Карицкому, потомъ привезъ ихъ назадъ, зажегъ спичку и сжегъ ихъ при ней. А такъ какъ записки цѣлы, то, зна­читъ, что смотритель ее обманулъ,—сжегъ вмѣсто этихъ записокъ по­хожія на нихъ бумажки.

Вотъ какія объясненія даетъ г-жа Дмитріева,

Выходитъ, что при свиданіи она не согласилась снять оговоръ съ Карицкаго, но написала, по его приказанію, записки на имя Кассель. Выходитъ, что Карицкій, которому нужно немедленно снять съ себя оговоръ, опозоривающій его имя, выманиваетъ у нея записки, ко­торыя цѣли своей не достигаютъ и во все время слѣдствія не были извѣстны, не были представлены къ дѣлу.

Записки, которыя такъ дорого цѣнятся, которыя смотритель ѣз­дилъ продавать, которыя притворно сжигаются, чтобы убѣдить Дмит­ріеву, что ихъ нѣтъ, — записки эти вдругъ гибнуть въ неизвѣст­ности и ими не пользуется Карицкій во время предварительнаго слѣд­ствія, когда онѣ могли дать иное направленіе дѣлу.

Соотвѣтствуетъ ли природѣ вещей, чтобы записки, при происхо­жденіи которыхъ была, по словамъ кн. Урусова, разыграна глубоко задуманная іезуитская интрига, — были оставлены въ тѣни, были ввѣрены г-жѣ Кассель и при малѣйшей ея оплошности могли пе­рейти въ руки враговъ Карицкаго, благодаря экономическимъ сообра­женіямъ г-жи Кассель?

Объясненіе о происхожденіи записокъ, составляющее послѣднюю часть показанія Дмитріевой объ острожномъ свиданіи, лишено вся­каго вѣроятія. А если вы раздѣляете со мною недовѣріе къ слову Дмитріевой, то отъ этого, сначала такъ много обѣщавшаго, факта, для обвиненія ничего не остается.

О всѣхъ преступленіяхъ Карицкаго мы слышали только отъ Дми­тріевой: она обвиняла его во всемъ, сваливала на него все, —и это называютъ ея сознаніемъ, и на этомъ основываются всѣ выводы и надежды обвиненія!

Всѣ обвинительные пункты противъ Карицкаго построены на ого­ворѣ Дмитріевой, — значитъ, болѣе серьезныхъ, болѣе основатель­ныхъ доказательствъ его несуществующихъ преступленій нѣтъ въ дѣлѣ.

Что же касается до тѣхъ соображеній обвинительной власти и тѣхъ разсказовъ Дмитріевой, которые я возобновилъ въ вашей па­мяти, то на нихъ, собственно говоря, не стоило и останавливаться, и если вы позабудете ихъ, то дѣло ничего не потеряетъ отъ этого...

Что долженъ я опровергать? Оговоръ? Но это такая слабая улика, которая почти не требуетъ отвѣта. Оговоръ всегда служитъ въ пользу оговаривающаго и во вредъ оговариваемаго, — это всѣмъ извѣстно. Поэтому въ старомъ Сводѣ оговоръ никогда не быть при­знаваемъ за улику.

Оговаривая Карицкаго, Дмитріева перешла даже черту, отдѣляющую міръ дѣйствительности отъ міра фантазіи. Несуществующіе выигрыши, неестественнѣйшія интриги изобрѣтаетъ она для своихъ цѣлей.

Я не хочу обвинять ее, но я долженъ обличить ея ложь. У Ка­рицкаго въ острогѣ она требуетъ восемь тысячъ, которыя когда-то выиграла и передала ему. Онъ соглашается отдать четыре. Но въ дѣлѣ есть свидѣтельство государственнаго банка, которое положи­тельнымъ образомъ утверждаетъ, что никакихъ 8 тысячъ никогда Дмитріева не выигрывала. Слѣдовательно, этотъ выигрышъ—ложь съ ея стороны, а кто лжетъ въ одномъ, тотъ лжетъ и въ другомъ,—эта ложь обличаетъ и весь оговоръ Дмитріевой.

Обвиненіе въ кражѣ колеблется межъ двухъ лицъ: между Кариц- киыъ и Дмитріевой. Повторяю, я вовсе не хочу обвинять Дмитріеву, не желаю слѣдовать примѣру ея защитника, бывшаго обвинителемъ моего кліента, но, какъ защитникъ Карицкаго, я обязанъ выставить передъ вами нѣкоторые факты, можетъ быть и не совсѣмъ выгодные для Дмитріевой.

Изъ тѣхъ двухъ лицъ, между которыми колеблется обвиненіе, одно было за 300 верстъ отъ мѣста кражи въ моментъ совершенія ея, другое присутствовало на этомъ мѣстѣ, въ обоихъ вѣроятныхъ пунк­тахъ, т.-е. и въ деревнѣ, и въ Липецкѣ; у одного никто не видалъ краденой копѣйки въ рукахъ, другое разъѣзжаетъ и размѣниваетъ краденые билеты; у одного не видно ни малѣйшихъ признаковъ пе­

ремѣны денежнаго положенія, у другого и разсказы о выигрышахъ, и завѣщаніе, и сверхсмѣтные расходы — на тарантасъ, на мебель, на отдѣлку чужого дома...

И кто возьметъ на себя смѣлость, на основаніи одного оговора, обвинять человѣка, противъ котораго нѣтъ ни одной существенной улики, въ то самое время, когда цѣлая масса уликъ противъ огова­ривающаго подрываетъ значеніе этого оговора?

Неужели ничего не значить то обстоятельство, что Дмитріева, вскорѣ послѣ кражи, созналась въ ней отцу, дядѣ, теткѣ и, наконецъ, Карицкому, который былъ призванъ ея родными, какъ близкій чело­вѣкъ, какъ родственникъ? Сознаваясь, Дмитріева плакала, раскаява- лась, умоляла о прощеніи,—сознаніе ея было искренно, всѣ повѣрили ему, никто не замѣтилъ въ немъ ни малѣйшаго притворства.

Напрасно защитникъ Дмитріевой называетъ отвратительною сцену этого сознанія и старается подорвать въ вашихъ глазахъ ея значеніе. Мы дорожимъ этой сценой, мы смотримъ на нее прямо, видимъ ее такою, какова она есть, и считаемъ ее уликой противъ Дмитріевой. Вы видѣли, что. отецъ ея, вызванный въ судъ въ качествѣ свидѣ­теля, отказался дать показаніе, на основаніи закона, который даетъ это право близкимъ родственникамъ подсудимыхъ.

Но что означаетъ отказъ отца Дмитріевой? Неужели онъ укло­нился бы свидѣтельствовать передъ судомъ ея невинность, если бы только былъ убѣжденъ въ этой невинности, если бы только имѣлъ хоть одно слово, хоть одинъ фактъ въ пользу своей дочери?

Нѣтъ! Онъ отказался быть свидѣтелемъ, вѣроятно, потому, что зналъ о невозможности оправдывать ее и вѣрилъ, и до сихъ поръ вѣритъ тому ея признанію въ кражѣ, которое слышалъ отъ нея три года назадъ-

Теперь нѣсколько словъ объ оговорѣ Дмитріевой относительно прокола околоплоднаго пузыря.

Судите, насколько состоятеленъ этотъ оговоръ, когда ни одно свидѣтельское показаніе, ни одинъ, хотя бы самый ничтожный, фактъ не подтвердили его на судебномъ слѣдствіи.

Сапожковъ и Кассель прямо заявили, что виновника прокола надо искать не между подсудимыми, и, мнѣ кажется, всѣ мелкія обстоятель­ства дѣла подтверждаютъ достовѣрность этого заявленія. Сапожкову незачѣмъ укрывать Карицкаго,—онъ никогда не отличался особою дружбою къ нему; что же касается до Кассель, то о дѣйствительномъ виновникѣ выкидыша она говорила еще Стабникову, задолго до на­

стоящаго засѣданія, судебномъ На слѣдствіи они назвали имя этого виновника...

Намъ остается разрѣшить еще одинъ вопросъ, который, видимо, интересуетъ васъ и который служилъ однимъ изъ краеугольныхъ камней для обвинителей моего кліента. Вопросъ, дѣйствительно, серьез­ный: какія побужденія, какія причины могла имѣть Дмитріева для того, чтобы такъ нагло оклеветать Дарицкаго?

Отвѣчая на этотъ вопросъ, я приму двѣ точки отправленія: иная причина клеветы, если была между подсудимыми связь, иная — если связи не было.

Допустимъ сначала послѣднее. Если Карицкій не имѣлъ связи съ Дмитріевой, но, какъ близкій знакомый, какъ родственникъ, убѣждалъ ее сознаться въ кражѣ, увѣряя, что ей ничего за это не будетъ, что дѣло будетъ потушено, то, весьма естественно, когда не сбылось это обѣщаніе, когда она попала въ острогъ, у ней могла явиться мысль отмстить ему. А разъ закравшись въ душу человѣка, эта мысль уже не умираетъ, не даетъ ему покоя до тѣхъ поръ, пока не выполнитъ онъ ее.

И вотъ, Дмитріева начала оговаривать Карицкаго въ кражѣ. По­томъ, когда она увидала, что оговоръ этотъ несостоятеленъ, что противъ Карицкаго нѣтъ уликъ, то чувство злобы и мести заставило ее создать и новый оговоръ въ произведеніи выкидыша...

Теперь допустимъ, что существованіе связи доказано: Дмитріева была любовницей Карицкаго. Въ концѣ ι868 года, узнавъ, что она совершила преступленіе, кражу у дяди, Карицкій разрываетъ эту связь, и разрываетъ окончательно, — совсѣмъ перестаетъ ѣздить къ Дмитріевой, совсѣмъ отвертывается отъ нея. Въ этомъ случаѣ ого­воръ дѣлается для насъ еще понятнѣе. Нѣтъ ничего удивительнаго, что женщина рѣшается жестоко отмстить человѣку, котораго она любила, который былъ отцомъ ея ребенка и который бросилъ ее въ ту самую минуту, когда его помощь была для нея нужнѣе всего, когда погибала она, уличенная въ преступленіи...

И вотъ, Дмитріева всю себя отдаетъ этой страсти, вся проникается ею и не разбираетъ болѣе средствъ для того только, чтобы обвинить его, чтобы отмстить ему...

Мы можемъ взглянуть на дѣло еще и съ третьей стороны, со сто­роны практической пользы. Вы видѣли, что оговоръ Дмитріевой не безполезенъ для нея: имъ она выгораживаетъ себя и все обвиненіе складываетъ на голову Карицкаго. Предположите же, что она была въ связи не съ Карицкимъ, а съ другимъ лицомъ: допустите это

предположеніе,—оно естественно,—и тогда все дѣло предстанетъ вамъ въ новомъ, яркомъ свѣтѣ.

Сознавшись въ кражѣ, Дмитріева попадаетъ въ острогъ и тамъ, въ этой академіи разврата, начинаетъ изучать теорію уголовнаго права. Тамъ нѣтъ тайнъ, нѣтъ ничего сокровеннаго. Профессорамъ искусства она разсказываетъ свою жизнь, свои преступленія, и ее научаютъ оговорить Карицкаго, чтобы спасти себя за его связями, за его высокимъ положеніемъ. Когда оговоръ въ кражѣ предста­вляется недостаточнымъ, ей говорятъ, что она можетъ оговорить его въ выкидышѣ, — оговорить, пожалуй, вмѣстѣ съ нимъ и себя, для большей достовѣрности, такъ какъ хуже отъ этого не будетъ. Въ острогѣ хорошо знаютъ, что произведеніе выкидыша—такое престу­пленіе, за которое женщинъ, большею частью, оправдываютъ...

Теперь—продолжайте итти по пути этихъ предположеній и будьте увѣрены: ни одно обстоятельство дѣла не станетъ для васъ препят­ствіемъ...

Не могу не замѣтить вамъ, гг. присяжные, что прошедшее Дми­тріевой'не настолько чисто, чтобы можно было во всемъ безусловно вѣрить ей и считать ее невинною, напрасно погибающею жертвой, какою съ одинаковымъ усердіемъ хотятъ ее представить вамъ и обви­неніе и защита. Вспомните, что въ связи съ именемъ Дмитріевой, Галичъ говорилъ о кражѣ серегъ у жены его, свидѣтель Радугинъ о кражѣ часовъ у Карицкаго...

Но въ связи съ именемъ моего кліента нѣтъ такихъ темныхъ фактовъ: во все время судебнаго слѣдствія вы не слыхали ни одного слова, ни одного намека, который бросалъ бы тѣнь на это честное имя.

Вспомните, наконецъ, какъ мѣняла Дмитріева свои показанія,—на это указывали вамъ всѣ подсудимые. Не ясно ли, что отъ сознанія, отъ правды, которую она'сказала въ ι868 году, она шла въ острогѣ къ нравственному растлѣнію и далеко ушла впередъ по этому пути,— глубоко упала нравственно...

Я попрошу г. предсѣдателя дать мнѣ еще разъ нѣсколько минутъ отдыха...

(Послѣ 5-минутнаго перерыва).

Что я зналъ, чтб вспомнилъ, то сказалъ вамъ, гг. присяжные! Вы мнѣ простите и не поставите въ вину моему кліенту, если я забылъ вамъ что-нибудь сказать.

■ Вы видѣли, какую горячую, страстную борьбу цѣлые девять дней

приходилось мнѣ выдерживать; вы, конечно, замѣтили, что въ борьбѣ этой большимъ числомъ орудій, большимъ числомъ средствъ распо­лагали мои противники.

Вы видѣли, какъ велось настоящее дѣло: другого подобнаго образца не встрѣтите вы въ практикѣ уголовнаго судопроизводства.

Прокурорски! надзоръ и защита Дмитріевой не скрывали своихъ предубѣжденій противъ Карицкаго.

Мы допускали къ допросу всѣхъ свидѣтелей и ко всѣмъ имъ отно­сились съ равнымъ безпристрастіемъ.

Но когда являлись наши свидѣтели, противъ нихъ всѣ возставали,— ихъ, не задумываясь, клеймили грязью, обвиняли въ полномъ забвеніи долга и святости присяги.

Мы не платили такимъ же оружіемъ, зная, что сбить всякаго сви­дѣтеля легко, и думая, что честная защита никогда не рѣшится вос­пользоваться вынужденными противорѣчіями показанні.

Мы ошиблись: все это дѣлалось,—во имя высокаго положенія на­шего кліента.

Ополчаясь противъ нашихъ свидѣтелей, противъ нашихъ доказа­тельствъ, вызывая цѣлую толпу новыхъ свидѣтелей и изъ публики, и съ разныхъ концовъ Рязани, обвинители пользовались полною благо­склонностью суда, — это вы видѣли. Они заявляли, что' если только свидѣтели наши, подобно всѣмъ прочимъ, удалятся на ночь изъ суда,— все дѣло погибнетъ, всѣ слѣды преступленій Карицкаго сотрутся съ лица земли...

При такихъ данныхъ борьба часъ отъ часу становилась труднѣе для насъ...

Теперь, слава Богу, насталъ конецъ ея. Теперь наступила ваша очередь разрѣшить, кто побѣдилъ въ этой борьбѣ,—разрѣшить наши недоумѣнія, дать намъ судъ правый.

. Я буду ждать вашего приговора съ полнымъ убѣжденіемъ, что совѣсть, управляемая разумомъ и опытомъ жизни, познаетъ истину

Не поддавайтесь вліянію первыхъ впечатлѣній: судъ по инстинкту не можетъ быть справедливъ.

Лучшій въ мірѣ, англійскій институтъ присяжныхъ, передъ кото­рымъ склоняются всѣ авторитеты Hajnoi, всегда руководствовался правиломъ—произносить обвинительный приговоръ надъ человѣкомъ только на основаніи строгихъ, точныхъ, доказанныхъ слѣдствіемъ уликъ, такихъ, которыя заключали бы въ себѣ неотразимую силу факта и убѣжденія.

Вы пойдете этимъ же путемъ, вы не обвините подсудимаго по

одному оговору женщины, мѣняющей показанія такъ же легко, какъ и свой гардеробъ...

Вы не обвините Карицкаго потому только, что онъ сильный че­ловѣкъ,—потому, что онъ не склоняетъ своей головы передъ вами И ждетъ отъ васъ не милосердія, а правды.

Вамъ говорили, что старая теорія уликъ, требовавшая основатель­ныхъ доказательствъ вины, болѣе не существуетъ; вамъ говорили, что если безъ уликъ вы обвините Карицкаго, то сдѣлаете великую заслугу передъ обществомъ и передъ правосудіемъ, совершите честное дѣло,—покажете, что русскій судъ можетъ сладить и съ высокопо­ставленнымъ подсудимымъ, что онъ — сила, надъ которою смѣяться нельзя*»»

Такъ, господа! Страстности было много въ этомъ дѣлѣ.

Но гдѣ—страсти, увлеченія,—тамъ истина скрыта.

Прочь эти фразы! Не вѣрьте легкомысленнымъ приговорамъ толпы.

Обществу нужны не жертвы громкихъ идей, а правосудіе. Обще­ство вовсе не нуждается въ томъ, чтобы для потѣхи однихъ и на страхъ другимъ время отъ времени произносились обвинительные приговоры противъ сильныхъ міра, хотя бы за ними и не было ни­какой вины...

Не поддавайтесь той теоріи, которая проповѣдуетъ, что для пол­наго спокойствія на землѣ нужно иногда звучать цѣпями осужденныхъ, нужно наполнять тюрьмы жертвами и губить ихъ изъ-за одной идеи правосудія...

Будьте судьями разума и совѣсти!..

Разумно ограничивъ свою задачу разрѣшеніемъ того, что дало вамъ судебное слѣдствіе, отрѣшившись отъ всѣхъ страстей и увле­ченій, вы, оставаясь въ строгихъ рамкахъ судейской мудрости, правда, не понравитесь проповѣдникамъ теоріи равенства или теоріи жертвъ и цѣпей, но за то вашъ честный приговоръ найдетъ себѣ привѣтъ и оправданіе и въ вашей чистой совѣсти и въ мнѣніи общества, кото­раго вы являетесь здѣсь представителями!..

<< | >>
Источник: θ. Н. ПЛЕВАКО. РѢЧИ. ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ Н. К. МУРАВЬЕВА. Т. II. Москва - 1910. 1910

Еще по теме Дѣло Кострубо-Карицкаго.:

  1. Дѣло свѣтлѣйшаго князя Г. И. Грузинскаго.
  2. Рѣчь на обѣдѣ въ честь Д. А. Славянскаго-Агренева.
  3. Рѣчь въ Государственной Думѣ по поводу деклараціи министерства Столыпина.
  4. Рѣчь на предвыборномъ собраніи 14 января 1907 года въ Москвѣ.
  5. Дѣло Орлова, обвиняемаго въ убійствѣ Бефани.
  6. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Объ устройствѣ судебныхъ мѣстъ въ обла­стяхъ Новогородскихъ.
  7. Совѣты при особѣ государя.
  8. Дѣло Скопинскаго городского общественнаго банка. (Ры ковское дѣло.)
  9. Порядокъ престолонаслѣдія на Москвѣ х).
  10. Дѣло о злоупотребленіяхъ въ Саратовско - Симбирскомъ банкѣ.