ДЕЛО ПРАВЫХ ЭСЕРОВ
Исторический процесс правых эсеров слушался Верховным трибуналом ВЦИК в течение лета 1922 г Продолжаясь с 8 июня по 7 августа, т. е. два месяца, этот процесс вскрыл политическую сущность партии с.-р.
и контрреволюционную деятельность ее руководителей. Судебное следствие и прения сторон развернули во всей полноте этапы контрреволюционной работы Центрального комитета партии, начиная от 1917 г., осветив истинное устремление вождей партии и подлинный смысл и значение е зволил себе гут замечание, что это документы не подложные Документы известны; они представляют самую беззастенчивую клевету, глупую и наивную, что Совнарком связан с германским штабом, что приказы Реввоенсовета республики пишутся Людендорфом, который приказывает назначить Флеровского, сменить Блохина и т. д., уволить Дыбенко и в частности приказывает взорвать Балтийский флот. Вот какого рода агитацией под* держивалось возбуждение среди минной дивизии. Игнатьев, в свою очередь, рассказывал здесь, что, получив сведения о контр революционной организации черносотенца Иванова, которая располагает такими силами, что может посылать эти миноносцы по своему усмотрению, проверил эти сведения и действительно нашел, как было условлено, два миноносца у Литейного моста.Но Игнатьев убедился не только в том, что была рука, направляющая организацию, но и в том, чья была эта рука, инсценировавшая и провоцировавшая возмущение минной дивизии, и решил... отойти от греха. Когда Игнатьев был впоследствии в Архангельске и встретился лично с Лисаневичем и Зосимуком, он выяснил физиономию этого движения полностью.
И с таким настроением, с такого рода агитацией, с такого рода союзниками представители партии с.-р. сочли возможным Действовать совместно, ставить ставку на такого рода движение’
Чтобы еще более уяснить и конкретизировать этот инцидент, я в свое время задал вопрос Донскому: когда вы убедились и осведомились, что такое собой представляет черносотенная организация Иванова, когда убедились, что она связана с германским штабом, чтб вы сочли нужным предпринять для того, чтобы парализовать этого рода деятельность и интриги германского империализма? «Мы не считали нужным предпринимать какие бы то ни было меры, — ответил Донской.
Я не требовал от Донского донесения в ВЧК, раз он полагает, что советская власть — такой дьявол, что против нее даже германские шпионы Хороши. Но разоблачить планы этого сорта среди матросов, политически бороться с людьми этого рода было все же обязательно’ А вместо этого были завязаны сношения с Ивановым и никаких мер против них предпринято не было. Пусть даже эти совещания были информационного характера, но это были совещания людей, встретившихся на одной работе, и не разошедшихся врагами.Еще большая связь обнаружена с организацией Филоненко. Там была прямая попытка соглашения; свидетель Келлер был на этом совещании, рядом с ними сидел Филоненко, и они беседовали о конкретном техническом деле, о боевом техническом соглашении для вооруженного выступления. Обвиняемый Лихач об этом говорит: я знал, я слышал об этой организации;
обвиняемый Тимофее® говорит: я слышал от Лихача, но принял как анекдот, а не всерьез.
Так ли это? Так ли, когда есть живой свидетель, что это было вовсе не так? Когда для координации действий, для совместного выступления было созвано совещание, после этого нам здесь будут говорить, что даже объективного, так, сказать, «невольного» блока якобы не было? Нет. блок у вас был, тот факт, что вы ничего не предприняли против организации Иванова, доказывает, что объективный блок у вас был даже с германскими шпионами, а политический блок, не объективный, а принятый вами и проведенный по совместному уговору в жизнь, у вас был с организацией Филоненко.
Я подойду теперь очень осторожно к вопросу относительно финансирования социалистов-революционеров деньгами от Фи* лоненко и Иванова. Я подойду к этому вопросу осторожно, потому что, выступая в качестве государственного обвинителя, считаю для себя возможным оперировать только такого рода фактами или свидетелями, которые мне представляются в полной мере или хотя бы в достаточной степени обоснованными и имеющими доказательную силу Келлер рассказывал о том как после заседания с Филоненко денежные средства организации усилились, причем Келлер видел, что после заседания остались вдвоем Семенов и Филоненко.
Мы знаем далее из показаний Семенова, что он получил деньги от Филоненко. Отсюда мы вправе заключить, что финансирование имело место; сопоставляя эти факты и подходя к ним с максимальным критицизмом, я должен установить, что никаких оснований для того, чтобы не верить Келлеру, у меня в данном случае нет Вот почему я думаю, что в этом вопросе мы можем с достаточным обоснованием утверждать, что дело не ограничивалось только политическим блокомРавным образом также ставится, хотя тут нужно быть еще более осторожным, вопрос о финансировании со стороны организации Иванова Более важным мне представляется, однако, другое обстоятельство. в истории с организацией Иванова, а именно тот факт, что к Иванову и его организации эсеры подошли не однажды, а два раза Они подошли к ним еще раз тогда, когда вплотную сплошным фронтом шли в бой против советской власти, вместе с военным отделом Союза возрождения. И вот тогда, поскольку и в этот момент, месяц спустя, они уперлись в ту же самую организацию, и поскольку мы слышали не могущие быть опровергнутыми свидетельства Верховского относительно его попытки поставить практически вопрос о деятельности совместно с Ивановым, — постольку опровергаются слова Донского, что с Ивановым дело ограничилось только информацией.
Мы видим отсюда, что вопросы практики в этом отношении преобладали над вопросом принципа, и столь любящая вообще принципы партия с.-р. в этом деле далеко не оказалась стоящей
на принципиальной высоте. Это — уже третий блок после первого блока с Филоненко. Второй блок с Ивановым, и третий, наиболее тесный, наиболее развитой и согласованный — блок эсеров с Союзом возрождения Присмотримся же к этому блоку.
Вы помните показания, которые давали сначала Келлер, а потом Верховский, об едином политическом штабе с этой организацией, в котором были перечислены следующие лица: Шкловский, Полковников. Постников, Гоц, генерал Суворов, генерал Верховский и обвиняемый Игнатьев Эта организация возникла первоначально по инициативе Игнатьева, когда к нему обратился народный социалист Станкевич, познакомил его с генералом Суворовым и с генералом Верховским, когда таким образом создалась первоначальная ячейка.
К Игнатьеву явились Шкловский и Постников уже в качестве представителей военной организации партии с.-р и к нему же потом явился в качестве Политического представителя и руководителя Гоц. Последний не отрицает факта, что он входил в эту организацию и принимал участие в ее работе, но он говорит, я принимал участие с политико-информационными целями Занимались же они, по выражению Игнатьева, болтовней без какого бы то ни было конкретного дела Но когда мы спросили Верховского, что собой представляла эта организация, мы увидели иное.Она делилась на две организации: ту, которую мы здесь на судебном следствии именовали как организацию «ста», и другую организацию, которую мы называли организацией «тысячи». Организация «ста» была непосредственно делом рук работников, составлявших военный штаб, и сюда входили как партийные. так и беспартийные элементы, во всяком случае только люди, которые стояли по меньшей мере на принципе борьбы за Учредительное собрание; она и составляла основное ядро военного отдела Союза возрождения. Затем была организация «тысячи». которая тянулась к генералу Суворову, а от генерала Суворова шла в массу офицерства, большею частью, как сказал обвиняемый Гоц, высшего командного состава, из которой он, Гоц. намеревался затем образовать резерв для будущей народной армии Другим концом эта организация тянулась через Суворова. по свидетельству Верховского, к французскому агенту графу дс-Шевильи, имя которого нам сделалось известным из показаний Рене Маршал, и, наконец, к французскому генералу Нисселю. с которым непосредственно беседовал и имел связь сам Верховский.
Сопоставим с этим показанием Верховского показания Игнатьева относительно непосредственной связи финансового характера через Суворова с французской миссией; вспомним утверждение Гоца что им брались от Союза возрождения деньги на работу по переброске офицеров и построению новой армии, и мы получим сплошной политический фронт На правом крыле его стоит французская миссия с Шевильи, Нисселем.
Суворовым, а на левом фланге народные социалисты и социалисты-револю-пионеры. Эту неразрывную цепь, которая спаяла тесным содружеством лиц, стоящих рядом друг с другом, разорвать нельзя; они связаны самыми крепкими узами, которые существуют в капиталистическом мире, — узами золота Мы увидим затем, как не раз и не два делались потом дальнейшие шаги для укрепления такого рода уз.
Я спрашиваю: какая политическая цель объединяла их? Их политическая цель была одна, вооруженная борьба против советской власти Я задавал вопрос Гоцу вот эта «тысяча», она являлась слагаемым в этой предполагаемой борьбе? Heι, слагаемым, — отвечал Гоц, — она не являлась, ибо эти офицеры мыслили себя «аполитичными». Но т Луначарский вчера уже говорил. что трезво, реально смотрящий человек, тем более политик, не может полагать, что эта «аполитичная» тысяча офицеров, финансируемая за счет французской миссии, в момент переворота гак и будет абсолютно «аполитична», что когда развернется открытая борьба и выступление на улице, то эта «аполитичная» тысяча, состоящая на точном учете, останется только равнодушным зрителем
Обвиняемому Гоцу угодно было сказать, что связь их с офицерством заключалась еше в том, что они издавали литературный сборник на военные темы; этим невинным делом все ограничилось Едва ли так! Во всяком случае французская миссия и в частности французский посол Нуланс, которого Рене Мартан характеризовал как человека сугубо скупого, на издание сборника для разрешения теоретических вопросов военной стратегии и тактики отнюдь не отпустили бы денег. Эта связь представляется мне совершенно иной и характеризуется показаниями Верховского, что конкретной целью штаба была подготовка выступления, а не издание сборников и не накопление сил на предмет строения будущей армии.
Обвиняемый Игнатьев пошел в этом отношении еще больше вперед Он человек, который не так осторожен, как члены ЦК партии c.-p.1и в известных случаях рубит с плеча. Если есть под рукой генерал Геруа, возьмем деньги от Гзруа, есть англичанин Галлеспи.
возьмем и от Галлеспи Он более примитивен в области этики и не стремится или просто не умеет так искусно вуалировать свои дела Но факты от этого не меняются. Если обвиняемый Игнатьев брал несколько раз деньги у генерала Геруа, если он потом брал деньги в Вологде у английского агента Галлеспи, а через Суворова у французской миссии и давал эти деньги на военную организацию партии с.-р вместе с Постниковым, то этими показаниями одинаково уличается и Игнатьев и партия с-р Когда обвиняемый Гоц возражает. «Этого не было»,— то это не есть еще судебное доказательство; в смысле судебном оба эти показания являются равноценными для суда, и Гоц не делал попыток привести доказательства против Игнатьева И потому вопрос о разделе этих денег является по меньшей мере не опровергнутым.
Но я бы иначе подошел к вопросу. Повторяю, мне представляется смешным и нелепым утверждать, что деньги брать на переброску можно, а на партийную работу нельзя Я таких тонкостей в области политики не различаю. Нужно смотреть на вещи трезво и говорить, что деньги есть деньги, а работа есть работа; цель одинакова — и люди одни; и нечего поэтому завитушками прикрывать действительное содержание вещей. Мы имеем доказанные факты в этом отношении, и Верховский и Игнатьев одинаково говорят: денежная помощь, шедшая непосредственно из сундука французского капитала, оказывалась для работы военного отдела Союза возрождения; во главе политической части этого отдела стояли обвиняемые Игнатьев и Гоц; как часть его работала военная организация партии с.-р. Вот и все,— и больше ничего не нужно.
Есть еще одно обстоятельство, которое здесь на суде вызвало ожесточенную борьбу: это вопрос о передаче денег члену ПК партии с.-р обвиняемому Иванову. Позвольте в этом вопросе обратить внимание на целый ряд мелочей, поскольку здесь эти мелочи существенны. По заявлению обвиняемого Игнатьева, им должны были быть получены крупные суммы денег, исчисляемые сотнями тысяч, из Москвы, непосредственно из французского источника. «Я этих денег не получил,—говорит Игнатьев,— получил только одну часть, около 30 000; деньги должен был передать некий эсер, но он передал только часть; по этому поводу я обращался к Гоцу: так, мол, и так, ждем денег, а деньги пе поступают, где они?» — На суде мы спросили обвиняемого Гоца, было ли это? Он ответил: «Я помню такой разговор; Игнатьев жаловался, что какая-то сумма не поступает». — Так и запишем Дальше обвиняемый Игнатьев говорит: «По этому поводу ко мне явился однажды совершенно мне до сих пор незнакомый член ЦК партии с.-р Н. Н. Иванов и с ним мы выяснили вопрос относительно этих денег». Спрашиваем Н. Н Иванова: «Вы были у обвиняемого Игнатьева по вопросу о деньгах?» — «Да, был, но денег никаких знать не знал, мне только сказали* зайдите к Игнатьеву, там что-то с какими то деньгами выясняется; но сам я про деньги ничего не слыхал и денег в глаза не ~идал». — Допустим, что и это так. Подойдем с другого конца и спросим: как, через кого могли в эсеровскую организацию в Москве поступать французские деньги?
Два имени могут здесь быть: либо Моисеенко, который был непосредственно связан в Москве в этом периоде с военной работой, либо Тимофеев, который все время заявлял, что только через него могли итти деньги на военную работу. Ио так как деньги шли из Союза возрождения, то ясно, чго они могли пройти только через лиц, близко стоявших к Союзу. Близок же был именно Моисеенко, а не Тимофеев Но тут на сцену Неожиданно выступает обвиняемый Ефимов и говорит: «Я получил эти деньги от Рабиновича». Мог ли Рабинович их получить? Да, он был непосредственным работником Военной комиссии;
Военная комиссия была связана с отделом Союза возрождения и для этой Комиссии мог получить деньги только Рабинович; Рабиновичу же мог их передать только Моисеенко Этого мало; Ефимов дальше говорит «Было сказано, что эти деньги надлежит передать для Игнатьева и для Суворова». Так устанавливается первоисточник.
Ефимов рассказал далее, как он приехал и передал Иванов продолжает отрицать, нет, не передавал, ничего подобного не было Обвиняемый Гоц, чтобы опровергнуть показание Ефимова, построил целую теорию относительно своей первой и второй поездки в Казань, чтобы доказать невозможность встречи Ефимова с Рабиновичем Обвиняемый Николай Иванов старался иным способом запутать вопрос: «Я, — говорит, — в Петербурге был два раза, и до поездки на Урал и после поездки, и не мог, следовательно, видеть Ефимова». Разберемся и в этом: первая поездка Иванова в Москву (до поездки на Урал) была в конце мая. а вторая — между 20 и 30 июля. Игнатьев показывает, что у него свидание с Ивановым было в конце июля. Ефимов говорит: «Я ехал в Петроград летом в гимнастерке», — значит тоже в июле; дальше, Рабинович и Г оц в это время были в Москве, с 15 июля по 30 июля. Рабинович мог, значит, видеться с Ефимовым Теперь Ефимов, приехав н Москву, отдает деньги Николаю Иванову Мы не знаем точно латы, когда приехал Ефимов, знаем только, что между 20-м и 30-м; но мы знаем, что Игнатьев уехал из Петрограда в конце июля, и что 1 августа, когда совершился переворот в Архангельске, он был уже в Вологде. Следовательно. точно так же он мог уехать из Петрограда в самом конце июля.
Теперь представьте себе, мог ли в этих условиях вполне добросовестно Николай Иванов до приезда Ефимова притти к Игнатьеву и сказать: знать не знаю ничего о деньгах? — Мэг. Мог ли Ефимов приехать к Николаю Иванову и передать деньги после отъезда Игнатьева? — Мог. Должен ли был в этом случае Николай Иванов вторично искать Игнатьева? — Нет. Но, может быть, кто-нибудь другой был. кроме Игнатьева, кому возможно было отдать деньги? — Посмотрим: Шкловский в эго время был в Саратове. Постников и Верховский сидели в тюрьме, Гоц уехал в Москву, а Игнатьев в Вологду. Кому отдать? Что же надлежало сделать с деньгами? Дело общее, — штаб один... Ответ ясен Так разрешается вопрос, если даже верить Иванову, что он в беседе с Игнатьевым ничего не знал о деньгах. Если верить...
Сопоставление мелких деталей дает мне возможность в этом запутанном вопросе сказать: вероятность полностью падает не на сторону Николая Иванова и Гоца, а на сторону Ефимова и Игнатьева; истина ясна из этих полупризнаний Иванова и Гоца. Мне представляется, что еще одно обстоятельство здесь также нужно принять во внимание, еще одно полупризнание такого же характера. Игнатьев говорит: ввиду того, что по поводу эгцх
денег происходили постоянные нелады, встал вопрос об урегулировании этого дела, и Военной комиссии партии с.-р было предложено составить смету. Мы спрашиваем Гоца. «Было?» — «Было, вопрос о смете шел». Это — еше одно доказательство.
По этому же вопросу есть и еше деталь.
В Невском районе имели место нелады организационного характера, перепутали комендантов: неизвестно, какой комендант был эсеровский, какой энесовский По этому поводу Игнатьев специально ездил за Невскую заставу, видался с Семеновым и говорил с Гоцем. Спрашиваем Гоца: «Было так?» Гоц говорит: «Что-то по этому вопросу я помню». Картина согласованной практической работы совершенно ясна и версия об «информационно-политических разговорах» терпит фиаско
Наконец, последнее обстоятельство из той же категории мелких штришков, касающееся целиком обвиняемого Лихача. Обвиняемый Лихач как раз для этого случая состряпал на досуге свой знаменитый календарь 1918 года и по нему высчитал, Что из Петрограда он выехал ровно и точно 26 июля 1918 г. Перед этим Лихач был в Москве, виделся с Гоцем. Перед отъездом Гоц сказал Лихачу: «Поезжайте в Петроград, там вы найдете Игнатьева, адрес его такой-то. у Игнатьева найдете Суворова (Верховский уже сидел в тюрьме). Найдя Суворова, столкуйтесь с ним и возьмите Суворова как военспеца с собой...» Я спрашивал тогда Лихача: «Вы знали, что Гоц работал в Союзе возрождения?» — «Нет, не знал». — «Но вы вообще знали, что ведется общая военная работа?» — «Знал». — «Вы знали, что ведется у вас переброска войск не только на восток, а и на север?» — «Нет, не знал». — «А может быть знали?» Тогда Лихач, улыбаясь, заявил: «Для вашего удовольствия, извольте, знал».— «Хорошо, а кто заведывал переброской, знали?» — «Нет, — говорит, — этого удовольствия я вам не сделаю, не скажу» Но и первого признания довольно. Лихач приехал к Игнатьеву, чтобы взять Суворова с собой на север. (
Позвольте противопоставить этому объяснение Игнатьева, Данное независимо и до заявления Лихача. Игнатьев разъясняет: Суворов выражал желание ехать на север в качестве руководителя северным плацдармом. Почему именно о Суворове говорилось? Потому, что Суворов был военный спец по военному отделу Союза возрождения. Зачем сам Игнатьев поехал на север? По подготовке восстания в связи с ожидавшимся дести ом союзников нэ севере. Лихач поехал за тем же самым и перед отъездом заехал к Игнатьеву, чтобы забрать Суворова на север. Но Лихач поехал не один, а вместе с Ганжумовым, одним из комендантов военной организации Игнатьева — Гоца — Верховского — Нисселя и tutti quaπti. Так обстояло дело с третьим блоком и его деньгами.
Позвольте, товарищи, теперь пока закрыть эту страницу и перейти к аналогичным событиям этого же периода в Москве.
Если в Питере была в этом момент неразбериха, то в Москве неразбериха была в головах эсеров в десять раз больше. Первую неразбериху мы имеем как раз в период после Октярбьских дней, и она выражается в том, что когда Григорий Ратнер с Коганом-Бернштейном выставляли в Московском совете лозунг: «.Долой гражданскую войну внутри демократии», — другие проповедывали: «Долой советскую власть». Свидетеля Шестакова по этому поводу мы сугубо спрашивали: «Были ли такие лозунги?» — «Да, были такие лозунги». — «А как они вяжутся труг с другом?» На это свидетель Шестаков ответил: «Я не желаю отвечать» Что же, это тоже ответ в своем роде.
Ту же неразбериху, лучшее се живое олицетворение мы видели в лице партийно-беспартийного Давыдова, который состоял товарищем председателя фракции Московского совета и был выдвинут фракцией нето как непартийный от партийных, нето как партийный от беспартийных. Это — одна сторона. Это. так сказать, «идейное» вступление, а теперь... цель Рядом с этим в тот же самый период мы видим авантюру доктора Павлова.
Относительно этой авантюры имеется целый ряд свидетельских показании: Канделаки, Шестакова, Святицкого, Фейта и впоследствии по тому же вопросу показания обвиняемых. Ратнера, Дашевского и Тимофеева Доктор Павлов, член Учредительного собрания от партии с.-p., в свою организацию включил объединение буржуазной домовой охраны и организации церковных приходов. Поразительно красочная картина! Интересно то отношение. которое проявил к этой авантюре член ЦК обвиняемый Гендельман Как вы помните, Канделаки встретился с Ген- дельманом и говорил: «Что мне делать? Павлов меня тянет в какую-то организацию. Имеет ли Павлов полномочия?». «Нет не имеет». «А как же тогда поступить?» «А как бог на душу положит», — отвечает Гендельман Шестакова тоже тянули в эту организацию, но он просил уволить его от этого. Предложили же Шестакову в нее вступить Григорий Ратнер и Павлов, оба члены Московского комитета или члены Бюро московского комитета партии с.-р Итак, два члена Московского комитета предлагают Шестакову войти в военную организацию, причем оба сообщают об этом на ушко, так как это «конспиративное дело» и «Московский комитет о сем не узнает». По крайней мере, когда мы спрашивали третьего члена Московского комитета, знал ли он об этом. — он ничего не знал.
Что же это такое? Что это за организация, что за нравы в этой знаменитой партии с -р., где все друг от друга конспирировали? В эту организацию вошел управляющий делами ЦК Фейт, который рассказал нам τvτ, что в штабе этой организации были два полковника А генералы были? — Нет. генералов не было, но два полковника были — один хороший, другой скверный, хороший — это знаменитый Махин, а скверный — Ткаченко. — А почему скверный? Потому, что он был нс партийный, не эсер, за ним был хвост, как за генералом Суворовым, хвост
из 1000 офицеров. Эта организация имела место, и Фейт, старый, преклонного возраста революционер, работал в этой организации... об руку с церковными приходами.
Это не все. Рядом со стариком Фейтом мы имеем мальчика Закгейма. который также показывал, что делалось в этой организации. Он рассказал нам о попытке создания боевой группы Игошина. Богданова и т д., рассказывал и о намерении производить экспроприации. Это подтвердил и Ратнер, который был в той же организации как информатор от Московского комитета и который по сему поводу Московскому комитету ничего не доложил. И это характерно не только для неразберихи в умах, что было бы простительно: нет, эго характерно для исей партии, ибо это оппортунизм, возведенный в принцип.
Но пойдем от Павлова выше. Павлов был только член фракции Учредительного собрания и не состоял членом Бюро фракции, и обвиняемый Лихач просил запротоколировать, что Павлов в качестве члена Бюро не упоминается. Но у нас имеются показания Святицкого. члена Бюро, который показал: фракция делилась на две группы—большинства и меньшинства; меньшинство было активно, большинство — пассивно Меньшинство было недовольно большинством, и дело решилось так, что активное меньшинство сначала писало протесты в ЦК, а потом решило действовать самостоятельно Вот если к этому заявлению Святицкого от левого крыла добавить заявление Авксентьева от правого крыла, который в своей брошюре описывает, как образовался в это время Союз возрождения, мы получим действительную картину того, что же было на самом деле.
«Липа разных партий», — пишет Авксентьев, — «решили сами действовать». О том же говорит и Игнатьев: собрались люди и решили сами действовать, так работал Павлов так действовали Авксентьев, Канделаки, Ратнер и другие. Правда нам скажут, причем же тут ЦК? А вот причем Когда ЦК в октябре 1918 года приказал ликвидировать участие членов партии в Союзе возрождения. Авксентьев и компания преподнесли «сенатское разъяснение», что, конечно, ЦК прав. Но что из того вытекает, что нужно разогнать Союз возрождения? Отнюдь нет. это преполезнейшее учреждение, его нужно всячески культивировать, Но его работу нужно понимать так: задачи Союза — практическое согласование действии разных партий, и уходить из него Нельзя Только что ЦК во имя выпрямления политической линии сказал: уйдите из всех организаций, которые вас втягивают в авантюру, а Авксентьев пишет* Союз возрождения — полезная Вещь, уходить не надо. И ЦК об этом знает, как знает Гендель- Ман об участии Канделаки в работе Павлова, как знает Постников о работе Ратнера, и., молчит.
Таков основной принцип внутрипартийной жизни эсеров, и одним из проявлений этого принципа и была авантюристическая организация Павлова Опа ставила себе определенную цель, подготовку боевых дружин и вооруженного восстания. И это было
в Москве после Октябрьских дней, о которых так красочно рассказывала здесь обвиняемая Евгения Ратнер, после только что полученного предметного урока... Вы помните, как это было. Все демократические овцы и козлища, кроме большевиков, собрались в Комитете общественной безопасности и оттуда руководили двумя школами юнкеров и пятью школами прапорщиков, ибо рабочие, по словам Евгении Ратнер, сидели по домам, а солдаты в казармах, и только прапорщики и юнкера дрались и подавляли «народные беспорядки», как выразилась обвиняемая Евгения Ратнер про Октябрьские дни в Москве
Юнкерам и прапорщикам не удалось подавить «очередные народные беспорядки», го есть Октябрьскую резолюцию Эсеры были разбиты, и тем не менее при таком положении и таком настроении рабочих масс они организуют авантюристскую попытку Павлова. Такова первая картина.
По вот приезжают в Москву, в качестве представителя верхов, Тимофеев, а из Петрограда — Дашевский, вступают в работу вместе с Зензиновым и Моисеенко. Вполне разумно они начинают с разгона старой организации и строят новую, и из этой работы я также отмечу несколько штрихов. Основной наш вопрос тот же: была ли эта работа агитационной, широко пропагандистской или нет? Дашевский отвечает: нет. работа была того же технического боевого военного характера по организации учета и подбора военных частей, как и в Петрограде, опять была налажена связь с офицерством, и офицеров направляли из Москвы на восточный фронт.
Из других отраслей военной работы я отмечу только две: первая характеризуется картиной, нарисованной членом ЦК Тимофеевым, рассказавшим нам, как он вместе с полковником Ма- хиным, — я не помню, был ли при этом Дашевский, — рассматривал карту и секретные военные документы, похищенные из мобилизационного отдела Всероссийского штаба Красной армии; они расценивали военные округа и тут же разрешали вопросы практической политики о назначении на командные должности в Красной армии «своих людей», в том числе позднейшего изменника Махина, предателя Уфы.
Этот факт для меня чрезвычайно важен, ибо он превалирует по своему значению над всеми остальными моментами Он выдвигает во весь рост уголовный момент, ибо именно эти липа в момент тяжелой борьбы 1918 года, когда Красная армия только что становилась на ноги, насаждали нам в армию предателей, всех этих Махиных и Карповых, благодаря действиям которых десятки и сотни тысяч красноармейцев потом падали мертвыми. Этим руководителям, изменникам и предателям мы не простим той крови, которая тогда была пролита благодаря заседаниям вашего комитета, благодаря вами выкраденным документам И пусть русские рабочие и крестьяне знают, что вами было сделано на ваших секретных заседаниях; пусть они вам предъявят сейчас счет за свои страдания и кровь! Не шутки шутить мы бу
Дем с вами. Вопрос идет о защите и обороне государства, которое мы завоевали, за которое отдали столько сил, крови и энергии, и так легко вам эти преступления не пройдут!
Вторая отрасль, которую я считаю необходимым из этой работы отметить, не менее красочна и не менее достойна того, чтобы ее занести на скрижали истории и в летопись нашего исторического процесса. Она касается работы, которую в этот период исполняли Дашевский и Московская военная комиссия вместе с обвиняемой Еленой Ивановой, по переброске белых офицеров за рубеж. Кто приходил к эсерам искать явок, паролей, пропусков, искать их денег, которые они получали на эту «национальную» работу из французской миссии? Белогвардейские офицеры, вроде таких господ, как Хризосколео де-Платана, дело которого я здесь докладывал. Весь опыт революции, накопленный десятилетиями в подполье, которым так богаты русские революционеры, который мы вместе с эсерами выстрадали,—кому вы отдали этот свой опыт и свои знания, выработанные и выстраданные при царизме? Все то, что знают только революционеры и чего не знают господа буржуазные белоподкладочники, чего они никогда не нюхали, все это принесла им в дар партия с.-p.: H∏. Но такой политики неумолимо требовали интересы фронта, п это требование неуклонно проводилось в жизнь государственной властью. Отсюда вечное колебание крестьян между советской властью и ее противниками в поисках такой системы, которая бы гарантировала им возможность «накопления» и в то же время гарантировала бы их от возвращения помещиков. Отсюда вытекало и еще одно. На основании опыта всей нашей революции было совершенно ясно: мыслить возможной у нас такую государственную систему, которая бы базировалась социально на «третьей силеэ, специально понимая под последней специфически крестьянскую массу, а политически оформляя ее в виде политической демократии, противопоставляя ее, с одной стороны, крупной буржуазии и Колчаку, а с другой стороны—рабочему классу и той форме государственной диктатуры, которую он установил, — было нелепостью. Можно ли было мыслить государственную систему базированной на такой социальной группе, которая не представляет собой ни по географическим и топографическим, ни по техническим, ни по социально-политическим условиям своего бытия того, что может являться действительной базой? Или это было чисто теоретическое, абстрактное построение, которое на практике неизменно приводило бы, согласно социальной природе крестьянства, к одному из двух: или к утверждению политической диктатуры пролетариата или к диктатуре помещиков. О маниловщине, которой пропитана эта теория, о рае, где будут вместе мирно возлежать лев и ягнята, я не буду упоминать. А к чему привела бы эта теория на практике? Я спрашивал свидетеля Филипповского: «Когда вы, при помощи Союза освобождения Черноморья, подняли восстание в Черно- морье против Деникина, когда вы вместе с большевистскими организациями свергли власть Деникина, вставал ли перед вами вопрос, какая государственная система должна быть вместо Деникина? Или, другими словами, кто будет политическим гегемоном при дальнейшем строении политической жизни, рабочий класс или эта бесформенная третья сила?»—Филипповский сказал: «Мы передали власть большевистскому ревкому».
Про Сибирь я спрашивал обвиняемого Ракова, и оказалось: когда после ниспровержения Колчака встал тот же самый политический вопрос, кто же будет гегемоном в решении вопроса дальнейшего политического бытия Сибири, ответ опять-таки дала жизнь. Жизнь велела, и вы практически передали власть большевистскому Сибирскому революционному комитету. Вот как жизнью решался вопрос о третьей силе всякий раз, когда он ставился практически.
Когда тот же вопрос ставился в Самаре и Уфе, практически эсеры передали власть Колчаку. В Архангельске они практически передали власть английскому генералу Пулю. Так опять-таки реальная жизнь объективно всякий раз решала этот политический вопрос.
Мы вернемся впоследствии еще раз к этому же вопросу.
Пока мы видим одно: резолюция о третьей силе была пустым теоретически абстрактным построением, а практического ответа на вопрос, как быть, в критический момент не давала. Но партия
с. -р. не ограничивалась в этом отношении только резолюциями IX совета.
Следующим наиболее характерным документом является документ от 13 мая 1920 г. — циркулярное письмо ЦК партии с.-р. специально о работе среди ‘ крестьян. Позвольте на этом документе остановиться, на тех трех формах политической работы, которые предлагает в данном случае ЦК своим местным партийным организациям. Основная предпосылка — свержение советской власти — остается нетронутой. Свержение советской власти — цель, а дальше — средства, и таких средств три.
Во-первых, приговорное движение, сводящееся к превращению недовольства, которое имеет место в деревне, в политическое движение, к перевоплощению этой обывательской ругани большевиков в имеющий политическое значение факт,
т. е. к оформлению этой ругани так, чтобы она создала «настроение». Для этого нужно иметь повсюду организацию, иметь повсюду копии приговоров, ездить на сходы, на сходах выступать или, по крайней мере, устраивать кружки, в кружках говорить: вот вам приговор, собирайтесь на сходы, выносите приговор, в котором скажите, что мы советской власти не верим; и распространяйте его, чтобы, как говорит циркуляр, «как зараза» распространялось это приговорное движение. Я поставлю вопрос прямо: что это такое? Это есть не что иное, как политическая агитация за свержение советской власти. И говорить о том, что тут не ставится вопрос о вооруженном свержении советской власти, — нельзя; глупо думать о том, чтобы крестьяне, когда вы предложите им на сходе вынести приговор, что советская власть никуда не годна и что ее нужно свергнуть, — чтобы крестьяне не поняли так, что свергать, так уже свергать, и нечего тут огород городить: свергать, так свергать, и мы «пойдем на них стеною». Все> что я говорю, подтверждается жизненными фактами. Мы имеем их достаточно — этих кровавых примеров, и тамбовская эпопея одна представляет собою достаточно красноречивый эпизод.
Вторая форма движения: когда создалась эта достаточная атмосфера, образуются беспартийные крестьянские союзы, причем надлежит при организации беспартийных союзов заключать блоки с левыми эсерами, с боротьбис^ами, т. е. с другими антисоветскими партиями, и на этой почве объединять волость, затем район, уезд, губернию и т. д. А в недрах беспартийного крестьянского объединения создавать крепкие партийные организации, которые могли бы быть передаточным механизмом для губернского или всероссийского центра. Что это такое? Это есть организационные формы подготовки движения, направленного на свержение советской власти. Дальше говорится: имейте в виду, что если где-нибудь вспыхнет индивидуальное движение, отдель
ное, разрозненное, вы тогда, в целях экономии сил, сдержите его, а когда назреет момент, все вместе выступим. Достаточно вспомнить старые популярные марксистские книжки, чтобы понять утопию предположения, что можно построить социальное движение так, чтобы повсюду были одинаковые организационные формы, готовые к определенному моменту, и чтобы в определенное время планомерно организованные массовые восстания вспыхнули единообразно.
Никогда массовое планомерное движение так не вспыхнет, хотя бы оно было рассчитано со скрупулезной точностью. При наших же реальных условиях политической деятельности, при наших географических и политических условиях, при чрезвычайном разнообразии местных, бытовых и социальных условий говорить о подобном планомерном движении нельзя; говорить же о том, что можно предупреждать и удерживать индивидуальное движение, — это, опять-таки, либо политическая слепота, либо политическое лицемерие. Выбор между этими двумя квалификациями я и тут предоставляю непосредственно обвиняемым, так как объективно не может быть иной постановки вопроса.
Нельзя мыслить себе на территории Советской России крестьянское движение, которое могло бы быть руководимо из одного центра. Нельзя мыслить себе на территории Российской республики такого положения вещей, чтобы была создана нелегальная широкая беспартийная крестьянская организация, которая охватила бы в достаточной степени широкие круги, без того чтобы до этого времени не произошло столкновений, которые неминуемо выливались бы в формы острой гражданской войны, т. е. в форму вооруженной борьбы; а если нельзя было так мыслить, то ставился обязательно вопрос: как же быть в данном конкретном случае? Удерживать? А когда не удерживать? Когда же вообще наступит этот момент всеобщего организованного движения? Это — утопия Таким образом логический и политический анализ этого плана ПК сводится к следующему: 1) ЦК дал приказ и толчок к повсеместной агитации за свержение советской власти: 2) местные организации произвели ряд попыток закрепить ее в организационных формах на местах, так как мечта о всероссийской организации являлась объективной утопией; 3) результатом были объективно неизбежные местные изолированные выступления, т. е обратное тому, что якобы ставил себе целью цекистский Циркуляр. Вот политический смысл и политическое содержание этого письма от 13 мая по вопросу о крестьянском движении. Нет другого содержания в этом документе и нельзя ничего другого в него вложить.
Я позднее вернусь к позиции, которую заняли эсеры на IX совете по отношению к коалиции с буржуазией. Пока ограничусь одним* коалиция была принципиально осуждена в противоположность резолюции VH1 совета партии. Здесь вспомнили старое, вытащили из архива резолюцию IV совета и решили, что
впредь коалиция ни в коей мере недопустима, и партия или Центральный комитет будут обязаны принимать всяческие меры, чтобы прекращать всякие попытки коалирования, когда они будут иметь место. Я этим ограничусь, чтобы перейти к анализу этой позиции тогда, когда буду анализировать соответственные политические факты, а сейчас, чтобы не разбивать единства изложения, перейду к рассмотрению того, во что же практически превратились резолюции IX совета в области чисто крестьянских союзов, т. е. к сибирскому крестьянскому движению и к движению тамбовскому.
В области практического применения резолюции IX совета по вопросу о крестьянском движении мы имеем две попытки: одна относится к Сибири, другая — к так называемой «антонов- щине». Начнем с событий, имевших место в Сибири, где параллельно работали две организации: инициативная, или Игнатьевская, и Юдинская, или Тяпкинская, группы, работавшие в октябре 1920 года. Меня будет интересовать только вторая группа, так как работа первой группы прямой организационной связи с партией с.-р. не имела; правда, в нее входили бывшие или настоящие представители партии с.-p., она вела переговоры с партийными организациями в отдельных городах, в частности, возможно, в Красноярске, Барнауле и Томске или Омске, причем имеются данные и относительно переброски или согласия переправить типографию, но безусловно установить на суде этого не удалось.
Иной характер имеет работа Тяпкинской организации. Один из главных ее работников, член партии с.-р. Тяпкин, до сих пор не только не порвал с партией, но остается теснейшим образом связанным с партийными организациями. Установлено, что он вместе с Юдиным и целым рядом эсеров, входивших в группу, имел несколько совместных совещаний, причем набрасывалась программа и обсуждался организационный устав группы. Когда я спросил члена Краепого комитета Кудрявцева, в какой мере допустим такого рода факт, он мне ответил, что если вопрос не вышел еще из стадии подготовительных переговоров, то ни запрещать, ни разрешать их не следовало, и лишь поскольку он претворился бы в дело, постольку явилась бы необходимость, чтобы Краевой комитет обсудил этот вопрос. Но оказывается, что на деле имели место не только одни совещания между организаторами, а была уже установлена связь и с представителями офицерской организации Густомесова; эту связь не отрицают ни Гу- стомесов, ни Тяпкин с Юдиным, и они расходятся только при определении, как далеко зашла эта связь. Густомесов говорит, что у него были склады оружия и ряд офицеров, с ним связанных; в одном показании он указывает, что с Тяпкиным и другими обсуждался вопрос о программе, каковая была принята, и что целью работы ставилось непосредственное свержение советской власти. Тяпкин расходится в своих показаниях с Густоме-
совым. но определить, кто из них прав в этом, — это дело суда. Здесь важно, что связь с густомесовской организацией установлена, и это вынуждает нас обратиться к политической оценке φaκja.
Что представляла собой в этот момент Сибирь? Fla этот вопрос был дан исчерпывающий ответ обвиняемым Раковым или Федоровичем: Сибирь напоминала кипящий котел, на ее территории действовали многочисленные остатки колчаковских и иных партизанских вооруженных повстанческих организаций и банд. Одну из них наглядно обрисовал обвиняемый Игнатьев, описывая, как он путешествовал в поисках банды пето Плотникова, пето Плужпикова, как он нашел ее и как этот Плотников или Плужников среди беседы вытащил револьвер и сказал: «Если будешь так рассуждать, я тебя на месте пристрелю». Ясно, что выступления подобных организаций имели грабительский и дезорганизаторский характер; политическая их физиономия была совершенно отчетлива: либо абсолютная безыдейность, безграмотность и бандитизм, либо попытка придать неорганизованным выступлениям недовольных элементов крестьянского населения какую-либо идейную форму — самую разнообразную в отдельных случаях.
Именно этим объясняется то, что здесь говорилось о бесконечном количестве программ, возникших то в Новониколаевске, то в Алтайске, то, в Красноярске. Смешно и наивно было услышать здесь утверждение Тяпкина, что в программе, составленной Игнатьевым, занимала почетное место «православная религия». Есть, конечно, разные способы порочить своих политических и всяких иных противников, но есть и предел, когда эти средства начинают действовать совершенно обратно и убеждать в противном. Полагать, что люди, именующие себя социалистами, хотя бы и энесовского толка, вставят в свою программу пункт об охране православной религии и т. д., — это является более чем гиперболой, и трудно допустить, чтобы подобный факт мог иметь место. Правда, в свое время Авксентьев написал формулу присяги со ссылкой на господствующую религию, но там это объяснялось просто: без этого распадалась коалиция с буржуазией и приходилось «ради целого жертвовать частью», по теории Евгении Ратнер. Но представить себе, что политический работник, хоть мало-мальски культурный и политически воспитанный, написал бы такую программу,—трудно. Между чел;, ее;:;; Поставить вопрос: как могло это возникнуть, — ответ ясен. Если Плотников или Плужников вставит что-либо подобное в свою программу, эго будет совершенно понятно: такая вставка Плотникова о православной церкви будет всецело аналогична тому моменту, когда Антонов в Тамбове в свою программу вставил «широкий государственный кредит личности», т. е. вещь, смысл которой понять трудно. Вот объяснение всего этого эпизода с «православною церковью», он понятен в обстановке Сибири, когда отдельные повстанческие труппы и отряды могли получать
обрывки разных партийных программ и варьировать их по своему усмотрению, вплоть до «православной церкви».
Иначе стоит вопрос о «земском соборе» как программном пункте. Игнатьев признал: «Да, эта вариация была вставлена мною». Нужно или не нужно было выдумывать такое старомодное название, которое пахнет чем угодно, но не революцией, — это не имеет значения, но факт остается фактом. Из всего сказанного следует сделать вывод: в обстановке нарастающего недовольства, которое имело место в Сибири, только одна политика Краевого комитета могла бы быть признана целесообразной, это — политика запрещения всяких бесконтрольных организаций и всяких попыток изолированных выступлений в блоке с непартийными организациями.
И если бы такова была политика Краевого комитета, если бы был издан циркуляр, запрещающий контакт с беспартийными организациями, то мы могли бы сказать: «Да, тут люди поняли, как нужно в данных условиях держаться: они поняли, что если в этой обстановке сказать «а», т. е. что допустимы беспартийные крестьянские объединения, то нужно сказать и «б», т. е. что эти крестьянские беспартийные объединения должны привести практически к военным действиям, к индивидуальным разрозненным выступлениям и к излишним жертвам с точки зрения сохранения энергии «народных сил». Вот что должен был сказать себе политически развитой человек, если он учитывал объективную обстановку.
Нас здесь хотят уверить, что так и было сказано; но на этот счет приходится усомниться, ибо факты говорят совершенно обратное. Доказана связь организаций Тяпкина и Густомесова; доказаны совещания Тяпкина с Кудрявцевым и Юдина с Герштейном. Мне представляется чрезвычайно ценным показание Юдина, где он говорит: «После начала работы я получил циркуляр ЦК о беспартийных и крестьянских союзах и душевно порадовался, что моя индивидуальная линия поведения, тактики и организации совпадает с тем, что рекомендует ЦК». Вопрос сводится к тому, что директива ЦК была вполне определенна: Юдин действовал формально в соответствии с циркуляром, и Тяпкип имел разговор с Кудрявцевым о той же работе. Правда, Кудрявцев говорил, что он рекомендовал отмести все несоциалистические элементы. Но ведь мы спрашивали Юдина: «Тяпкин делал доклады в местных партийных организациях?» — «Делал». Так можно ли допустить, чтобы такой член партии, как Тяпкип, действовал совершенно сепаратно и об этой своей работе ничего не говорил областной местной организации?
Возьмем обе версии. Первая — он говорив таком случае циркуляр Краевого комитета — миф, и, следовательно, циркуляр ЦК был принят к исполнению и выразился в политике создания беспартийной крестьянской организации совместно с белогвардейцем Густомесовым. Вторая версия — Тяпкин не говорил; тогда мы имеем следующую картину: члены партии изолированно-.
1X4
На сбой страх и риск, строят определенные организации и входят в сношения с Густомесовым в обстановке, когда этому противоречат и циркуляр Краевого комитета и общеполитические соображения. Хороша картина! Что отсюда вытекает? Я спрашивал подсудимых: «В данном случае вы отгораживаетесь или не отгораживаетесь от своих местных работников?» Вот ответ, который я получил от Ракова: «Партия, как таковая, в лице своих центральных и местных краевых организаций. . к работе Тяпкина никакого отношения не имеет; никакой санкции партийного’органа во всяком случае здесь не было». Но я спрашиваю: «Шла ли вразрез с директивой Краевого комитета деятельность Тяпкина?» — «Несомненно, шла вразрез». — «От лиц, нарушавших такие директивы, вы отгораживаетесь или нет?» Раков отвечает: «Участие партийной организации не выяснено». Это не ответ! Вопрос и сейчас стоит ребром. От деятельности партийных работников тина Тяпкина, который молится на вас, который, чтобы свидетельствовать в вашу пользу, даже искажал перед судом действительность, — ибо показания Густомесова рисуют более широкую картину, чем одни «разговоры за чашкой чая», — Тяпкин пришел сюда вас спасать, — вы от Тяпкина отгораживаетесь или нет? От его деятельности вместе с Густомесовым, Юдиным и другими вы отрекаетесь или нет? Вот политический вопрос. Вы, верхи и низы, не в первый раз здесь, на этом процессе, сопоставлены.
Мы имеем, правда, заявление обвиняемого Гоца о том, что за всю деятельность всех эсеровских организаций на территории Советской России Центральный комитет несет ответственность. Но разрешается ли этим вопрос политический, который я здесь поставил в отношении Тяпкина? Нет, не разрешается, ибо он все-таки сводится к тому, как же в действительности обстояло дело. Или был краевой циркуляр, запрещающий такого рода деятельность, и тогда Тяпкин нарушил его и потому должен быть призван к порядку, какового призыва не последовало,—тогда вообще партия представляет собой рассыпанную храмину, где каждый делает чтб хочет. Либо краевого циркуляра не было, а был циркуляр о беспартийных организациях, который Тяпкины на местах проводили в жизнь так, как умели и понимали; ибо в то время, когда ЦК сидел в Москве, Тяпкиным приходилось работать в обстановке Сибири, и все проклятые жизненные вопросы перед ними стояли не в качестве теоретических построений, а требуя немедленного ответа — да или нет. Позвольте разрубить этот Гордиев узел и заявить, что, конечно, циркуляра Краевого комитета не было, и Тяпкин работал с полного благословения местной организации.
Выступая в качестве государственного прокурора, я не должен ни на секунду забывать юридических соображений. С точки зрения юридической я полагал бы чрезвычайно трудным вменить в вину обвиняемым, а в частности Ракову, Федоровичу или Герштейну, работу, о которой говорил, тем более что хроноло
гические данные указывают, что беседа Юдина с Герштейном имела место в июле, а работа по созданию беспартийных групп относится к октябрю. Даже принимая во внимание заявление, что в обшем и целом суммарная ответственность принимается членами ЦК на себя, все же юридически вопрос об ответственности за Тяпкина по существу не может иметь большого значения.
Я позволю себе перейти к другому, более тяжелому, кровавому эпизоду, так называемому тамбовскому движению. По вопросу об этом движении обвиняемый Раков сказал: «Мы добиваемся в течение ряда лет права и возможности раскрыть публично всю правду об этом тяжелом периоде русской жизни и русской действительности и снять с себя те обвинения, которые печать распространяет про нас». Пойдем ему навстречу. Перед нами не открылось, правда, возможности полностью разобраться во всех деталях этого движения, но, изучая материал, который имеется в нашем распоряжении, все-таки можно в определенной степени эту правду восстановить.
Мы имеем по этому вопросу, с одной стороны, свидетельство эсера Подбельского, одного из непосредственных работников этого движения, а с другой стороны, доклад представителей тамбовской организации на сентябрьской конференции в момент, когда это двйжение уже разгоралось: конференция была в сентябре, а движение началось в августе. Кроме того, имеются протоколы показаний Ишина и двух Муравьевых, показания Боголюбского и объяснения обвиняемого Ракова. Вот судебный материал, с которым мы должны оперировать.
В докладах тамбовской организации говорится следующее: «Организация в феврале — марте 1920 года решительно стала йа точку зрения нелегальную. Вышло два номера нелегальной газеты «Земля и воля», в некоторых селах организуются строго крестьянские и партийные братства, не более десятка, крестьянство сплачивалось в беспартийные, но строго классовые по своему составу союзы трудового крестьянства». В эту работу эсеры вошли в согласии с левыми эсерами, и ими были совместно поставлены две главные задачи: первая — отвоевание власти из рук Коммунистической партии в руки нового Временного правительства, составленного из представителей крестьянских союзов, рабочих и представителей социалистических партий, причем Временное правительство должно было созвать «Всероссийский съезд трудящихся» для решения вопроса о форме государственной власти; вторая задача — организация союзов; они были созданы в уездах Тамбовском, Кирсановском, Борисоглебском и т. д. Весною 1920 года была тамбовская партийная конференция, а летом состоялась губернская партийная конференция, «Сейчас же после уборки хлеба, — говорит «Воля России», — вспыхнуло восстание, носящее название независимого антоновского восстания. У Антонова были красные флаги, на которых были надписи: «Да здравствует трудовое крестьянство». Два предста-
вителя «тамбовской организации настаивали на необходимости пойти навстречу стихийному процессу и дать ему свои «испытанные в борьбе лозунги».
Перейдем прежде всего к области фактов. Они устанавливают, во-первых, нелегальную работу по организации крестьянских союзов и крестьянских братств, и, во-вторых, попытки создания организационного объединяющего центра на губернских партийных конференциях и на отдельных районных съездах. Далее устанавливается, что по этому поводу было достигнуто соглашение с левыми эсерами, и что при непосредственном участии организаций Тамбовского уезда, Моршанской и Кирсановской, состоялись партийные конференции. Если мы обратимся к циркулярному письму от 13 мая 1920 г., то мы увидим, что Тамбовская губерния строго выполнила соответствующие директивы. Значит, с одной стороны, было возбуждение настроения путем агитации, затем беспартийные объединения, объединения с левыми эсерами, создание партийных организаций и ячеек и, наконец, образование руководящего центра. Конечная задача была — образование Временного правительства.
Здесь обвиняемый Раков в своих объяснениях говорил, что «сие должно пониматься иносказательно», — по его словам из самого текста получается, что Временное правительство созывает съезды трудящихся, что это надлежит понимать «не как организацию центров, а именно только как политическую кампанию» (которая, по выражению Гона, должна была «продавить» советскую власть). Оставим в стороне вопрос о том, правильно или неправильно с редакционной стороны выразились тамбовские делегаты, а поставим основной вопрос: Временное правительство, которое должно созвать Всероссийский съезд трудящихся и решить вопрос о формах государственной власти,—вот конкретная объективная цель, изложенная делегатами на Всероссийской партийной конференции, — она ставилась или не ставилась вами? И если ставилась, то конкретно не является ли это объективным провоцированием таких практических результатов, которые должны последовать в форме вооруженой борьбы? На этот вопрос не может быть двух ответов. Так именно и понималось это местными работниками, и на вопрос, как работать среди крестьян, тамбовские эсеры отвечали: во имя свержения Власти и вооруженного восстания. Этот окончательный вывод неизбежно вытекает из конца доклада, где указывается, что нужно пойти навстречу нарастающему стихийному процессу и дать движению свои лозунги.
Возьмем протоколы других организаций: Сибирского краевого союза, протоколы кубанской делегации на конференции 1920 года, — как они ставят вопрос? Здесь Гендельман говорил: настроение конференции было более активистским, чем настроение ЦК. Нет, утверждаю я, оно не было более активистским, а было только более последовательным, неизбежно последовательным, как у практиков, у работников с мест. Эго целиком иод-
187
тверждается документами, на которые ссылался обвиняемый Раков, корреспонденцией из Великолуцкого уезда, Псковской губернии, где рассказывается, что эсеры в Псковской губернии на местах тоже не в состоянии были удержать движение и сами вырабатывали план о захвате Великолуцкого уезда. Практика, при той основной линии, которую давало директивное письмо ЦК. неизбежно и обязательно приводила к вооруженному конфликту, и лица, которые подготовляли этот неизбежный конфликт, действовали согласно директивам ЦК Что дело обстоит именно так, для этого совершенно достаточно прочитать протоколы сентябрьской конференции и доклады с мест, которые там представлены. Там говорится, что ставить вопрос на практике иначе было совершенно невозможно.
Посмотрим, как разрешился этот вопрос в тамбовской живой действительности и прежде всего в области фактов, которые мы проверили при помощи свидетельских показаний. Один из номеров «Земли и воли» есть в деле и был здесь оглашен. Вот что в нем сказано (Λ¾ 2 «Земли и воли» от 1 июля 1920 г): «Все, кто не мирится с положением страны, должны установить основные причины этой слабости — власть большевиков», — а в статье «Как они продовольствие собирают» говорится: «До каких же пор господа коммунисты будут измываться над мужиком?» Вот как писали тамбовские эсеры в своих воззваниях; поставьте этот лозунг в объективные условия Тамбовской губернии и спросите, какой может быть практический вывод. «До каких пор господа коммунисты будут измываться над мужиком?» Это было в июле... И сейчас же после уборки хлеба вспыхнуло крестьянское движение в Тамбовской губернии. В это время, по показанию Подбельского, заседал районный съезд Хитровской волости. Он получил соответствующее извещение и послал двух делегатов к восставшим. Первоначально было решено удерживать, как говорит Подбельский, но оказалось, что движение далеко переросло те рамки, которые хотели наметить местные деятели и организаторы.
Здесь позвольте процитировать показание одного из Муравьевых, красочно и ярко рисующее действительное положение вещей. Крестьяне говорили: «Что же, видно, придется нам итти одним; но тогда берегитесь; придем в Тамбов, перебьем и вас заодно». Вспомните теперь, что рассказывал в свое время Альтов- ский относительно саратовского движения, как и там эсеров силком заставили принять руководство движением. Вот как ставили вопрос крестьяне, которые в го время верили эсерам: «ВЫ нас вызвали, спровоцировали нас, извольте итти теперь вместе с нами».
И после такого красочного начала гражданину Подбельскому угодно было с пафосом писать в ^Революционной России»: «По степям, по холмам, по полям скачет крестьянская месть...» Я не знаю, какую дозу политического бесстыдства нужно иметь, чтобы так писать об этом движении! Посмотрите, что дальше
пишет Подбельский, когда затем отрекается от этого движения. Анализируя 17 политических требований, которые выставили крестьяне: «Учредительное собрание, прекращение войны между другими государствами, восстановление кооперации и широкий государственный кредит», — Подбельский с видом знатока третирует безграмотные мужицкие требования, написанные каким- нибудь бывшихМ семинаристом или ходатаем по крестьянским делам, и говорит: «Разве это наши эсеровские требования? Мы не такие неучи, как тамбовские мужики!» Подбельский забывает все, что он перед этим говорил. Можно ли отрицать непосредственную связь крестьянского движения с агитацией, которую проводили эсеры, руководясь своей программой по крестьянскому вопросу? А между тем Подбельский дальше пишет: «Лишенные антоновской базы, лишенные всякой идейности и вождей, всеми покинутые, боролись крестьяне, и так был растрачен богатый запас революционной энергии». И это говорит человек, который сам был в гуте этой работы, вел ее с начала весны 1920 года, который сам принимал участие в партийных районных съездах, сам положил начало и, может быть, собственной рукой писал эти слова во втором номере «Земли и воли»: «Доколе же будет продолжаться взмывание коммунистов над мужиками!»
И вы будете после этого говорить, обвиняемый Раков, что ваши руки чисты от всей этой крови, от этих ужасов тамбовского движения? Вы будете утверждать, что вы, эсеры, в этом деле совершенно неповинны, что в данном случае не было самой бесстыдной политической провокации несознательных элементов Населения, т. е. тех элементов, политическая работа среди которых требует максимальной осторожности и сдержанности, ибо вы знаете объективные условия Российской республики и российской действительности. Ведь вы умнее, чем Антонов, и могли бы в данном случае понимать и осмыслить и это движение и неизбежные результаты своей работы!
Вспомните интереснейшее показание о том, как происходило свидание эсеров на Комендантской улице с Антоновым, когда Антонов сказал; «В конце концов, кем вы меня считаете, просто бандитом или кем-нибудь другим?» Ему было отвечено: «Мы вас бандитом не считаем, но указываем, что надлежит делать». Это Характеризует политическую прямолинейность бандита Антонова, который говорил эсерам: «О д н о из двух, — если у нас с Вами какие-нибудь от но ш е н и я есть, то они к чему-нибудь обязывают и требуют соответственного отношения».
Что отсюда вытекает практически для оценки антоновского Движения? Связь эсеров с Антоновым была, и никто не может ее отрицать; она доказывается бесспорными фактами: беспартийный свидетель Воголюбский, считавший себя эсером шурин Антонова, принимавший участие в его экспроприаторской деятельности, потом работал в типографии губернского парткома Партии с.-р. и, очевидно, участвовал на партийных конферен-
189
цпях: даты его показаний, где и когда была конференция, полностью совпадают с датами тамбовских представителей на сентябрьской конференции 1920 года. Спрашивается, как приходится понимать эти отношения? Правда, у Подбельского есть на- м*ек, ⅛τo якобы Антонову было в свое время социал-революцио- нерами предложено прекратить работу. Но так ли это было? И во зсяком случае, сношения с Антоновым имели место Наконец, кроме всего ранее по этому поводу известного, здесь, на суде, Раков поведал, что двое Муравьевых, которые в момент движения пошли в объединенный штаб и работали в качестве руководителей движения, — что они раньше этого состояли членами губернского комитета партии с.-р. Из этого вытекает несомненная достоверность показаний Николая и Григория Муравьевых и показаний Боголюбского о связи губернского бюро и губернского комитета с местными антоновскими организациями.
По показаниям Боголюбского, инструкцию о крестьянских союзах на весенней конференции пырыбатывал Подбельский; эта инструкция была передана Антонову, и ячейки, созданные предварительно Антоновым, были потом практически объединены 0 эти трудовые эсеровские союзы. Если поверить Подбельскому, утверждающему, что параллельно с трудовым союзом эсеров возник совершенно другой губернский союз трудового крестьянства, созданный Антоновым, то приходится спросить: мог ли Аптонов, человек политически неграмотный, скорее типичный заговорщик и авантюрист, мог ли он суметь самостоятельно создать губернский союз трудового крестьянства параллельно с эсеровскими организациями? Или это было иначе, и когда настал момент движения, то созданные эсерами, при их навыке и политическом умении, трудовые ячейки крестьянских союзов целиком перекочевали под знамена антоновщины и образовали Тамбовский губернский союз Антонова? Не будет ли правильнее признать, что вся работа, которую вел Подбельский, была водой на мельницу антоновского губернского союза и что никакого другого союза в этой губернии не было? Вот какое практическое понимание, мне думается, следует вложить в эти, казалось бы, бессвязные сообщения полуграмотного свидетеля Боголюбского.
Тогда становится попятным и этот памятный адрес: Комен- дантская 9 — адрес конспиративной квартиры эсеров, на которой первоначально жили приехавший с лесопильного завода свидетель Боголюбский и партийный работник Березняков, он же инструктор народного образования (все эсеры гнездятся либо по народному образованию, либо по кооперации). Па Комендантской 9 Березняков устраивал свои явки, на которых присутствовал и Антонов. Эти сообщения, вызвавшие с первого взгляда сомнения, получают совершенно иной характер при более внимательном сопоставлении статьи Подбельского в «Революционной России» с показаниями Муравьева и Фетискина, описывающих по-
1У0
пытки захвата моршанского и тамбовского артиллерийских складов. Когда »исход восстания стал ясен, Фетискин и Муравьев решают, что надо.хотя бы достать оружие путем захвата складов; был отд?н приказ собрать в лесу 200 дезертиров или же у Антонова получить боевиков для ограбления моршанского артиллерийского склада. Тут действительно пошло гулять бесформенное крестьянское движение, инспираторы же и инициаторы движения «умыли руки» и отошли в сторону. Опять та же картина, которую мы видели ранее, а эсеры с лирическим пафосом пишут про скачущую по сугробам крестьянскую месть...
Но разве можно в сфере политической ответственности отделываться заявлениями вроде сделанных здесь, что «мы пытались отгородиться от движения, послав из Хитровой волости в Каменку двух делегатов, которые вместо этого перешли на сторону повстанцев»? В этом видно то же самое отмежевывание от низов, когда практические результаты привели к печальному концу, которые мы видели и раньше; от низов отрекаются, их выдают на поток и разграбление, а сами прячутся в кусты, — «мы к этому движению совершенно не причастны...». Даже если бы не было показаний Боголюбского, Муравьева и Ишина, если бы не было корреспонденции Подбельского, а оставались только одни показания обвиняемого Ракова, и то вы, обвиняемые, не могли бы снять с себя ответственности за тамбовское движение; она целиком и полностью лежит на вас как на лицах, которые его вызвали своей политикой, своей работой на местах и своими лозунгами в той обстановке, которая переживалась в 1920 году.
Это была осень 1920 года, период максимального накопления того недовольства, которое было результатом тяжелых испытаний, павших на долю республики, и до своего кульминационного пункта это недовольство дошло в кронштадтском движении. В этот тяжелый период исторической жизни вы бросили лозунги, действительно, политически преступные, значение которых было прикрыто и спрятано. Но ваши работники на местах, в Сибири — Тяпкой, в Тамбове — Боголюбский и Березняков, все они действовали не по внешне приличным вашим лозунгам, а по одной единственно возможной логике вещей, которая диктовалась и истинными вашими пожеланиями и объективными условиями действительности.
Так стоит вопрос относительно тамбовского движения; и если тамбовские крестьяне-антоновцы подымали красные флаги с надписью: «Да здравствует трудовое крестьянство», — этот лозунг был предложен им эсерами. Остаются мелочные вопросы, касающиеся этого периода. Я остановлюсь на связи с Антоновым, которую здесь рисовал свидетель Боголюбский, рассказывая о своей поездке к Антонову для покупки велосипеда за 45 000 рублей. Здесь указывалось на абсолютную вздорность такого предположения, но я не понимаю, почему это следует считать вздорным. Что местные организации были деньгами не богаты, — об этом известно всем и лучше всего ЦК; что велосипед
очень полезен для разъезда по селам, — тоже верно; что при помощи Антонова легче всего было достать велосипед,—это понятно; что у Антонова деньги были, — тоже известно; и что, наконец, у эсеров была связь с антоновцами, — это тоже факт. Почему же считать это невозможным? Или, может быть, подсудимые опять станут на точку зрения «зазорности и недопустимости» брать деньги у Антонова? Но я не хочу возвращаться к «принципиальным соображениям» этого сорта.
Я заканчиваю разбор антоновского движения двумя небольшими цитатами. Первую я беру из показаний Николая Муравьева: он указывает, что на собрании 10 сентября, в составе его, Фетискина, Данковского, Никитина, Бондаренко и еще двух, поднимался вопрос о взятии моршанского артиллерийского склада. Здесь важно упоминание Данковского, который, по показаниям Боголюбского, был одним из работников, державших связь с центром, а следовательно, был работником не второстепенным, а крупным деятелем губернского масштаба. Тем не менее, даже он, если верить показаниям Николая Муравьева, в момент дальнейшего восстания сделал тот решительный практический вывод, который до сих пор не хотят признать и понять члены ЦК, авторы знаменитого циркуляра от 13 мая. Вторую цитату я беру из протокола сентябрьской конференции, где высказывается «Лев Михайлович», расшифрованный только здесь на суде. По поводу резолюций IX совета партии «Лев Михайлович» заявил: «Эти резолюции надо пересмотреть, ибо наступает час активной вооруженной борьбы; соответственные обстоятельства налицо, и поэтому прежняя точка зрения должна быть отброшена». Если, это заявление верно передано, то слова Гопа, что ЦК занимался выпрямлением линии направо, а не налево, получают другое освещение, иное освещение получает и резолюция самой сентябрьской конференции; ибо «Лев Михайлович» оказался членом ЦК Герштейном, а не каким-нибудь увлекшимся местным работником. Цитируем резолюцию конференции: «Поражение Колчака и Деникина изменяет политическую обстановку, и положение вещей на местах ставит в порядок дня неизбежность вооруженного свержения большевистской диктатуры». После такой ясной формулировки не приходится говорить, что резолюция сентябрьской конференции повторила резолюцию конференции 8 февраля; ведь резолюция февральской конференции говорит: «Решительно отвергаем всякие попытки вооруженного свержения советской власти». Я не знаю, за кого нас принимает обвиняемый Гоц, так как читать мы все-таки умеем, и как вы ни толкуйте эти слова, прочесть их иначе нельзя.
Когда говорят, что в порядок дня ставится вопрос о неизбежности вооруженного свержения, то не приходится это толковать иначе, как переход от 62 к 60 статье Уголовного кодекса. Вот почему я думаю, что и практически и с точки зрения изучения документов можно установить, что резолюция IX совета, как таковая, просуществовала чрезвычайно недолго. Для боль-
Шей точности я приведу резолюцию X совета: «Вопрос о революционном низвержении диктатуры Коммунистической партии со Нсей силой железной необходимости ставится в порядок дня». Так написал X совет, а сидевший в это время в тюрьме ЦК торжественно выразил свое удовольствие по этому поводу.
Я перейду теперь к событиям осенью 1921 года в Черноморце, где тогда явилась «третья сила» в ее эсеровском понимании. Мы знаем, как «третья сила» действовала там против Деникина; по этому поводу в «Воле России» были большие статьи, рекомендовавшие желательный способ действий, были изданы специальные брошюры о том, как черноморские крестьяне боролись за свою свободу, была написана специальная статья полковником Махиным о практическом уроке, который надлежит извлечь из тактики Черноморья, и о том, как технически надлежит оборудовать и организовать это вооруженное движение. Чернов тогда в «Воле России» сугубо подчеркнул, что «жива третья сила». Посмотрим же, что собой эта «третья сила» действительно представляла.
О периоде борьбы с деникинщиной мы имеем свидетельства Филипповского и Рябова. Борьба против Деникина велась местными эсерами совместная с большевистской организацией и велась на почве признания принципов советской Конституции. Я спросил Филипповского: «Разве вы принимали трудовластие?» — «Да, — говорит,—приняли». Следовательно, в обстановке реальной борьбы политическая платформа, объединившая крестьянство и рабочих, была платформой советовластия; да она и пе могла быть в то время иной, несмотря на то, что формально эсеры и все остальные оппозиционные группировки стояли па позиции «Учредилки». Вопрос о трудовластии был тем водоразделом, который разделял буржуазные группировки от группировок трудящихся масс. И этот блок привел в смысле практических Шагов после победы к передаче власти советам, к ревкому.
И вот начинается дальнейший период, наступает 1921 год. Иа сцену является Воронович, личность которого мы в достаточной степени выяснили. Я не скажу, что Воронович представляется одиозной фигурой, худшим из худших: это неверно. Биография Вороновича здесь была приведена, и в ней имеется ряд Положительных и отрицательных черт, а свидетельство Филипповского и Сорокина положительно характеризует Вороновича в период, когда он был начальником штаба крестьянского ополчения. Правда, Филипповский указывает на два каких-то компрометирующих факта, из коих он сообщил один; о другом факте Филипповский не хотел рассказать, так как Он слишком компрометирует Вороновича. Это осталось в конце концов невыясненным. Но, как бы то ни было, Воронович был за какие-то действия из пар гни эсеров исключен.
Таков исходный факт. И вот Воронович после исключения приезжает в Прагу как эмигрант и предлагает свои услуги членам заграничных организаций партии с.-p., как он сам об этом говорит: «Состоя членом партии с.-p., я прежде всего решил обратиться к своим партийным товарищам, считая, что им более других близки интересы крестьян; я встретил, — говорит он дальше, — в группе товарищей, объединившихся вокруг «Воли народа», полное сочувствие и готовность оказать моральную и материальную помощь». Так пишет Воронович. В апреле 1921 года Федор Сорокин, — он это признает, — пишет письмо, в котором указывает, что Воронович — самозванец и его нужно от всякой работы отстранить. В апреле же, видимо, под влиянием этого письма, состоялось постановление административного центра партии с.-p.: рассчитаться с Вороновичем и дела с ним не иметь. Однако в августе 1921 года Вороновичу выдается удостоверение: «сим удостоверяется», что вы, мол, можете ехать в Константинополь и делать там то, что мы данным мандатом предлагаем. И в последующих протоколах административного центра мы имеем уже не только данные, что Воронович играет большую роль, но и целый ряд указаний, что Воронович стал persona grata в среде заграничной эмиграции. Начав работу в Константинополе, Воронович вступил там членом в некое объединение, в которое вошли какой-то комитет горцев, комитет объединения Северного Кавказа, какая-то группа «Вольный горец»» Украинская организация и т д.; входили'туда лица очень подозрительные, если судить хотя бы по фамилии Булацеля. Какую же работу стал исполнять Воронович по мандату административного центра? В своем письме от 11 октября за № 16 Воронович пишет: «6 октября прибыл из Сухума один человек, который привёз мне письмо от направленного мною 12 сентября на Черноморце курьера». Итак Воронович завязал связи с Черноморцем при помощи курьеров.
Когда я цитировал статью Чернова из «Воли России», где Чернов, говоря о третьей силе, кончает так: «Растет это движение, невидимыми, но крепкими нитями связанное со всей нашей работой...», — мне брошена была реплика со скамьи обвиняемых: «Нити-то невидимые». Я сказал тогда: «Мы сделаем их видимыми», — и позвольте теперь свое обещание исполнить.
Курьер, о котором говорил в своем письме Воронович, был йе единичный курьер. «У меня был подготовлен ряд лиц для новой отправки», — пишет Воронович, а в следующем письме прямо говорит: «Произведенный во время моего 2½-MecH4∏oro пребывания в Константинополе опыт установления связи с Северным Кавказом (это письмо от 5 декабря 1921 г.) дал блестящие результаты. Через три недели после этого курьер, посланный мною, сделал первое донесение из Сухума. Затем я имел возможность через 7—8 дней получать свежие сведения. Попытка отправить в Черноморье а г и т а ц но иную литературу кончилась полным
Успехом. Что касается агентов связи, то в Константинополе находится ряд вполне надежных, Испытанных людей, которые жаждут принести пользу своим землякам и которые, рискуя собственной Жизнью, исполнят какое угодно поручение».
Вот они, эти «невидимые» нити, которые сделались благодаря откровенности Вороновича видимыми. Работа, которую он вел из Константинополя с благословения зарубежной эмиграции, названная Черновым в статье «Воля России» «крепкими невидимыми нитями», идейно связывает всех этих людей. Мы потом рассмотрим идейное содержание этой работы; пока же для характеристики этой работы процитируем сообщение Вороновича в письме от 6 октября: «Этот факт (т. е. то, что такая быстрая связь имелась с Сухумом) сыграл крупную роль в другом отношении; английская и французская контрразведки немедленно стали просить меня поделиться, имеющимися у меня сведениями». Вот вам эта «невидимая нить» в своей натуральной наготе.
Если к этому прибавить сообщение Вороновича в другом письме, где он рассказывает, как поднялись его шансы среди кишевших в Константинополе различных антантовских и всяких иных, шпионских и контрразведочных организаций, то эта работа Вороновича, а следовательно и работа заграничного центра становится вполне определенной. Ей имя шпионаж.
А что в центре знали и ценили деятельность Вороновича, показывает письмо за подписью «Михаил»: «Ha-днях вам послана из Праги некоторая сумма, и при первом же небольшом поступлении вы получите все, что будет возможно., В общем мы считаем вашу деятельность заслуживающей всякого поощрения и поддержки. Насколько можно разобраться во всех данных, вами столь аккуратно сообщаемых, Видно, что собирание и сцепление всех здоровых и демократических сил на юге является единственно возможной сейчас там тактикой, которая, к нашему удовлетворению, так полно совпадает со специальными заданиями нашей организации. П оэто- м у н е м о ж е т б ы т ь н и к а к и х с о м н е и и й в т о м, ч т о при первой возможности мы поддержим и то объединение, устав которого вы нам прислали. Просьба наша: твердо стоя в принципиальной области на тех Положениях, которые вам хорошо известны и которые дают полное удовлетворение их государственно-национальным устремлениям в пределах их страны, — в деловой области не выходить За пределы техники, понимая ее в широких пределах включительно до возможности установления общих сроков всяческих действий, но без каких бы то ни было обязательств гю отношению к разного рода элементам, не Входящим в семью самих «путешественников». Думаю во всех Этих туманностях вы в местной обстановке хорошо разберетесь. Через «Тощо» мы имеем много сведений от «сестры», знаем, боль-
шс чем раньше, о настроениях «Руслана» и деятельности всей огромной семьи «Габриэлы»1. Эта деятельность все разрастается и понемногу делается более энергичной. Пока же в порядке спешности решили наладить, что возможно у «Бориса». Итак, голубчик, имейте еще немного терпения, на нас чересчур не сетуйте и держитесь, проявляя всю вашу энергию еще некоторое время».
Позвольте добавить, через кого и при помощи кого действовал Воронович. Здесь оглашалась переписка по этому поводу. Воронович пишет сам, что паспорт он получил через чехословацкую миссию и через псе же он посылает свое сообщение. Такова связь—Прага и «Административный центр», чехословацкая миссия и Воронович! В дополнение к словам Крамаржа, когда в своей речи он говорил (она приложена к делу): «Мы не хотим, чтобы на наши деньги дальше содержалась печать эсеровской партии», — мы здесь имеем еще и другую картину: кроме денег, чехословацкое правительство оказывало представителям контрреволюционной организации помощь и паспортами и почтой.
В протоколах «Административного центра» имеется затем сообщение, что доставленные Вороновичем сведения о количестве советских войск на Северном Кавказе были переведены в Париже эсерами на французский язык. Зачем нужно было их переводить? На мой вопрос, заданный в свое время обвиняемому Тимофееву: «При помощи организации, в которой работал Дашев- ский, вы получали сведения о приближении немецких эшелонов и русских войск; передавали вы эти сведения представителям Антанты?» — обвиняемый Тимофеев сказал: «Извините, шпионом я никогда не был». Я не стан}' сейчас вспоминать о работе Тимофеева с Махиным, но как назвать эту деятельность Вороновича и «Административного центра»? Понятно, какой смысл мог иметь перевод сведений о войсках на французский язык и кому они могли быть интересны, если вспомнить, что во время повстанчества на Кавказе на организацию этого движения работали антантовские деньги: сам Воронович называл Нелидова агентом Антанты, шпионом антантовской контрразведки,—того Нелидова, который, несмотря на протест Вороновича, участвовал в деятельности «Административного центра».
Что же делалось в это время на Кавказе? Вот письмо Вороновича от 8 октября: «Ввиду чрезвычайной важности прилагаемых к сему писем, я вынужден посылать их не обыкновенной почтой, а через чехословацкую миссию... Таким образом положение на Кубани и Черноморце сейчас таково: все население готово выступить в последний решающий бой с большевиками, но оно воздерживается от этого шага, так как не видит тех людей, которые могли бы повести их на эгот бой. Если бы могли приг-
,Конспиративные клички переписки Административного центра, частью расшифрованные обвинителем при помощи других документов. Приме- чанис редакции.
ти на помощь избранному на майкопском съезде комитету и помочь ему организовать массы, успех будет обеспечен».
Устанавливается, что имел место майкопский съезд, на котором, как следует из письма от 15 октября, присутствовали представители ставропольских и черноморских крестьянских организаций, делегаты казачества кубанской и закубанской областей, представители комитета «объединения повстанческих отрядов Северного Кавказа», далее — представители 11 отдельных «зеленых» отрядов и представители... красноармейцев IX армии. Основным вопросом было объединение крестьян, казаков и горцев для совместной борьбы против большевиков. Так организовывалось вооруженное выступление на местах, в противовес и в нарушение всех резолюций и теорий IX совета и во исполнение резолюции X совета партии, с.-р.
Кто же руководил этим движением? Воронович говорит в своих письмах, что крестьяне не хотят итти с теми, кто ведет практическую контрреволюционную работу. «Летом в указанный район являлись агенты Врангеля и Краснова. Однако, ввиду непопулярности на Кавказе имен Врангеля и Краснова и членов нынешних казачьих правительств, агитация агентов Врангеля успеха не имела. Агенты Краснова имели больший успех, так как агитировали и против большевиков и против находящихся в эмиграции казачьих правительств. Но безусловно наибольшим успехом пользуется программа крест ь я н с к о-к азачьего союза. Повстанцы просят снабдить их беспартийной крестьянской литературой, бумагой и ш р и ф т о м для печатания прокламаций, медикаментами и патронам и». Очевидно, крестьяне уже тогда изверились в белогвардейских генералах и не хотели за ними итти; были нужны другие руководители, и Воронович пишет: «Этих руководителей нужно дать; если бы вы могли притти на помощь и помоч« организовать массы, успех будет обеспечен». Какова же, значит, позиция зарубежных организаций и Административного центра по отношению к этой третьей силе, фактически вступающей в бой?
Раздастся агитационная литература, поддерживается связь, получаются сведения о войсках, идет снабжение тем же путем, При помощи тех же курьеров. А кто руководит движением, видно из следующего письма Вороновича: «В горах майкопского и баталпашинского отделов (как мною указывалось в сводке № 11) уже с весны стали собираться со всех сторон довольно многочисленные отряды «зеленых». К сожалению, до последнего времени попытки объединить их вокруг единого руководящего органа остались безуспешными. Правда, после июльского съезда большинство майкопских отрядов признало власть Избранного на этом съезде комитета, но другие отряды, преимущественно из тех, во главе которых стоят генералы и полковники бывшей добровольческой ар-
м и и,.категорически отказались признать главенство лиц, избранных на съезде крестьян и казаков... Возглавлявший один из «зеленых» отрядов (из тех, которые не признали майкопского комитета) генерал Пржевальский решил встать во главе всего партизанского и «зеленого» движения на Кубани». Генерал Пржевальский,—так как своих вождей эсеры так и не дали! '
Авантюристы, белогвардейцы, бандиты, золотопогонники, генералы — вот кто взял руководство на съезде этим движением, вот кто повел обманутые крестьянские массы на бой, на смерть, на новые страдания. А те, кто выдвигали теорию «третьей силы», устанавливали связь и распространяли литературу, — те в критический момент опять-таки ушли в кусты. Покинутое на произвол судьбы, лишенное идейной программы и руководства, крестьянское движение и тут, как и в Тамбове, было спровоцировано. чтобы явиться жертвой репрессий государственной власти. И дальше Воронович сообщает: «Большевикам удалось разбить наголову отряд генерала Пржевальского». Да, Пржевальский был нами уничтожен, но другие отряды — Маслюка, Криворучки. Пилюка — продолжали действовать попрежнему. По сообщениям Вороновича, Маслюк нападает на места, где шла приемка продналога, расстреливает сборщика продналога, уничтожает поголовно ответственных партийных работников РКП, — одним словом, антоновщина и еще раз антоновщина — вот что имело место на Кубани. И при этой обстановке Воронович советует: «Если умело вести антибольшевистскую пропаганду, но обязательно демократического характера, и снабжать население соответствующей литературой, можно достигнуть хороших результатов в смысле сплочения массы для борьбы с большевиками. так как почва для этого удобная». Тут уже не разберешь, — для кого же, в конце концов, хлопочет Воронович, и не перешло ли из количества в качество его знакомства с французской и английской контрразведкой?
Я позволю себе привести и еще цитату из писем Вороновича, которая покажет, к чему приводила на практике такая работа. В письме № 19 от 16 марта он пишет: «Зеленые поставили себе следующую задачу: нарушение деятельности Наркомпрода» взыскивающего продналог, поджог ссыпных пунктов, амбаров» складов, куда свозится продналог; устройство крушений поездов с хлебом, ограбление следующего гужом продовольственного транспорта»; «эти задачи, — говорит Воронович, — преследуют исключительную цель — подорвать советское хозяйство».
Пусть теперь все рабочие и крестьяне России знают, почему на Кубани в 1921 году из тех 200 тысяч пудов хлеба, которые нужно было оттуда вывезти, как пишет Воронович, были вывезены только десятки тысяч пудов; почему до сих пор страдает советское хозяйство России, и в какой мере ответственность за все это падает на партию с.-р. Пусть они не говорят: «Мы отгораживаемся от этой деятельности, так действовали не мы, а только
Пржевальский, Криворучка, Маслюк, Пилюк и прочие бело-зеленые бандиты». Ведь Воронович был принят с распростертыми объятиями в «Воле России». Именно erot как деятеля «третьей силы», рекомендует Чернов заграничной делегации партии с.-р. В документе, который приобщен к делу, говорится: «Воля России» всецело выражает партийную идеологию, партийные традиции партии и заграничной делегации партии с.-p.». Этот документ есть, он приобщен и здесь оглашался. Там — даже уже не «Административный центр», а ваша заграничная делегация, за деятельность которой, по вашему собственному признанию, вы Отвечаете. Этот документ есть, и вы не смеете его отрицать.
Вся эта картина «третьей силы» совмещает в себе измену и предательство и по отношению к крестьянам, и по отношению к советскому хозяйству, и к истощенной и разоренной России. В ней — измена и предательство по отношению к тем самоотверженным людям, которые, по признанию Вороновича, были готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы помочь своим землякам, и которые, сами того не зная, работали на мельницу английской Контрразведки в Константинополе. Вот реальное проведение в Жизнь резолюций IX совета партии, резолюций X совета и партийных конференций.
Из фактов, относящихся к исследуемому периоду, самым крупным затем представляется кронштадтское движение вес- Мой 1921 года. Для освещения этого движения у нас имеются, с одной стороны, документы, которые были в распоряжении судебно-следственных властей в период предварительного следствия, и, с другой стороны, документы, приобщенные в период следствия на суде. Из первых документов, кроме известных уже телеграмм, которыми обменялись во время кронштадтского движения председатель Кронштадтского ревкома Петриченко и член ЦК Чернов, надлежит отметить оглашенное мною обращение по тому же поводу заграничной делегации партии с.-р. По теории, которую здесь развивал обвиняемый Гоц и согласно которой должны былп действовать местные партийные организации, последним надлежало выступить в качестве посредников между Властью и восставшими, а в случае неудачи переговоров — вместе с восставшими умереть. Я поставил Гоцу вопросы об отношении партии к вооруженной интервенции наших соседей, об отношении к коалиции и обращению за помощью к буржуазным Кругам. На все эти вопросы я получил от Гоца отрицательный ответ. Следовательно, подобные перспективы были заранее исключены. Что же говорят по этому поводу факты? Позвольте Несколько остановиться на «Административном центре», так как тут и до Кронштадта и после Кронштадта фигурирует эта своеобразная организация.
В официальных документах, которые приобщены к делу, в объяснениях по этому поводу Авксентьева указывается, что «внепартийная организация», именовавшая себя «Административным Центром», действительно существовала, но что она, с одной сто-
роны, вмещала в себе представителей разных демократических течений и общественно^ мысли, а с другой стороны, мол, она пи в какой связи с партийной организацией не состояла; что за деятельность «Административного центра» партийные организации, в том числе Заграничная делегация, а тем более сидящие на скамье подсудимых лица никакой ответственности не несут; что этот «центр» имел целью только «подготовку общественного мнения в целях создания благоприятного отношения к России». Присмотримся же к нему поближе.
Последующим документальным анализом данных мы проверим все эти утверждения Заграничной делегации, а пока остановимся на составе «Административного neirrpa» и рассмотрим отношения, которые эта организация имела с Заграничной делегацией, — той самой, которая заявила, что никакой ответственности за деятельность «Административного центра» не несет. Каков же был состав этого «Административного центра»? Имена здесь были перечислены. Назвали Брушвита, — с ним мы уже встречались в Москве в 1918 году, затем в Самаре; там он был тем самым представителем Самарского комитета партии с.-p., который отправился в Пензу к чехословакам за помощью; впоследствии тот же Брушвит был членом комитета и съезда членов Учредительного собрания в Уфе — видимо, не последняя фигура в рядах эсеров. За ним следует Махин, чье имя встречалось и в показаниях Дашевского и Тимофеева в Москве; тот же Махин, по свидетельству Веденяпина и Ракова, был организатором борьбы против советской власти на поволжском фронте. Следро- щий — Роговский, он уже встречался нам в период Самары: его имя встретилось в документе за подписью Бунакова, Роговского, Вишняка, Авксентьева, т. е. лиц, не согласных с постановлением IX совета ЦК. Далее идут Авксентьев, Зензинов, член Заграничной делегации, и... Воронович. Далее Керенский, формально выбывший из партии в 1917 году, члены Заграничной делегаций Сухомлин и Рубанович. Все эти лица, судя по протоколам, принимали участие в работах «Административного центра», все они — егарые эсеры, а Зензинов, Сухомлин одновременно вход и ли в качестве о ф и ц и а л ьи ьт х членов в 3 а- граничную делегацию ЦК партии с.-р. Замечательная партия с.-р. — «двойным естеством»!!!
Наконец, в «Административном центре» стоял вопрос и о «самом» Чернове как о лице, которое хотели включить в «Адми- стративный центр», по он от этого уклонился. В протоколах Заграничной делегации партии с.-р. дважды упоминается об «Административном центре»; одно упоминание — постановление заслушать доклад «Административного центра» (повидимому, об его деятельности), а второе — отклонить предложение «Административного центра» о передаче Заграничной делегации еженедельника «Воля России». Персональный состав «Административного центра» заключает в себе лиц, деятельность которых в до- да
статочной мере запечатлена в истории партии с.-р. Исключения этих лиц из партии не было и нет; часть из них и посейчас является ответственными представителями ЦК партии с.-р. за границей: Спрашивается, в какой мерс может быть политически поставлен вопрос о том, что партия не несет за них ответственности и что их деятельность ничем не связана с партийной деятельностью? Это одна из тех загадок, с которыми мы сталкиваемся не в первый раз в течение процесса, и относительно которых можно только развести руками: мудрый Эдип, разреши!
Из всей деятельности «Административного центра» я выделю только некоторые факты. Сюда будет относиться деятельность «Административного центра» в связи с кронштадтским движением и подготовкой новой вооруженной интервенции на территории России. И деятельность его же по вопросу о коалиро- вании направо. По первому вопросу, в связи с кронштадтским движением установлено: ряд лиц был направлен «Административным центром» в Прибалтику, а ряд лиц для контрреволюции, подпольной работы внутри России. «Организация общественного мнения», которая «якобы являлась единственной задачей «Административного центра», выражается затем в направлении 50 вагонов муки восставшим кронштадтцам, в получении 25 тысяч долларов от царского посла Бахметьева и в «нажимании» на парижских толстосумов и па парижские банки. Вот что следует из переписки деятелей «Административного центра», приобщенной к делу.
Далее, по протоколам «Административного центра», таковой должен был ликвидировать свою деятельность к 15 мая 1922 г. Возник же он приблизительно в начале 1921 года, а Авксентьев пишет: «Организация эта, прекратившая свое существование в 1921 году...», — так пишет историю в поучение своих меньших братьев старый заматерелый волк из партии с.-p., Авксентьев.
От этих бросающихся в глаза фактов позвольте перейти к конкретной обрисовке работы центра. Прежде всего, я вспоминаю слова обвиняемого Тимофеева о том, что «Воля России» не есть орган партии, и что ответственности за «Волю России» подсудимые не могут принять. Параллельно вспомним заявление Заграничной делегации о том, что «Воля России» правильно отражает идеологию партии, — эго еще одна из характернейший черт. Я позволю себе затем обратить внимание на то, куда были направлены соответствующие работники «Административного центра». В протоколе от 5 мая 1921 г. указано: «Руководящая комиссия в Прибалтийском районе должна будет состоять из Зепзинова, Брушвита, Слонима. Нестеров будет руководить работой в Белоруссии, В. Н. Рабинович — в Литве, в Финляндии — Брушвит, в Бессарабии — С. О. Лазаревич, в Болгарии— Мокогон, в Константинополе — Мальчевский. В «Воле России»— Правдин, Сухомлин, Архангельский, Лебедев и т. д.» Здесь указывается, куда раскидываются illy пальцы «Административного центра». Итак. Финляндия, потом южная Белоруссия, Бессарабия,
.,n∣
Болгария, Константинополь — полностью вся наша пограничная западная и юго-западная полоса. Дальше в том же протоколе значится: «Утвердить заключение соглашения с карельской организацией, организующей связь с Россией, в направлении на Олонец, Кемь, Петрозаводск; утвердить соглашение Брушвита с «Ингерманландским национальным комитетом», ассигновать на имя Тюнни 14 тысяч марок, из коих переведенные 10 тысяч на имя Тюнни считать авансом этой ассигновки. Смета карельской организации и ее утверждение откладывается». В дальнейшем, в одном из заседаний она была утверждена. В соответствии с этим, в последнем письме Махина указывается на план работы, который надлежит провести: «Есть полная возможность развивать нашу работу в направлении Двинска, где городской голова Пра- гин оказался эсером, и таким образом наш план развернуть работу к югу на линии Москва — Рига может получить реальное осуществление». Так пишет Махин. Намечаются центры: в северной области — Рига, в южной области — Львов и т. д. Указывается, что на месте есть Махин, готовится выехать Зензинов, могут поехать Брушвит, Нестеров, Фабрикант, Роговский, — таким образом намечаются не только практически-политические центры, но намечаются и практические руководители. В чем выражается практическая работа? «Начать военную подготовительную» работу можно только тогда, когда будут созданы предполагаемые органы содействия революции; шансы на успех могут быть тогда, когда мы разовьем свою деятельность на фронте от Выборга до Двинска. Дипломатическая подготовка... должна быть построена на нашей готовности помочь латышам и эстонцам, в случае движения на них большевиков, и на нашей работе среди населения. Я думаю, что с местными генеральными штабами можно договориться о содействи и...».
В связи с поставленным раньше вопросом об организации интервенции, как надлежит нам расценить эту деятельность Махина? Мне могут сказать, что она рисует план обороны латышей и литовцев от большевистского нападения, а не наоборот, что а связи с этим только шла работа с генеральными штабами. Но й полагаю, что следует уметь читать, о чем здесь говорится; конечно, не об обороне литовцев и латышей в данном случае говорят деятели «Административного центра».
Дальше идет вторая работа пб линии Брушвита; это совместная работа, во-первых, с министром Латвии Пийпом; во- вторых, с министром Эстонии Мееровичем, и в-третьих, с министром Швеции Брантингом. Брушвит пишет: «Английский посол, передавший телеграмму Олега, сказал, что у него есть определенные основания полагать, что Литвинов два раза был у Пий- па, и что не исключена возможность, что они под столом пожали себе руки. Если старания Пийпа успехом не увенчаются, то остается одно — пожаловаться «богатому дяде» за Ламаншсм и попросить его «наступить на мозоль», и это, несомненно, по
мирит». Что это за «богатый дядя за Ламаншем» и каким образом «богатый дядя за Ламаншем» умеет «наступать крепко на мозоли», — об этом долго распространяться не приходится. Совершенно понятно, о чем идет речь. Но то, что деятели «Административного центра» имеют заручку у «богатого дяди за Ла- маншем» на тот предмет, чтобы подтолкнуть Пийпа, — это совершено ясно, а если мы вспомним, что имеется, кроме' того, постановление «Административного центра» о выезде «Олега», сиречь Керенского, в Лондон, то вопрос будет еще ясней. «Относительно Пийпа я написал подробное письмо с просьбой удовлетворить требования о визе», — пишет Брушвит. Здесь мы имеем связь с чужим правительством, направленную на оказание содействия и помощи в контрреволюционной работе русских контрреволюционеров в их борьбе против Советской России; недаром тот же самый Пийп, по словам Брушвита, вертится между двумя огнями, между эсерами «со слезами на глазах и с клятвой любви на устах» и между Литвиновым, по требованию которого он снимает партийный аншлаг с «Народного дела». Связь русских контрреволюционеров с западными деятелями белых правительств ясна. Ясно также, зачем им была нужна эта связь.
Дальше идет речь об уже упоминавшемся Тюнни: «Все требования на паспорта нужно адресовать в Гельсингфорс связанному с министерством иностранных дел магистру Тюнни», — пишет Брушвит. Этот Тюнни — деятель, борющийся за национальную независимость Ингерманландии, за то, чтобы ингерманландский национальный комитет «имел возможность развернуть национальную потенцию маленького народа», как об этом пишет Виктор Чернов. Этот Тюнни, которому Виктор Чернов переслал 10 тысяч финских марок и которому было ассигновано еще 14 тысяч с зачетом этих десяти, являлся связующим звеном между Финляндским министерством иностранных дел и эсерами. Вот еще одна сброшенная завеса...
Какую, однако, практическую пользу эсерам мог бы принести этот «ингерманландский национальный комитет»? Какая- то маленькая организация, именующая себя «национальным комитетом» маленькой национальности, что она может сделать? Я спрашивал об этом Гоца, и он ответил: «Смешно, авантюра». Я Согласен, что авантюрой было толкать эту маленькую национальность на Россию, — все равно, что карлика заставить махать своим маленьким кулачком против закованного в железо великана. Совершенно верно, но в том-то и дело, что тут приходится вспомнить поговорку: «Коли не с чего, то с бубен», — когда нужно, то можно ухватиться и за соломинку, можно попробовать замахнуться и кулачонком маленького человечка. Посмотрим, мог ли этот маленький человек в данном случае что- либо сделать. Имеется указание, что этот «национальный комитет» мог бросить около трех тысяч мобилизованных в качестве Помощи в кронштадтском движении, и это конкретное указание разъясняет, как надлежит в данном случае понимать позицию
эсеров относительно вооруженной интервенции. Письмо от 31 марта о том, что в Финляндии имеется около 15 тысяч мужчин ингерманландцев и около 3 тысяч из них могут быть мобилизованы, — вот та фактическая помощь, на которую рассчитывал «.Административный центр» и которая подлежала оплате. В протоколе от 12 марта указано, что «Тюнпи возбуждается вопрос финансового характера об уплате суммы около 6 тысяч финских марок». Финансирование «Административным центром» ингерманландцев, таким образом, установлено. Брушвиг заявляет Тюнни, что расходы, сделанные по его поручению, будут оплачены, а общий финансовый план он представит на рассмотрение и утверждение своей организации. Смета расходов па один месяц была определена в 14 тысяч.
Параллельно, конечно, указывается и соответствующее идейное оправдание: ингерманландский национальный комитет считает необходимым вести борьбу для свержения большевиков «под знаменем Учредительного собрания» и при условии концентрации сил вокруг демократии, работавшей в духе резолюций, принятых на совещании членов Учредительного собрания в Париже. С этой целью он обещает свою помощь как для ycτat- новления связи с Россией через Финляндию, так и для прямой вооруженной борьбы, при наличии благоприятных условий для этого, «путем организации национальных кадров». Вот о чем шло дело! Вот какова была практическая подготовка «общественного мнения», которая якобы была целью «Административного центра».
А что делалось в самом центре? Первого июня 1921 года, когда средства центра истощились, было постановлено составить конфиденциальный меморандум с конкретным указанием на потребности организации активной борьбы с большевиками... «переговорить с лицами, обеспечивающими до 4 февраля нормальный бюджет организации, переговорить с частными лицами из русских кругов о присылке средств па организацию; послать телеграфный запрос в Америку к господину Б. и, в случае его благоприятного ответа, послать специального представителя в Америку». Убийственная это вещь — официальные протоколы! Тут чрезвычайно важно отметить еще одно обстоятельство: как складывались взаимоотношения «внепартийного» объединения—«Административного центра»—к партии с.-р. Мы имеем два документа. Один — письмо за подписью А. К., в котором указывается, что когда в Эстонию посылались люди, в частности некто Яковлев, для практической работы, то Чернов, бывший в Ревеле, брал на себя распределение и использование людей. В ответ на это последовал протест Керенского (сначала телеграфный, а потом и письменный), в котором тот указывал: «Люди направляются нами в наши организации, в наше распоряжение, а ЦК есть учреждение внешнее для нас, поэтому он претендовать на указанное распределение не может». Параллельно с этим имеется письмо Зспзинова, указывающего, что «не нужно впредь именовать Бах
метьева превосходительством, так как такими мелочами можно раздразнить некоторых гусей». Это—комплименты, которые позволяют себе в отношении своей партии лица, до сих пор не изгнанные из партии. Они характеризуют тот внутренний маразм и разложение, которые существуют в среде верхов заграничной эмиграции партии с.-р.
Еще одна интересная цитата. Это письмо, в котором подводится итог всего, сделанного «Административным центром» в отношении кронштадтского движения, датированное 15 марта 1921 г. и адресованное «дорогому Володе», оно начинается словами: «После того, как выяснилось, что правым не удастся купить кронштадтцев Продовольствием»... — цинизм этого заявления не требует комментариев. В письме устанавливается связь с некоей Центрокомиссией, которая является не чем иным, как отделением Чешского кооперативного объединения, имеющего свой Центр в Праге, и которая предлагала перебросить Кронштадту 50 вагонов муки. Здесь это письмо уже цитировалось т. Луначарским, справедливо указавшим, что если бы удалось это продовольствие доставить, то это послужило бы искрой, брошенной в порох для взрыва по всей территории Советской России.
Денежная связь «Центра» с Бахметьевым и с русскими толстосумами, практическая его связь с реакционными пограничными организациями, финансируемыми средствами «Административного центра», который получал их, в свою очередь, от русских и заграничных толстосумов, политическая связь с министерствами иностранных дел, вернее, с их секретно-разведочными отделениями, наконец, связь с генштабами всех пограничных государственных объединений, переименованными в письмах деятелей «Административного центра», — все это рисует картину совершенно ясную. Эту работу «Административного центра» важно противопоставить официальной идеологии, официальной болтовне'о том, что «мы теперь вместе с кронштадтцами, мы согласны с Резолюциями IX съезда, мы никакого коалирования не допускаем», или, как говорит Гоц, «не допускаем никакой попытки к организации интервенции путем вторжения вооруженных банд». Эту же Практическую работу важно противопоставить другой болтовне— На этот раз Чернова—в письме к Тюнни. Здесь обвиняемый Гоц, Когда оглашались эти документы, говорил, что из всей совокупности документов обвиняемые признают один — письмо Чернова: «Ибо он стоит на правильной точке зрения, что мелким государствам не следует учинять политических авантюр, что программа и требования партии с.-р. диктуют именно такое отношение к возможностям культурного самоопределения данной национальности», — а посему это письмо целиком приемлемо и за Него ответственность обвиняемые несут. Это письмо датировано, Кажется, октябрем 1920 года. Ну, а посылка 10 тысяч финских Марок тем же Черновым этому самому Тюнни, о которой говорят протоколы «Административного центра»? А связь Тюнни с Министерством иностранных дел? А готовность этого самого
'Гюнни и других предоставить вооруженную силу? Как можно оценить эти факты, как уложить их в те «приемлемые» рамки, которые угодно было определить Гоцу по отношению к письму Виктора Чернова от октября 1920 года?
Позвольте, наконец, перейти к последней черточке, которая дорисовывает всю физиономию этого «внепартийного объединения». — к организации так называемого «Особого отдела» при «Административном центре». Этот Особый отдел должен был включать в себе, согласно уставу, прежде всего военных. Условия же для вступления военнослужащих на службу в Особый отдел были: 1) беспрекословно исполнять все распоряжения административных органов и организаций; 2) покинуть формально и фактически всякую иную тайную организацию и 3) хранить в строгой тайне существование самой организации и план ее деятельности. В качестве программы значилось: «Низвержение большевиков, утверждение народовластия, обеспечение Учредительному собранию должного нравственного авторитета» На инструкции написано: «Утверждено 20 апреля 1920 г., читал и согласен. Махин». «В случае нарушения данных условий военнослужащий исключается со службы Особого отдела и будет подлежать взысканию применительно к воинскому уставу о наказаниях, с изменениями, внесенными до захвата власти большевиками», — и далее: «Во время командировок служащие будут получать соответствующее довольствие. В течение стольких же дней суточные, приварочные, чаевые и т. д.»
Нам кажутся смешными эти пункты, напоминающие похождения Рокамболя, все эти обязательства сохранить в строгой тайне существование данной организации и беспрекословно испол- нять распоряжения и директивы «Административного центра»- Если бы это писали ребята, гимназисты, которые переживаю? свойственный определенному возрасту период стремлений в Индию, их можно было бы понять. Но когда эти типично авантюристические планы утверждаются такими лицами, как Роговский» Махин, Воронович и другие, если затем добавить, что в протоко* лах Особого отдела «Административного центра» имеются пометки о принятии на службу генерала Багратуни. имя которого известно нам еще по Питеру 1917 года, то дело получает совершенно иную окраску, и как мальчишескую организацию ее трактовать нельзя.
Впрочем, кого, говорят, бог захочет наказать, у того он отнимет разум. В известный период революции разбитые партии вырождаются и впадают в детство. Вот этот период полного вырождения и забвения элементарнейшей азбуки политической работы при трактовании политических явлений и переживает, видимо, зарубежная эмиграция; наиболее конкретным выражение.'1 этого вырождения является организация Особого отдела «Административного центра».
. Позвольте к этому добавить еще последние штришки каК доказательство беспринципности и политической гнили той ж*
заграничной организации; они касаются сношений с союзом офицеров «мартовцев». Вы здесь слышали письмо некоего Русакова о том, как он решил войти в сношение с полковником Зелене- вым. организатором этого союза: он указывает, что в этом союзе пахнет Врангелем, но что надлежит их «приголубить», чтобы нейтрализовать врангелевские тенденции; в соответствующем Протоколе «Административного центра» ‘говорится, что эти шаги Русакова одобрены. Чтобы обрисовать степень падения, до которой докатилась партия с.-p., я Приведу две цитаты из воззвания «мартовцев». Первая цитата: «Два злых гения в новорожденной республике — Гучков и Керенский, первый бессознательно, второй вполне сознательно, разложили армию и отдали офицеров на поругание, как бы на распятие на кресте». «Спите же с миром, великие народные герои, Корнилов и Алексеев, ваши имена будут вечными для потомства». Между тем именно Керенский, которого только что так ошельмовали эти офицеры-ямартовцы», считает необходимым протянуть им руку и совместно с ними работать для низвержения советской власти. Возьмем еще цитату. Офицеры-«мартовцы» указывают на традиции русского офицерства в его борьбе за свободу «от Пестеля до Корнилова» и затем пишут: «Мы впитали в себя все эти традиции русской культуры, искусства, литературы, ибо в прошлом мы имели таких представителей русского офицерства, как Лермонтов, Надсон и даже Цезарь Кюи». Я думаю, что большей политической претенциозности, чем та, которая здесь выражена, нельзя найти. Ставить Пестеля наряду с Корниловым могут только эти господа; но если им позволено Кощунство, то я думаю, политическим группировкам, которые тоже имеют претензию возводить свой род от народовольцев и декабристов, надлежало бы вступиться за честь этих действительных поборников первого проблеска русской общественной Мысли и оградить их от соприкосновения с офицерами-«мартов- Цами».
Но все забывается, все отдается на поругание ради союза в борьбе с советской властью, все, в том числе честь и самолюбие, и не только личная революционная честь, но и честь великих предшественников и пионеров нашей революции.
Вот с кем вошли в блок, с кем заключали союз заграничные эсеры. Сказанным можно было бы исчерпать характеристику «Административного центра» и, в частности, роль Заграничной делегации по отношению к нему; остается поставить вопрос о юридической оценке фактов. Конечно, юридически мы не можем Вменить подсудимым ответственность за деятельность «Административного центра», так как обвиняемые заявили, что об его Существовании они не подозревали. Если этому заявлению верить, то юридически бессмысленно говорить, что они виновны в его деятельности. Но не этот вопрос выдвигается на первый План; надлежит выдвинуть другой вопрос, о котором я говорил с самого начала.
Вспомните движение 5 января 1918 г. и тактику эсеров по отношению к пленуму «Комитета спасения и защиты родины и революции»; вспомните тактику ЦК партии с.-р. и в частности обвиняемого Гоца; вспомните, наконец, мои доказательства того же основного свойства их тактики: всякую контрреволюционную бучу надлежит, с их точки зрения, принимать как положительный ура кт, поскольку он способствует борьбе против советской власти, но только от о т в е тст rfe н н о ст и за нее надлежит в и з в е с т н ы и момент о т р е ч ь с я. Как только было признано неудобным вести контрреволюционные восстания от имени ЦК, они предпочли вести их от имени «Комитета спасения родины и революции», пленум которого ничего об этом не знал. Так и тут подсудимые сейчас перед нами отгораживаются, говоря: ничего не ведаем и нс знаем и потому за «внепартийную» организацию «Административного центра» не несем никакой ответственности. На прямо поставленный вопрос, равняется ли это политическое отречение осуждению деятельности «Административного центра», равносильно ли оно категорическому заявлению, что эти формы борьбы против советской власти являются недопустимыми, мы ответа не получили.
Подсудимые согласились нести ответственность только за деятельность Заграничной делегации. А что такое делегация? Мы видели ее деятельность в документах, которые оглашены и приобщены к делу; там сказана заведомая ложь, что «Админи* стративный центр» преследовал только цели организации общественного мнения; что он пи в какой связи с партией не состоял; — это ложь, ибо рассечь на две части Зензинова, Бруш- вита, Махина, Роговского нельзя и нельзя сказать, что до таких- то пор они эсеры, а от этих пор — «Административный центр»- Наглой ложью нельзя скрыть действительного положеш
Еще по теме ДЕЛО ПРАВЫХ ЭСЕРОВ:
- § 9. Дело о пастбище
- § 4. Дело о кредите
- Гаврилюк Т.М., Авилова Н.Д.. Бухгалтерское дело: Конспект лекций. - М.: РУТ (МИИТ),2017. - 116 с., 2017
- Бухгалтерское дело в коммерческих организациях
- Бухгалтерское дело в некоммерческих организациях
- Бухгалтерское дело при ликвидации организации
- Бухгалтерское дело при создании организации
- 8.2 Бухгалтерское дело при функционировании и развитии организации
- Бухгалтерское дело на этапе реорганизации хозяйствующего субъекта
- 2.4. На основании ч. 3 ст. 30.6, п. 4 ч. 1 ст. 30.7 КоАП РФ судья, вышестоящее должностное лицо не связаны доводами жалобы и проверяют дело в полном объеме
- 55) Государственный переворот и новый избирательный закон 3 июня 1907г.