<<
>>

ГЛАВА 150 НОРМАНСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В ГЛУБЬ СЕВЕРНОЙ АМЕРИКИ И ЗАГАДКА КЕНСИНГТОНСКОГО РУНИЧЕСКОГО КАМНЯ (1362 г.)

(Нас] 8 готов [то есть шведові и 22 норвежца [участников] разведывательного плавания из Винланда на запад. Мы остано­вились у двух шхер в одном дне пути к северу от этого камня.

Мы [ушли] на один день и ловили рыбу. Потом мы вернулись, нашли 10 [наших] людей окровавленными и мертвыми. Ave virgo Maria[Благоденствуй Дева Мария], избавь нас от зла1!

* # *

Десять человек из нашего отряда остались у моря[1026][1027], чтобы при­сматривать за нашими кораблями [или за нашим кораблем], в 14 днях пути от этого острова. Год 1362[1028].

&# *

Магнус, Божьей милостью король Норвегии, Швеции и Схо- нии, желает всем, кто увидит это письмо или услышит об этом, доброго здоровья и счастья.

Мы хотим сообщить вам, что вы поведете мужей, которым над­лежит плыть на «Трещотке»[1029], как названных по имени, так и не названных из нашей личной стражи или из вассалов и других лиц, которых вы захотите взятье собой в плавание, и что Пауль Кщ^тсон будет командиром «Трещотки». Он наделен всеми полномочиями отбирать людей, которых сочтет самыми подходящими для сов­местного плавания, как офицеров, так и матросов. Мы требуем, чтобы вы приняли этот наш приказ, проявив истинно добрую волю к выполнению этого дела, ибо мы совершаем его во славу Божию, во спасение наших душ и в память наших предшественников, кото-

рые ввели христианство в Гренландии и сохранили его до наших дней; а мы не хотим, чтобы оно погибло в наше время. Знайте твер­до, что, если кто-нибудь нарушит наш приказ, того ждет наша не­милость и суровая кара.

Дано в Бергене в понедельник после Симона и Иуды в 36-й год нашего правления. Заверено нашим канцлером Ормом Эстейн- соном1.

* * *

...От Эстербюгда до Вестербюгда тоже 12 дней плавания и кру­гом безлюдье. А в Вестербюгде стоит большая церковь, которая называется Стейнеснес; эта церковь некогда была кафедральной, и здесь жил епископ [?].

Ныне скрелинги разграбили весь Вестер- бюгд. Там есть еще лошади, козы, рогатый скот и овцы, но все они одичали; однако людей там нет — ни христиан, ни язычников.

Все, что здесь рассказывается, сообщено нам гренландцем Иваром Бардсеном, который многие годы управлял Гарденской епархией в Гренландии. Он сам видел все это и был одним из тех людей, которым их законный правитель повелел отправиться в Вестербюгд, чтобы выступить против скрелингов и изгнать их оттуда. При прибытии моряки не нашли там ни одного человека — ни христианина, ни язычника,— а только одичавший скот и овец. Они питались мясом одичавшего скота и взяли с собой столько голов, сколько могли йместить их корабли. Потом они поплыли домой, и с ними был упомянутый Ивар[1030][1031].

* * *

Жители Гренландии по доброй воле отпали от истинной веры и христианской религии и после того, как отказались от всех пра­ведных обычаев и истинных добродетелей, обратились к народам Америки (ad Americae populos se converterunt).Полагают, что Гренландия расположена совсем близко от западных стран. Поэтому-то и случилось так, что христиане воздерживались от плавания в Гренландию[1032].

Тогда пришел также корабль из Гренландии, меньший по раз­мерам, чем малые исландские суда. Он пришел во внешний Страум- фьорд и не имел якоря. На нем было 17 человек; и плыли они в Маркланд {det havde faret til Markland),но потом море пригнало их сюда1.

# #

Отъезд Йона Гутхормсена и гренландцев[1033][1034].

*f* *1*

•J* ?Jw

Здесь в Гренландии живут пираты, которые пользуются лод­ками из шкур... они нападают на торговые суда и пытаются сде­лать пробоину в корпусе судна, вместо того чтобы вступать в абор­дажный бой. В 1505 г. я сам видел две такие лодки за западным порталом собора. Говорили, что король Хокон захватил эти лодки, когда со своим военным флотом плыл вдоль побережья Гренлан­дии, а они собирались потопить его корабль в море[1035].

кіл *!•

•J*

[Здесь] нашли недавно некоторые древности, которые позволя­ют сделать вывод, что либо Америка была раньше населена наро­дом, более сведущим в науках, чем тот, который обнаружили прибывшие туда европейцы, либо в эту часть света была некогда предпринята большая военная экспедиция из известных стран зем­ного шара.

Это подтверждается сообщением, полученным мною лично от г-на Ла-Верандри, руководителя экспедиции к Южному морю [Тихий океан], о которой я и хочу рассказать. Я неоднократ­но слышал этот рассказ от других лиц, которые сами были свиде­телями всех событий.

За несколько лет до моего прибытия в Канаду тогдашний гене­рал-губернатор шевалье[1036] де Боарнуа поручил г-ну Ла-Верандри отправиться с группой спутников в исследовательское путешествие

из Канады через Северную Америку до Южного моря, чтобы узнать, на каком расстоянии друг от друга находятся эти страны, и выяс­нить, какую пользу можно извлечь для Канады или Луизианы из сообщения с этим океаном.

Продвигаясь в глубь страны через территории некоторых пле­мен, они не раз в течение многих дней шли по широким безлесным равнинам, покрытым какой-то высокой травой... Пройдя еще даль­ше на запад — в края, где, насколько мы знаем, никогда не побы­вал ни один француз или англичанин, они нашли среди лесов, где-то на обширной равнине, прислоненные один к другому боль­шие каменные столбы. Каждый из этих столбов был сделан из одно­го камня. Француз все же не мог себе представить, что они были воздвигнуты человеческой рукой. Иногда такие же камни лежали один на другом, сложенные наподобие стены...

Наконец они обнаружили большой, похожий на столб камень, в который был вделан камень меньшего размера, покрытый с обеих сторон неизвестными письменами. Камень был длиной примерно в 1 французский фут, шириной 4—5 дюймов. Они выломали этот камень и взяли с собой в Канаду, откуда он был отослан во Фран­цию министру графу Морепа. Что стало с этим камнем позднее, им не известно, но они полагали, что в данный момент (1749 г.) он находится в архиве.

Некоторые иезуиты, видевшие тот камень в Канаде и держав­шие его в руках, единодушно утверждают, что письмена на нем соответствуют тем письменам, которыми написаны книги о собы­тиях в Татарии и которые по этой причине называются татарскими письменами. При сопоставлении они якобы обнаружили между ними полное сходство.

Несмотря на расспросы туземцев членами французской южноморской экспедиции, в какое время и каким народом были воздвигнуты эти столбы, какие предания связаны с ними, что они сами думают об этом, какими письменами и на ка­ком языке они составлены и т. д., французы не смогли получить никакого объяснения, ибо индейцы знали об этом так же мало, как и они сами. Туземцы могли только сообщить, что эти камни стояли здесь с незапамятных времен. Местность, где были обнаружены столбы, находится примерно на расстоянии 900 французских миль к западу от Монреаля[1037].

* * *

Господин Ла-Марк и я бродили по окрестностям, чтобы иссле­довать состояние их форта и укреплений. Я решил пересчитать их хижины и насчитал 130. Все улицы, площади и хижины были

похожи одна на другую. Некоторые из нас, французов, ходили туда и увидели, что улицы и площади довольно чистые, а крепост­ные валы — ровные и широкие. Жерди были прибиты к попереч­ным брусьям, прикрепленным к столбам, вкопанным в землю на расстоянии 15—30 футов один от другого. В некоторых местах для защиты были натянуты невыделанные шкуры, а где это было осо­бенно необходимо, они были прибиты; так, на бастионе было четы­ре шкурки, плотно облегавшие столбы. Форт построен на холме в открытой прерии и окружен рвом глубиной 15 футов и шириной 15—18 футов. Через ров может пройти только пеший по столбам, которые убирают в случае угрозы нападения. Если все их форты так устроены, то их можно считать неприступными для индейцев. Их укрепления совсем не похожи на индейские.

Среди этого племени встречаются люди как с белой, так и с тем­ной кожей. Женщины хороши собой, особенно белые, у многих из них прекрасные белокурые волосы. Как мужчины, так и жен­щины этого племени очень трудолюбивы. Их широкие и простор­ные хижины разделены толстыми досками на множество помеще­ний; они ничем на загромождены; все имущество туземцев разве­шано в больших мешках на столбах; их спальни похожи на пещеры, завешанные шкурами.

В их форте много кладовых, в которых хранятся зерно, корм для скота, сало, скроенная одежда, медвежьи шкуры и др.

Они хорошо снабжены такими вещами — это деньги страны...

Мужчины сильны и храбры, в большинстве очень деятельны, выглядят хорошо и имеют приятную внешность. В женщинах нет ничего индейского. Мужчины охотно занимаются игрой в мяч на площадях и крепостных сооружениях1.

Этот путешественник (Ла-Верандри) нашел на равнине огром­ные воздвигнутые рукой человека каменные глыбы и на одной из них обнаружил нечто, принятое им за татарскую надпись[1038][1039]... Многие иезуиты в Квебеке уверяли господина Кальма, что держали надпись в руках. Она была вырезана на маленькой плитке, которая была вставлена в обтесанный столб. Я просил многих своих друзей во Франции отыскать этот монумент[1040].

# ф ф

Насколько я мог установить, по языку, нравам, обычаям и обра­зу жизни все манданы отличаются от остальных американских

индейцев, а я довольно хорошо знаком с большинством здешних племен. Кроме языка и обычаев, манданы отличаются одной физической особенностью: волосы у них большей частью пепель­ные, глаза голубые или светло-карие, а тип лица еврейский1.

Манданы — несомненно, чрезвычайно интересное и симпатич­ное племя, которое как своим внешним обликом, так и своими обычаями, как наружностью, так и нравами во многом отличается

Рис. 19. Белые индианки, по Кетлину.

См. G. Catlin, Letters and Notes on the Manners, Customs and Condi­tions of the North American Indians, London, 1841, v. j, p. 92 (и след.).

от всех других известных мне [индейских] племен... Меня порази­ли удивительная беззаботность и изящество этого народа. Сопо­ставив все это с необычным цветом лица, своеобразием языка, странными и загадочными нравами, я пришел к такому убеждению: манданы — иного происхождения, чем все остальные племена Се­верной Америки; они, видимо, произошли от смешения туземцев с цивилизованным народом... Это не индейцы[1041][1042][1043]!

# # #

Если они [манданы] как следует умоются, то среди них можно обнаружить людей с почти белой кожей и даже с румянцем на ще­ках1.

В верховьях Миссисипи, на территории, поделенной теперь между шта­тами Висконсин, Миннесота и Дакота, жили когда-то манданы, пожалуй, самое необычное из всех индейских племен. Это племя пользуется несравненно меньшей известностью, чем какое-либо другое, которому отводилась большая роль в романах об индейцах. Объясняется это тем, что населенные мандатами земли начали становиться ареной деятельности приходивших с востока белых пионеров только после 1850 г. Однако манданы уже на протяжении 200 лет привлекали к себе внимание этнографов в связи с тем, что они очень сильно отличались от всех остальных индейских племен внешним обликом, обычаями и религиозными воззрениями. Занимались эти индейцы земледелием и около 1773 г., когда их посетил Мак-Интош, проживали в девяти хорошо укреплен­ных Городах[1044][1045]. Притом в их физическом облике, особенно у жешцин, проявля­лись признаки, наводившие на мысль о смешении с какой-то северной расой, ибо у «одной пятой или одной шестой всех индейцев была почти белая кожа и светло-голубые глаза»[1046]. Среди них часто встречались люди с белокурыми волосами и таким необычным для индейцев выражением лица, что хороший знаток индейских племен Кетлин 100 лет назад категорически заявил по поводу этого «более чем наполовину белого народа», что «это не индейцы»[1047]. Он утверждал это с тем большей уверенностью, что жилища майданов сильно напоминали древние строения североевропейских народов. В одном предании манданов к тому же говорилось, что героем племени был белый человек, при­бывший в их страну в каноэ. В те времена, когда еще ни один чужеземец, будь то переселенец или миссионер, не нашел к ним пути, манданы расска­зывали о добром спасителе, о непорочном зачатии, муках и смерти от враже­ской руки. Они знали также одну историю о Христе, которая, очевидно, была пересказом библейской притчи о чудесном насыщении 5 тыс. человек[1048], вери­ли в дьявола, рассказывали о грехе прародительницы рода человеческого, о потопе, о спасшемся ковчеге и посланном из него голубе, который принес ветку ивы, и т. д.

Подобные представления еще 200 лет назад поразили первого европей­ского исследователя, проникшего в эти отдаленные области,— француза сьера Ла-Верандри1. Этот исследователь в 1738 г., по поручению француз­ского генерал-губернатора, предпринял путешествие по суше из Канады до Тихого океана. Он захотел воспользоваться этим случаем, чтобы лично познакомиться со странными «белыми индейцами», слухи о которых дошли до него. Как сообщает швед Кальм[1049][1050], встретившийся с Ла-Верандри во время своего путешествия по Северной Америке в 1748—1751 гг., француз был убеж­ден, что на территорию мандан, которая как будто никогда раньше не посе­щалась белыми людьми, все же когда-то давно была предпринята «большая военная экспедиция из известных стран земного шара», так как иначе он не мог объяснить загадку, связанную с мандатами. В 1780 г. англичанин Данбар также заявил, что из наблюдений Ла-Верандри, сделанных им в тех районах Северной Америки, становится «несомненным существование древних наро­дов, о которых история ничего не сообщает»[1051].

Позднее французский ученый Вольней утверждал, что дети манданов будто бы рождались совсем белокожими, а у женщин была белая кожа на бедрах и животе[1052]. Вольней, правда, писал с чужих слов, и принц Вид, посвя­тивший майданам большой специальный раздел своего объемистого описания путешествия по Северной Америке, считает его утверждение преувеличенным и неправдоподобным[1053]. Однако сам принц Вид (см. цитату в начале главы)

подчеркивает, что многие майданы отличаются поразительно светлым цветом кожи. Художник Кетлин, американский исследователь, специально занимав­шийся изучением индейцев, категорически утверждал (см. цитату па стр. 318), что манданы «произошли от смешения туземцев с цивилизованным народом». Но дальше этого чисто теоретического умозаключения исследователи не шли, ибо они не представляли себе, как в эти отдаленные местности, находящиеся на расстоянии более 1500 км от Атлантического океана и заселенные белыми только во второй половине XIX в., в давние времена, задолго до Ла-Верандри, могли попасть европейцы, да к тому же в таком числе, что их смешение с ин- дей нами if/уїло столь заметные результаты.

Кетлйн высказал предположение, что валлийцы, продвигаясь от устья Миссисипи вверх по течению этой реки, возможно, попали на территорию племени майдан1. Это мнение разделяли также Мейджор[1054][1055] и Бауэн[1056], пытаясь объяснить, как произошло смещение различных рас. Однако такое толкование исходило из ошибочных предпосылок. Ведь валлийцы — кельты и, следова­тельно, при смешении с мандалами не могли передать своим потомкам типичные признаки североевропейской расы. В настоящее время нет нужды в таких предположениях, так как мы располагаем теперь возможностью дать более правильное объяснение. Понятно, что] утверждение о проживании людей смешанной расы в области, населенной до 1850 г. только одними индейца­ми, вызвало сильное недоверие.

Однако с течением времени появлялись все новые доказательства того, что несколько сот лет назад в верховьях Миссисипи, несомненно, побывали европейцы и что они были скандинавами. В разных уголках штатов Вискон­син, Миннесота и Дакота были найдены в земле средневековое оружие и утварь, типичные для скандинавов и определенно указывавшие на то, что жители Северной Европы побывали в этих краях в очень отдаленные времена. Посте­пенно в различных местах было обнаружено много скандинавских секир, топор, железный наконечник копья, огниво. Все эти предметы никогда не изготовлялись индейцами и не ввозились колонистами более позднего време­ни (см. рис. 16, 17 )[1057]. Гипотеза Кетлина получила очень веское подтверждение благодаря этим находкам, хранящимся в настоящее время в музее в Милуоки. Однако исследователи по-прежнему стояли перед неразрешенной загадкой и не могли объяснить, когда, как и с какой целью прибыли сюда скандинавы, которые в конце средневековья пользовались таким же оружием и утварью, какие были найдены в верховьях Миссисипи. И в более раннее и в новое время исследователи часто утверждали, не ссылаясь при этом на индейцев-манда- нов, что скандинавы еще в доколумбов период оказали влияние па американ­ские племена. Некто иной, как Гуго Гроций, пытался объяснить некоторые

особенности культуры Центральной Америки влиянием скандинавов1. В XIX в. Гравье особенно горячо доказывал наличие норманских истоков культуры ацтеков[1058][1059], а Леланд заявил, что между многими преданиями «Эдды» и мифами индейцев-алгонкинов якобы наблюдается поразительное сходство[1060]. Несомненно, к подобным утверждениям следует относиться весьма скепти­чески и с такой же осторожностью, как и к мнимому языковому сходству, о котором шла речь выше (см. цитату на стр. 316). Однако именно некоторые расовые особенности индейских племен с давних пор рассматривались как веское доказательство того, что североевропейская и индейская кровь действи­тельно не раз смешивались в отдаленные времена. Но никто из ученых не мог прийти к простому решению, что такое смешение произошло в средние века, считая это невероятным.

Самая поразительная находка прошлого века как будто должна была приподнять завесу над этой тайной, хотя и задала новые загадки, которые долгое время значительно затрудняли работу исследователей.

В 1891 г. швед Олаф Оман приобрел ферму у Кенсингтона в штате Минне­сота и добился значительных успехов. В августе 1898 г. он срубил на своей земле осину, достигшую примерно 70-летнего возраста. При выкорчевке кор­ней оказалось, что они обвились вокруг огромного серого камня, который, несомненно, уже находился в земле, когда примерно в 20-х годах XIX в. начало расти дерево. Почти прямоугольный камень весил 91 кг. Когда камень очистили от земли, маленькому сыну Омана бросились в глаза странные цара­пины на его поверхности, оказавшиеся при внимательном рассмотрении руническими знаками.

Находка была тотчас отправлена скандинависту профессору Миннеапо- лисското университета О. Дж. Бреда, который подтвердил, что письмена действительно рунические, и опубликовал первую предварительную расши­фровку довольно длинной и выполненной необычайно красивыми знаками надписи[1061]. По инициативе Бреда Кенсингтонский рунический камень был направлен в Северо-Западный университет (в Чикаго), но там после поверх­ностной проверки заявили, что это довольно «неуклюжий подлог», так как на нем якобы обнаружены некоторые английские слова. Этого сурового при­говора было достаточно, чтобы находка потеряла цену, и Оман, нашедший камень, в течение восьми лет пользовался им как... порогом у амбара своей фермы. Только в августе 1907 г. другой скандинавист, Холанд, который услы­

шал о надписи, извлек камень из недостойного его места и подверг новому изучению (см. рис. 14, 15).

В дальнейшем Холанд посвятил свою жизнь решению загадки Кен­сингтонского рунического камня. Он сообщил об этом камне всем сколько- нибудь известным американским и европейским специалистам, причем не только рунологам и скандинавистам, но прежде всего химикам и геологам, которые должны были высказать свое мнение о степени выветрелости камня.

Уже в 1920 г. цепь доказательств, приведенных Холандом, оказалась столь убедительной, что компетентное совещание в Англии высказало следую­щее мнение: «Эта надпись из дикой, необитаемой местности выдержала все атаки, которым она подвергалась в течение более 20 лет»1.

Позднее, в 1932 г., Холанд опубликовал результат своих 25-летних исследований в весьма ценном для науки труде[1062][1063]. В нем приведен дословный текст всех более ранних заключений, а также данных под присягой подроб­ных свидетельских показаний об обстоятельствах, при которых был найден камень, заключений экспертов о возрасте дерева, под корнями которого был обнаружен камень, и т. п. Холанд использовал любую представлявшуюся ему возможность для выяснения тайны камня и обобщил все материалы для своей образцовой и, безусловно, убедительной аргументации. Какими бы смелыми и даже неправдоподобными ни казались взгляды Холапда, они так хорошо и разносторонне обоснованы, что один из самых компетентных американских, комментаторов, Ховгард, публично заявил: нельзя «не поддаться» решитель­ности его доводов[1064]. Разумеется, и теперь все еще возникают и высказываются' сомнения в том, есть ли у нас достаточно оснований одобрить выводы, которые в корне меняют все более ранние представления о знакомстве с Америкой до Колумба[1065]. В противовес этому один из самых авторитетных немецких специалистов по данному вопросу, патер-иезуит проф. Фишер (Фельдкирх), в своем письме к автору от 27 августа 1936 г. заявил: «Contra -facta non valent argumenta»[«Против фактов аргументы ничего не стоят»].

К этому следует еще добавить, что упоминавшиеся выше поразительные находки скандинавского оружия и утвари после их обстоятельного изучения заставили проф. Хейгена, одного из известнейших американских скандинави­стов (университет Южной Дакоты), прийти к следующему заключению: «В окрестностях Кенсингтона найдено много предметов, которые поразительно согласуются с фактами, сообщаемыми в надписи»[1066].

Но и после опубликования книги Холапда некоторые исследователи еще утверждали, что руническая надпись должна быть подлогом, причем была

даже брошена фраза о «мифе Кенсингтонского камня»1. Но Холанд полностью опроверг эти новые возражения[1067][1068], и если даже подлинность рунического камня доказана не на все 100%, а только на 99,9%, то говорить о подлоге в данном случае уже неуместно. Удобный метод уклониться от всякой дискуссии—это заявить, что «мы не хотим стать жертвой столь грубого надувательства». Но такой метод уже больше не применим после исключительно обоснованных доводов Холанда в пользу подлинности камня.

В 1936 г. Холанд уже мог сообщить, что в Америке из 50 компетентных ■оценок его книги только в двух высказано мнение, что камень поддельный[1069][1070]. Итак, Холанд убедил в своей правоте более 90% всех американских специа­листов. В Европе, насколько можно судить, наблюдается почти такое же соотношение. Совершенно непонятно, почему в хорошем учебнике по руноло- гии, изданном недавно Арнтцем1, такой интересный памятник, как Кенсинг­тонский рунический камень, обойден молчанием.

В настоящее время установлено следующее. Камень с рунической над­писью в 20-х годах XIX в., вероятно, уже был погребен наносами. В то время в этой местности жили только безграмотные люди, и, разумеется, рунологов среди них не было. Но и до того времени, когда выросшая над камнем осина начала пускать ростки, он, как показывает степень выветрелости надписи, уже несколько столетий подвергался воздействию субаэрального выветри­вания.

В заключении экспертов из Северо-Западного университета говорится, например, следующее: «Внешний вид Кенсингтонского рунического камня таков, что правильнее всего предположить 600-летнюю давность надписи»[1071].

Два крупнейших геолога, написавшие специальное заключение для Исторического общества Миннесоты,— проф. Уинчел и д-р Уфам считают, что, судя по степени выветрелости, возраст камня определенно приближает­ся к 500 годам[1072]. К тому же руны иногда столь сложны и расшифровываются с таким трудом, что надпись была полностью понята и прочитана только через 10 лет после ее открытия, когда Холанд объяснил четыре последних знака как дату (1362 г.)[1073]., а рунолог из Осло Ессинг согласился с этим толко­ванием. Итак, мнимый «фальсификатор», видимо, был специалистом первого ранга, по как же он мог попасть в Миннесоту несколько столетий назад? Допущение подлога па деле приводит к гораздо большим историческим и логи­ческим несуразностям, чем признание подлинности камня. Следовательно, при современном состоянии науки, пока не получены убедительные доказатель­ства в пользу подлога, подлинность рунического камня и надписи следует

считать твердо установленной! В специальной литературе труду Холанда уделяется большое внимание1. Он действительно открывает перед нами не­обычайно своеобразную историческую перспективу.

О чем говорит сама спорная надпись? Она сообщает, что в 1362 г., следо­вательно за 130 лет до Колумба, в глубинной области Северной Америки уже побывало не менее 30 скандинавов, причем они были участниками «разведы­вательного плавания из Винланда на Запад»! Такое сообщение, несомненно, на первый взгляд кажется мало правдоподобным. И все же мы должны в какой- то степени им удовлетвориться! Холанд к тому же указал нам пути к решению этой проблемы, которые представляются вполне приемлемыми в целом, если и не во всех деталях.

Холанд убежден, что можно допустить связь между «разведывательным плаванием от Винланда» и той экспедицией, которая, как доказано, была отправлена в Гренландию тогдашним королем Магнусом Эйриксоном[1074][1075]. Этой экспедиции, возглавлявшейся некогда весьма известным государствен­ным деятелем Норвегии ПауЛем Кнутсоном, было поручено поддержать и укрепить пошатнувшуюся христианскую религию в гренландской колонии норманнов. Указ об этом плавании приведен среди первоисточников в начале главы. Датирован он 1354 г., понедельником после Симона и Иуды. Так как день Симона и Иуды (28 октября) в 1354 г. приходился на вторник, то указ, следовательно, был подписан 3 ноября, а не 28 октября, как ошибочно указы­вает Холанд. Экспедиция в Гренландию, возглавлявшаяся Паулем Кнутсо­ном, отправилась в путь в следующем, 1355 г., что было связано с своеобраз­ными обстоятельствами. Связь событий следует установить точнее; это необ­ходимо для понимания интересующих нас здесь проблем.

С конца XIII в. довольно оживленные связи европейских норманнов сих далекой колонией в Гренландии начали постепенно замирать. В 1294 г. нор­вежский король Эйрик АП (1286—1319) объявил королевской монополией торговлю с колониями, полагая, что это увеличит доходы казны. Но такой шаг оказался роковым и для метрополии и для колонии. Для Гренландии он был даже «началом конца»[1076]. Ежегодно для поддержания связи в Гренлан­дию должно было отправляться одно королевское судно. Но снаряжение- такого судна, которое обычно называлось «Трещоткой», обходилось сравни­тельно дорого, и этот единственный корабль, предназначавшийся для плава­ния в Гренландию, на деле уходил в рейс после продолжительных и все боль­ше затягивавшихся многолетних перерывов[1077]. Прекратился когда-то крупный вывоз из Гренландии в Европу лучшего масла и сыра, а также «лучшего

зерна»1. Хотя сообщение и культурные связи с Гренландией никогда полностью не прерывались в течение всего XIV в. и, как мы теперь знаем (см. гл. 157), также и в XV в., они стали настолько слабыми, что колония быстро отрывалась от своей метрополии, с которой она была объединена поли­тически с 1251 г. Так как и в экономическом отношении Гренландия все более переходила на самообеспечение, то колонисты неизбежно должны были при­способиться к образу жизни эскимосов и добывать себе пропитание, занимаясь животноводством, рыбной ловлей и охотой.

Мы должны здесь напомнить, что основой экономики гренландской коло­нии в эпоху ее процветания наряду с вывозом пушнины было также животно­водство. Колонисты «разводили лошадей, овец и крупный рогатый скот. Крупный рогатый скот регулярно вывозился в Норвегию»[1078][1079].

Ослабление связей с метрополией бід ло.причиной гибели колонии. При­мер Гренландии является, пожалуй, самым убедительным подтверждением правильности высказывания Кронау:

«В малочисленной цивилизованной колонии, если она не поддерживает постоянных связей с метрополией, основная масса населения гибнет, и она исчезает так же бесследно, как речная вода в море»[1080].

Чтобы сделать понятнее дальнейшие рассуждения, здесь необходимо остановиться на некоторых гипотезах о точном местоположении норманских поселений в Гренландии. Раньше по этому поводу часто высказывались довольно неправильные суждения, но теперь у нас есть все основания утвер­ждать, что эта проблема полностью выяснена.

Фигурирующие в древних источниках названия «Восточное поселение» (Эстербюгд) и «Западное поселение» (Вестербюгд), естественно, могли способ­ствовать предположению, что эти поселения находились соответственно на восточном и западном побережьях Гренландии[1081]. Правда, исследователи никогда не сомневались в том, что оба поселения были расположены, вероят­но, сравнительно близко к южной оконечности острова. Только в 1793 г. Эггерс впервые высказал предположение, что и «Восточное поселение», вероятно, находилось на юго-западе Гренландии, то есть западнее мыса Фар- вель[1082]. Этот исследователь полагал, что названия «Восточное» и «Западное» указывали только на то, как поселения были расположены одно по отноше­нию к другому. И действительно, в результате исследований Гро на восточном побережье не было обнаружено никаких следов древних поселков[1083].

Такой высокоавторитетный исследователь, как Гумбольдт, со всей опре­деленностью высказал предположение, что как Западное, так и Восточное поселения находились, видимо, «на западном побережье в южной инспекции Юлианехоба»1. Однако это не помешало отдельным исследователям во главе с Норденшельдом[1084][1085] снова и снова защищать свое мнение, что Восточное поселе­ние следует искать на восточном побережье острова. Впрочем эту гипотезу теперь окончательно опроверг Мейджор своими литературными исследова­ниями[1086], а Хольм, разделявший вначале взгляды Норденшельда, позднее подтвердил длительными проверками на месте[1087], что в действительности как Западное, так и Восточное поселения находились на юго-западном побе­режье Гренландии. Правильнее было бы называть их Северным и Южным поселениями, поскольку теперь точно известно, как они были расположены. Одно поселение находилось на расстоянии примерно 12 дней пути от другого, причем идти надо было по безлюдной местности с север-северо-запада на юг- юго-восток. Заключение Хольма тотчас побудило Могка[1088], Сторма[1089] и Шмидта[1090]выступить против гипотезы Норденшельда. Однако этот шведский исследо­ватель даже в 1897 г. придерживался своего мнения и утверждал, что откры­тые у Юлианхоба руины старых зданий следует считать не древненорвежски­ми, а иными, относящимися к более раннему времени[1091]. Норденшельда под­держивал Гельцих[1092], но основательное исследование руин Бруном[1093][1094] устранило последние сомнения в том, что мы имеем здесь дело с древним Восточным посе­лением норманнов. Наконец, Йонссон в большом научном труде11 привел •карту, на которой точно показано размещение древних поселений. Карта была позднее подтверждена и дополнена в деталях всеми последующими исследо­ваниями. В превосходной работе Фишера эскизы карт приведены на основе

исследований Йонссона1. В настоящее время у нас есть основания с достаточ­ной уверенностью прийти к следующим выводам.

Древнейшее поселение Эйрика Рыжего находилось в Эйрике-фьорде (Тунугдлиарфик). Его центром был Браттахлид. Местопребыванием первого- епископа Эйрика Гнупсона считается Стейнеспес в Западном поселении2. Но в дальнейшем резиденцией епископа был Гардар, который стоял примерно на месте современного Игалико. Следовательно, Западное поселе­ние нужно искать между 64 и 65° с. ш., с современным Готхобом в центре. В 1927 г. руины дворца епископа и собора были более детально исследованы при раскопках, произведенных Нёрлундом. Длина дворца равнялась 53 м, а вместе с подсобными помещениями он занимал 1½ га, причем в нем был большой парадный зал. Собор был длиной 32 м и почти так же велик, как кафедральный собор в Тронхейме.

Во всем Восточном поселении насчитывалось 190 строений, среди них 12 церквей, а в Западном — 90 строений и четыре церкви3. Местопребыванием епископа всегда был только Гардар, кроме нескольких первых лет, когда Гнупсон, очевидно, находился в другом месте[1095]. Сообщение Циглера от 1532 г. о том, что в Гренландии было две епископские епархии (episc.opales ecc.lesias duas habet, sub ordinatione Nidrosiensis)[1096],основано на заблуждении. Вся гренландская колония была не так велика, как это иногда думали раньше, считая, что там проживало около 10 тыс. человек[1097]. Однако она оказалась и не так мала, как полагал Гельцих[1098], который думал, что ее население не могло превышать нескольких сот человек. В период процветания оба поселения могли дать приют 3—4 тыс., в лучшем случае 5 тыс. человек[1099]. Нетрудно пред­ставить себе, что жители находившегося севернее, меньшего по размерам и располагавшего более слабой экономической базой Западного поселения должпы были первыми попасть в тяжелое положение, когда ослабели связи с Европой и торговля с ней перестала приносить доход. Поселенцы вынужде­ны были приспособиться к образу жизни эскимосов. При этом, вероятно,, возникли сильные раздоры с соседними эскимосами из-за рыболовных и охот­ничьих угодий, куда они, видимо, проникали. Гордые и воинственные нор­манны в этих случаях прибегали к насилию. Эскимосы защищались и нако­

нец изгнали из Вестербюгда численно значительно уступавших им норманнов Нет никаких надежных источников, подтверждающих это предположение Соответствующие выводы можно сделать из сообщения Ивара Бардсена, прибывшего между 7 и 24 августа 1341 г. на «Трещотке» из Бергена ' в Грен­ландию. Этот документ сохранился в более поздней датской редакции и при­веден среди первоисточников в начале главы (см. стр. 314).

Согласно сообщению Ивара Бардсена, уже вскоре после его прибытия глава колонии в Эстербюгде, или «законный правитель», поручил ему напра­виться в Вестербюгд, чтобы осмотреться там и «изгнать скрелингов». Но, при­быв туда, Ивар нашел колонию безлюдной; только пасущийся без присмотра скот свидетельствовал о том, что здесь недавно жили люди. Совершенно немыслимо, чтобы*в суровом климате Гренландии хотя бы одно животное, пасущееся под открытым небом, могло перенести арктическую зиму. Поэтому из наблюдений Ивара Бардсена непреложно следует вывод, что норманны недавно покинули Вестербюгд из-за нападений эскимосов и ушли в другое,, более безопасное место. Они, вероятно, рассчитывали забрать оставленный скот, свое самое ценное имущество, как только найдут новое место для поселе­ния и соорудят там необходимые строения. Как раз в это время Ивар Бардсен,. видимо, и посетил Вестербюгд, а позднее описал свой впечатления.

Ховгард очень кратко резюмировал выводы современных исследователей об отношениях между эскимосами и норманнами в тот период на основании раскопок в Гренландии1. Он считает, что норманны в первые столетия нашей эры, вероятно, редко встречались с эскимосами, которые жили далеко на севе­ре, чтобы быть поближе к тюленям, попадавшимся в большом количестве лишь на ледяных полях побережья.

Маттиассен писал: «Эскимосы западного побережья селились как можно дальше от его южной оконечности, насколько это позволял арктический климат, ибо им был необходим зимний лед как для охоты, так и для передви­жения на собачьих упряжках»[1100][1101].

Поэтому, согласно Маттиассену, норманны могли прийти в соприкоснове­ние с эскимосами пе ранее 1200 г. Встречи с эскимосами, видимо, состоялись,, когда норманны занимались охотничьим промыслом на северо-западе острова. Однако позднее климат изменился, что было, «пожалуй, самой важной причи­ной упадка и окончательной гибели норманской колонии в Гренландии».

В связи с этим «в XIII в. эскимосы... неустанно продвигались па юг,, пока наконец примерно к середине XIV в. не захватили Западное поселение, которое, очевидно, разрушили» (Ховгард).

Что события разыгрались именно так, в значительной мере подтверж­дается приведенной выше записью из «Анналов» Гисле Оддсона, относящихся к 1342 г. Хотя эта запись была воспроизведена только в XVII в. в Исландии, она достаточно достоверна, так как, по всей вероятности, восходит к докумен­

там старого архива Скальхольтского собора в Исландии, который сгорел в 1630 г. вместе с архивом. Скальхольтский епископ Гисле Оддсоп вскоре после пожара, видимо, записал по памяти те документы из погибшего архива, кото­рые считал важными. Но поскольку епископа, естественно, интересовали главным образом церковные дела, ему, вероятно, было особенно больно, что выселившиеся в 1342 г. из Вестербюгда гренландские норманны оставили на произвол судьбы свои церкви и отказались от связи с Гардарской епархией. Отсюда оттенок укоризны в его записи, относящейся к 1342 г.

Вывод, что между событиями, описанными Иваром Бардсеном, и запи­сью Гисле Оддсона имеется такая связь, представляется неопровержимым. Поражает точное совпадение дат в этих сообщениях и их сходство. Сопостав­ление записей проливает свет на те события, которые, вероятно, произошли в Вестербюгде в 1342 г. Отступающие перед эскимосами поселенцы Вестер­бюгда действительно перебрались позднее к «народам Америки». Таковы сообщения источника, а какое место в Америке предпочтет комментатор — Винланд, Лабрадор или Баффинову Землю,— зависит от его усмотрения. Из этого факта можно сделать далеко идущие выводы, которые мы и рассмо­трим более подробно.

Детали борьбы за Вестербюгд между норманнами и эскимосами теперь восстановить нельзя. Здесь широкий простор для фантазии. И поныне расска­зывают эскимосы о кровопролитной битве на Писигсарфике у Готхоб-фьорда между их предками и «бородатыми», как называли они древних норманнов»1. Однако следует принять во внимание, что в 1342 г. Ивар Бардсен на месте старого Вестербюгда не встретил никаких следов борьбы, ибо иначе он, разу­меется, сообщил бы об этом. Вот почему представляется сомнительным, что «битва», о которой рассказывали эскимосы, действительно произошла в 1342 г. Вероятно, в предании речь идет просто о какой-то довольно большой крово­пролитной стычке, возможно даже о событиях 1379 г., еще недостаточно исследованных. О них мы будем говорить в другом месте (см. гл. 157). Стычка, в которой было убито 18 норманнов, могла показаться миролюбивым эскимо­сам большим и достопамятным сражением. Уход жителей Западного поселе­ния в 1342 г. протекал, видимо, без серьезных боев. Это в известной мере подтверждается позднейшим сказанием эскимосов, услышанным Хаммерихом в Гренландии[1102][1103]. Оно довольно определенно указывает на события того времени.

Вот что рассказывают современные эскимосы о переселении кавдлунаков ф европейцев).

«Один кавдлунак и один ипук [эскимос], дружившие между собой, дого­ворились однажды о состязании на скале Писигсарфик, вышиной 1200 м, отвесно поднимающейся из моря в Готхоб-фьорде, чтобы выяснить, кто из них лучший стрелок. Побежденный должен был броситься со скалы вниз. Они -стреляли в лежащую у подножия скалы шкуру тюленя. Норманн попал в край

шкуры, а эскимос пробил ее середину. Тогда норманн бросился со скалы вниз. Другие кавдлунаки были очень этим опечалены, но так как они не могли «и в чем упрекнуть инука, то собрали все свои пожитки, покинули свои дома и направились в другое место».

События, разумеется, протекали не так, но все же это сказание инте­ресно как подтверждение вывода, напрашивающегося из рассказа Ивара Бардсена.

Как бы то ни было, можно с уверенностью предположить, что норман- '•ское поселение Вестербюгд перестало существовать в 1342 г., а более круп­ный Эстербюгд не мог предотвратить обрушившегося па норманнов несча­стья, хотя одержавшие победу эскимосы, видимо, вовсе не намеревались осесть в покинутом норманнами поселении. Лишь примерно 100—200 лет •спустя они начали постепенно там обосновываться1.

Итак, можно предположить, что па основании сообщения «вполне надеж­ного»[1104][1105] Ивара Бардсена о его наблюдениях в Вестербюгде жители Восточ­ного поселения обратились с просьбой о помощи к норвежскому королю. Но эта просьба оставалась без ответа несколько лет, если судить по редким рейсам в Гренландию. Наконец, в. 1346 г. «Трещотка» снова отправилась в плавание, причем'оыа привезла из Гренландии много ценных вымененных там товаров, и только в 1348 г. было совершено плавание из Исландии в Норвегию, во время которого туда были доставлены гренландцы (см. ниже). Во всяком случае, в 1348 г. при дворе норвежского короля наверняка уже знали о событиях в Вестербюгде.

Норвегией в то время правил уже упоминавшийся выше шведский король Магнус Эйриксон[1106], весьма набожный человек, самой заветной целью которого было распространить и укрепить христианство. Он, вероятно, тотчас решил как можно быстрее вернуть в лоно истинной веры охладевших к ней переселенцев из Вестербюгда. Но осуществлению этого намерения в течение семи лет мешало грозное бедствие: в 1349 г. в Норвегии разразилась эпидемия черной оспы, принявшая поистине трагический размах. Эта болезнь за два-три года унесла две трети населения[1107].Не удивительно, что король в течение нескольких лет занимался более неотложными делами.

Лишь в 1355 г., то есть через девять лет после предыдущего рейса «Тре­щотки», можно было вновь подумать о плавании в Гренландию. В противо­положность прежним рейсам, когда преследовались исключительно ком­мерческие цели, плавание 1355 г. было предпринято по политическим сообра­жениям и отвечало церковной политике короля Магнуса. Возглавить эту экспедицию было поручено неоднократно упоминавшемуся и высоко чтив­шемуся государственному деятелю, Паулю Кнутсону из Онархейма, со­стоявшему в личной страже (Hirdmand')короля. Пауль Кнутсон был челове­

ком весьма состоятельным и знатным1, к тому же ему было предоставлено- право подбирать спутников по его усмотрению. Возможно, что, руковод­ствуясь королевским указом от 3 ноября 1354 г., приведенным среди перво­источников в начале главы, Кнутсон взял с собой в Гренландию многочис­ленный отряд, поскольку ему было поручено не допустить гибели христи­анства в Гренландии. А это при сложившихся к тому времени обстоятель­ствах означало не только реорганизацию церкви, но и заботу о переселив­шихся в Гренландию норманнах, которых нужно было предварительно разыскать. К тому же предстояло изгнать эскимосов и предпринять даже- военные действия против них.

Так, во всяком случае, понял задание, полученное Паулем Кнутсоном, исследователь Сторм, который пишет следующее: «До нас дошла копия королевского указа от октября 1354 г., в котором говорится о чрезвычайно важных подготовительных мерах. Задача экспедиции заключалась в сохра­нении христианства в Гренландии, то есть в борьбе с эскимосами и укреп­лении колонии, а возможно, и в разведке новых земель... Экспедиция верну­лась на родину, вероятно, не ранее 1363 или 1364 г., так как в этом нослед- нем году Ивар Бардсен вновь появляется в Норвегии, а не ранее 1365 г. получает посвящение новый гренландский епископ»[1108][1109].

Нёрлунд подчеркивал, что у нас нет никаких доказательств того, что «Трещотка» под командованием Пауля Кнутсона действительно вышла в рейс[1110]. Однако это не играет никакой роли. Нёрлунд, как п любой другой исследователь, не сомневается в том, что плавание действительно состоя­лось. Его оговорка — это лишь замечание добросовестного историка. Отсут­ствие соответствующих документов в архивах позволяет ceteris paribus [при прочих одинаковых обстоятельствах] скорее сделать вывод о выполне­нии королевского указа, чем о том, что плавание не состоялось. Событие, помешавшее его осуществлению, было бы, пожалуй, 'отмечено, а осуще­ствление указа — вряд ли. Присутствие гренладского священника Ивара Бардсена в Норвегии в 1363/64 г. подтверждается документами. Из этого косвенно вытекает, что рейс «Трещотки» состоялся раньше, ибо иначе непо­нятно, как мог Ивар возвратиться в Норвегию. Но в таком случае послед­ний рейс «Трещотки» мог состояться только в 1355 г.

Насколько редким стало в то время сообщение между Гренландией и метрополией, видно из того подчеркнутого. Нёрлундом[1111] факта, что иногда события, происходившие в Гренландии девять лет назад, воспринимались в Европе как «новые».

Однако вряд ли можно сомневаться в том, что время от времени неле­гальные плавания в Гренландию и другие западные земли все же соверша­лись не то скандинавами, не то моряками других европейских стран (Англин?).

Точно так же никогда полностью не прерывались и запрещенные короной •связи с Исландией (см. гл. 157).

О том, что такие случайные плавания из Европы в Северную Америку совершались даже через 100 лет, говорит очень интересное сообщение, -содержащееся в одном документе, который исходит от немецких купцов, проживавших в Брюгге в 1434—1435 гг..В нем речь идет об указе шведского жороля Эйрика XIII, запрещающем плавания в подвластные этому госу­дарю западные области, причем говорится, что «в иные времена также пред­писывалось, чтобы никто не пытался плавать в Винланд, к Оркнейским и Фарерским островам и т. д. Несмотря на это, корабли туда ходили».

С этими событиями как-то связано и странное сообщение Олая Магнуса, приведенное среди первоисточников в начале главы1. Однако, как это нередко случалось с Олаем Магнусом, он придал своему сообщению сенсационный характер, и оно в таксам виде не заслуживает доверия. Эскимосов-пиратов, пожалуй, никогда не существовало, ибо у этого народа не было ни малей­шего влечения к морскому разбою. Нигде не сообщается также о торговых ■судах, которые в XIV в. достигали населенных эскимосами берегов. Сооб­щение Олая Магнуса, несомненно, относится к экспедиции Пауля Кнут- нона. Однако король Магнус не принимал участия в этом плавании, а хра­нившиеся в Тронхеймском соборе эскимосские каяки наверняка не были поенным трофеем Пауля Кнутсона[1112][1113]. Скорее всего эти каякп море пригнало ■некогда к берегам Норвегии, а затем, как это случалось и в других местах, например на Оркнейских островах (см. т. I, гл. 35), они были выставлены напоказ в церкви, поскольку музеев в те далекие времена еще не было. Появление каяков могло позднее привести к возникновению легенды, пере­данной нам не совсем надежным Клавдием Клавусом и легковерным Олаем Магнусом, будто эти лодки были захвачены во время карательной экспеди­ции против эскимосов. Все сообщения о воинственных эскимосах Нансен •считает «представлениями, возникшими главным образом из легенд и суе­верий», хотя они передаются нам также Михелем Бехаймом (около 1450 г.), Якобом Циглером (1532 г.) и Павлом Иовием (1534 г.)[1114].

Эскимосские саги, повествующие об истреблении норманнов эскимо­сами, были известны и гренландскому миссионеру Эгеде1.

К сожалению, источники ничего не сообщают о результатах, которых добилась экспедиция Пауля Кнутсона за поразительно долгий срок ее отсут­ствия (восемь-девять лет). В этом отношении мы должны удовлетвориться одними предположениями. В свете описанных выше событий представляется; почти бесспорным, что одна из главных задач экспедиции состояла в том,,, чтобы позаботиться о судьбе переселившихся из Вестербюгда норманнов и вернуть их в лоно церкви. Но если Пауль Кнутсон узнал в Эстербюгде- от Ивара Бардсена или другого соотечественника, что исчезнувшие пере­селенцы ушли на запад «к народам Америки» (эта фраза могла, разумеется, возникнуть лишь в XVI или XVII в.), то он должен был посчитать свои»®; долгом тоже отправиться туда на розыски.

Поразительно долгое отсутствие экспедиции Пауля Кнутсона вполне можно объяснить так, как это сделал Холанд: «Пауля Кнутсона и его спут­ников, как благочестивых католиков, должна была испугать мысль о посе­ленцах, отпавших от христианства, так как, по представлениям того времени, они этим самым добровольно отдались во власть дьявола. Король и испол­нители его воли, как верные сыны средневековой церкви, считали своим* долгом следовать за этими отщепенцами на край света и любыми средствами спасти их от высшей кары. Это несомненное самоотречение во имя веры вполне объясняет и долгое отсутствие экспедиции»[1115][1116][1117].

Так весьма логично перебрасывается мост к высказанному Холандолв предположению, что экспедиция Пауля Кнутсона направилась из Грен­ландии в Винланд. Ведь в этой стране, прославленной в сагах, можно было скорее всего рассчитывать па встречу с исчезнувшими поселенцами[1118]. В этом, случае причина плавания Пауля Кнутсона в Винланд была бы такой же, что и путешествия Эйрика Гнупсона. Но сейчас, разумеется, нельзя уже- доказатъ, что плавание в Винланд было «продиктовано стремлением наста­вить колонистов на путь истины или удержать их в христианской вере»[1119].

Пропавших, наверное, в Винланде не нашли; вполне возможно, что они предпочли уйти в более северные области Америки (см. гл. 157). Поэтому часть спутников Пауля Кнутсона, то ли по поручению своего руководителя, то ли на свой страх и, риск, возможно, предприняла из Винланда дальней­шее «разведывательное плавание на запад» либо чтобы продолжить розыск: пропавших соотечественников, либо действительно для географической, разведки неизвестных стран.

Нельзя отрицать, что эти исторические взаимосвязи, выявленные Холан- дом, помогают нам понять, что произошло в 1362 г. в области, населенной индейцами-манданами. Даже если необычайная дальность этого «разведы­вательного плавания на запад» по-прежнему остается для нас психологиче­ской загадкой, все же такой факт когда-то имел место! «Военная экспедиция»- неболыпой группы, принадлежавшей к северной расе, которая была совер-^ шена в глубь Северной Америки, по предположению Ла-Верандри, за 200 лет до него, могла состояться только около 1362 г.— в связи с плава­нием в Гренландию Пауля Кнутсона! ■"

Прежде всего напрашивается вывод, что сами норманские переселенцы, прибывшие в 1342 г. из Гренландии, были занесены в район верховьев Мисси­сипи и воздвигли там рунический камень. Однако это невероятно и, более того, невозможно, так как в надписи на Кенсингтонском руническом камне определенно говорится, что в экспедиции участвовало также восемь шведов. Норманская колония в Гренландии была создана только норвежцами. Насколько нам известно, там никогда не было шведов. Но в экспедиции: Пауля Кнутсона, видимо, норвежцы и шведы действовали совместно. Такое совместное плавание, вероятно, не было обычным явлением, но в то время его сочли необходимым, так как род, к которому принадлежал король,, обитал в Вестерьётланде и «готы» (шведы) в XIV в. занимали при норвеж­ском дворе высокие посты; два из них были даже канцлерами1. Пауль Кнут­сон, следуя королевскому указу, набирал своих спутников «из нашей личной, стражи» и не мог не включить шведов в состав экспедиции. Шведов насчиты­валось, несомненно, меньше, чем остальных участников плавания, но они были самыми знатными и грамотными. Этим можно объяснить, почему именпо шведы названы первыми в рунической надписи.

Один из шведов, очевидно, был автором рунической надписи, так как она составлена на древнеётландском диалекте. Этим объясняется и тот факт, который первоначально вызывал главные возражения против подлинности надписи, а именно, что пять слов казались заимствованными из англий­ского языка. Вот эти слова •— fram, mans, of, theth (ded), illy.Однако Холанд убедительно доказал ссылками на соответствующие места из литературных источников XIV в., что эти пять слов были тогда весьма употребительны в ётландском диалекте[1120][1121]. Этим было опровергнуто единственное сравни­тельно веское возражение против подлинности надписи, что признано рядом ск андина висто в [1122].

Тем не менее немецкий рунолог Краузе недавно вторично попытался на основании уже опровергнутых сомнений лингвистов изобразить Кенсинг­

тонский камень как современную фальшивку1. Краузе считает, что надпись на камне мог сделать только человек, «говоривший в повседневной жизни по-английски, но много и обстоятельно занимавшийся рунами и древними скандинавскими языками». Так как до 1860 г. такой человек никак не мог находиться в Миннесоте, Краузе доходит до нелепого вывода:

«Осмелится ли кто-нибудь еще утверждать, что камень не мог быть искусно запрятан между корнями дерева»?[1123][1124]

Да, автор данных строк утверждает это со всей определенностью, ибо корни дерева, как твердо установлено, обвили каменное препятствие. Камень, бесспорно, уже находился в земле раньше, чем начали развиваться корни дерева; все обстоятельства находки, подтвержденные многими сделанными под присягой свидетельскими показаниями, совершенно исключают возмож­ность бессмысленного «запрятывания камня между корнями [живого!] дерева». К такому предположению нельзя отнестись серьезно. С таким же основа­нием Краузе мог бы утверждать, что различное скандинавское оружие и дру­гие предметы, найденные в земле этих штатов, были захоронены тем же фальсификатором, чтобы усилить впечатление подлинности камня. Но скепти­цизм Краузе помешал ему учесть основное: руническую надпись, разумеет­ся, еще можно подделать, но степень выветрелости знаков на камне—никогда. Далеко зашедший процесс выветривания, несомненно, подтверждает, что надпись была нанесена уже несколько столетий назад. Как же можно оста­вить без внимания этот решающий аргумент и, пренебрегая им, опрометчиво утверждать, что мы имеем дело с современной подделкой! Да и как в области, населенной одними индейцами, много столетий назад мог все же оказаться какой-то человек, «говоривший в повседневной жизни по-английски, но много и обстоятельно занимавшийся рунами и древними скандинавскими языками»? Скептицизм не должен приводить пас к совершенно нелепым выводам и заставлять увлекаться умозаключениями, неизмеримо более странными, неестественными и фантастичными, чем те, которые необходимы, чтобы доказать подлинность камня. Если полностью доказано, что всякая возможность подлога исключена, то допустимо ли, несмотря на это, по- прежнему настаивать па очевидности фальсификации, опираясь на весьма односторонние и спорные филологические доводы! Разумеется, легче всего объявить, что камень «должен быть» поддельным, и попросту игнорировать все веские аргументы, доказывающие противоположное[1125]. Но на того, кто

в настоящее время еще утверждает, что камень подложный, падает и все бремя доказательств! Он должен либо дать более или менее ясное объяснение того, как, когда, кем и прежде всего с какой целью свыше 200 лет назад в области, населенной исключительно индейцами, был сфабрикован руниче­ский камень, который затем по меньшей мере 150 лет спустя другой фальси­фикатор «искусно запрятал под корнями дерева», либо привести доказатель­ство, как удалось современному мошеннику вместе с рунической надписью подделать степень выветрелости! Исследователь, защищающий такую точку зрения, обязан выполнить одно из этих двух условий или же согласиться с тем, чтобы другие, пренебрегая его возражениями, перешли к очередной повестке дня! Полагаем, что об эту неприступную скалу разобьются все дальнейшие попытки опровержения подлинности Кенсингтонского камня с «чисто лингвистических» позиций.

Скептицизм по отношению к неясным или непредвиденным результатам исследования, несомненно, разумен и необходим. Но преувеличенный скеп­тицизм может стать тормозом, мешающим развитию науки, как показывает история Несторианской стелы (см. т. II, гл. 78), Хёненского рунического камня (см. т. II, гл. 107), Кенсингтонского камня. Односторонний скепти­цизм, при котором слишком много внимания уделяют второстепенным фор­мальным признакам и игнорируют веские аргументы противников, пред­ставляется злом, даже если в его основе не лежит то, что Гумбольдт назвал «злорадным разрушением чар вдохновения»1. а

Скептикам a tout prix[во что бы то ни стало] типа Краузе достойно возразил Вагнер, который писал, что они занимаются «построением искус­ственных гипотез, подменяющих абсолютно правдоподобные события»2.

Не менее правильную мысль высказал также американец Фиске. «Скеп­тицизм, который обычно считают признаком большой проницательности, с таким же успехом может основываться на недостаточном понимании»3.

В нашем случае речь идет о недостаточном понимании непреодолимой силы естественнонаучных доказательств, таких, как результаты химиче­ских исследований. Между тем, эти результаты неоспоримы, и на любое сомнение мы можем ответить пословицей «contra facta non valent argumentah.

странца, который не совсем безукоризненно владел немецким

1 A. Humboldt, Kritische Untersuchungen, Berlin, S. 219.

2 «Gottinger Nachrichten», 1902, S. 116.

3 J. Fiske, Discovery of America, Boston, 1892.

Впрочем, даже при недостаточном знании обстоятельств, побудивших пред­принять плавание, нельзя не считаться с тем фактом, что некогда (вероятно, в 1362 г.) вооруженная норманская экспедиция проникла в область, насе­ленную индейцами-манданамщ но по каким-то причинам не смогла оттуда возвратиться, и ее участники, видимо, осели там и смешались с коренными жителями в качестве носителей-более высокой культуры!

Если 30 скандинавов действительно принадлежали к экспедиции Пауля Кнутсона, то можно с уверенностью предположить, что ни один из них не вернулся на родину. Как сообщает надпись, 10 человек погибли в бою, видимо во время нападения индейцев, а остальные 20, вероятно, остались в стране, лишившись возможности возвратиться на родину.

Они, видимо, поневоле остались на чужбине и слились с местными индейцами. Вероятность этого тем более велика, что манданы вплоть до XIX в. охотно принимали в свое племя чужеземцев. Принц Максимилиан писал:' «Достаточно пленнику войти в деревню и поесть там маис, как он уже считается членом племени»1.

Скандинавы, находясь на более высоком уровне развития, безусловно, могли научить индейцев различным ремеслам и, очевидно, это сделали[1126][1127]. Поэтому манданы, вероятно, считали норманнов весьма ценным приобрете­нием для своего племени.

Если скандинавы действительно остались в стране майданов, то этим объясняется столь позднее возвращение участников экспедиции в Норвегию. Они, видимо, из года в год ждали возвращения своих ушедших в плавание товарищей и только тогда решили вернуться на родину, когда исчезла всякая надежда на возвращение пропавших. Руководителю экспедиции Паулю Кнутсону, очевидно, не суждено было вновь увидеть родину, ибо в дальней­шем его имя нигде не упоминается, хотя до 1355 г. он играл значительную роль в истории Норвегии.

Впрочем, о самом факте возвращения экспедиции из плавания ничего неизвестно. Мы знаем только, что Ивар Бардсен, который управлял Гар- дарской епархией, находился в Гренландии с 1341 г. и временно замещал умершего гардарского епископа Арне, скончавшегося в 1349 г.; в 1364 г. он находился еще в Норвегии. Отсюда можно сделать вывод, что «Трещотка» вернулась из Гренландии в том же 1364 г. или еще раньше, в 1363 г.[1128] Другой записи об этом событии в источнике нет, если не считать сообщения о после-

довавшем в 1365 г. посвящении в сан нового епископа Гренландии Альфа1. Это назначение можно считать свидетельством того, что незадолго до пего, в первый раз после почти 16-летнего перерыва, вновь поступило известие из далекой колонии с сообщением о смерти епископа Арне. В 1367 г. «Тре­щотка» опять должна была посетить Гренландию и доставить при этом в Гардар нового епископа, однако судно разбилось немного севернее Бергена, откуда оно вышло в плавание. Лишь в следующем году плавание заверши­лось благополучно и Альф смог попасть в свою епархию. На обратном пути, очевидно, и эта «Трещотка» потерпела крушение[1129][1130]. Альф был вообще послед­ним епископом, который лично проживал в Гренландии. После его смерти (1377 г.) последовали назначения нескольких епископов в Гренландию (см. т. IV, гл. 157), но ни один из них больше но отправлялся в свою епархию.

Перейдем к рассмотрению вопроса о том, плавали ли еще суда между Гренландией и Винландом в XIV в. Положительный ответ на этот вопрос является необходимой предпосылкой для принятия гипотезы Холанда. Здесь мы сошлемся на запись в «Скальхольтских анналах», относящуюся к 1347 г. (см. первоисточник на стр. 315). Эта запись служит бесспорным доказательством того, что около 1350 г. еще совершались регулярные рейсы из Гренландии к побережью Американского материка. Отсюда следует, что плавания в Маркланд за хорошим строевым и корабельным лесом[1131] иа безлесной Гренландии постоянно совершались на протяжении 350 лет со. времени открытия этой земли в 1000 г. Но летописцы пе считали нужным! регулярно отмечать эти ставшие привычными рейсы. Приведенное среди первоисточников и имеющее важное значение сообщение о плавании в Марк­ланд в 1347 г. представляет для пас интерес нс потому, что оно сообщает о самом рейсе, а только в связи с упоминанием о том, что на обратном пути судно сорвало «с якоря» штормом и оно вынуждено было искать укрытия в исландском Страум-фьорде. Экипаж, состоявший из 17 человек, не мог вернуться в Гренландию на своем судне, ставшем, очевидно, непригодным для плавания, и был доставлен в следующем 1348 г. из Исландии в Норвегию,.

Об этом мы узнаем из записки в Готтскальских анналах (см. стр. 315). Из Норвегии гренландцы, если они только уцелели во время чумы, были в 1355 г. переправлены с «Трещотки» в Гренландию.

Эта экспедиция в Маркланд должна нас здесь интересовать как доказа­тельство того, что плавания гренландских норманнов в Америку не преры­вались в XIV в. Оставим в стороне спорный вопрос о местонахождении леси­стого Маркланда. Этой страной мог быть как юго-восток Лабрадора (в пользу которого недавно снова высказался Херманссон1, так и Ньюфаундленд. И там и тут норманны могли заниматься заготовкой леса. Где именно это делалось, не имеет значения при решении других, занимающих нас здесь проблем[1132][1133].

Во всяком случае, плавание в Маркланд в 1347 г. определенно свиде­тельствует о том, что рейсы из Гренландии к Американскому материку в то время не были чем-то необычным. Из сообщения от 1347 г. некоторые исследователи делали даже вывод, что в тот период в Маркланде, вероятно, существовала колония викингов[1134]. Эта гипотеза слишком смела, но тот факт, что плавание совершалось по хорошо известному маршруту, едва ли следует ■оспаривать. В соответствии с этим весьма близкой к истине представляется нам и догадка о том, что доверенное лицо короля, Пауль Кнутсон, счел своей обязанностью после выполнения поручения в Гренландии позаботиться и о положении дел в «Винланде».

Может показаться странным и внушить подозрение относительно под­линности Кенсингтонского рунического камня тот факт, что 1362 г. обозна­чен на нем арабскими цифрами, хотя и переданными руническими знаками. Однако и это сомнение не обосновано. Арабским цифрам, изобретенным з X в., еще в 982 г. открыл путь в Европу ученый папа Сильвестр II (999— 1002)[1135]. С начала XIV в. арабскими цифрами пользовались также в Сканди­навии и даже в Исландии, что можно доказать книгой «Хауксбок»[1136], поя­вившейся около 1320 г. Норвежский руполог Ессинг при экспертизе Кенсинг­

тонской надписи твердо заявил, что в применении арабских цифр в руниче­ских надписях XIV в. нет ничего удивительного1.

Следует сказать несколько слов по поводу странного сообщения автора

рунического текста, что он в момент составления надписи находился на «острове», между тем как камень был обнаружен на суше. Однако произве­денными исследованиями установлено, что уровень воды близлежащего озера Корморант раньше был примерно на 3 м выше, чем в настоящее вре­мя[1137][1138]. Он был искусственно понижен в 1875 г., когда хозяйничавший по сосед­ству фермер захотел использовать водную энергию для строившейся мель­ницы. Поэтому возможно, что раньше камень действительно находился на острове. На этот остров, лучше защищенный от нападений, возможно, отошли скандинавы в 1362 г. после атаки индейцев, стоившей жизни 10 их товарищам; здесь им представилась возможность тщательно, почти художе­ственно нанести надпись па большой серый камень. Зато трудно вообра­зить, что какой-то современный фальсификатор рун сначала с трудом доставил на остров посреди озера камень весом почти 2 ц и там с еще боль­шим трудом так обнажил корни огромного дерева, что смог «запрятать между ними» свою подделку, а затем вновь разровнял землю и начал ждать, не будет ли отведено озеро, свалено дерево и найден фальшивый рунический камень. Дураков среди фальсификаторов, насколько нам известно, никогда не водилось!

В) заключение следовало бы еще остановиться на камне с надписью, найденном Ла-Верандри,' которым так живо заинтересовался еще Гум­больдт. К сожалению, он, очевидно, исчез из-за непростительной небрежно­сти. Кальм, сообщающий об этой находке со слов самого Ла-Верандри[1139], отмечает, что на том камне надпись была сделана, видимо, «татарскими» письменами, как утверждали будто бы ученые иезуиты из Квебека. Между татарскими письменами и рунами действительно наблюдается значитель­ное, хотя и поверхностное сходство, как убедительно доказал Холанд, приводя изображение рукописи с татарским шрифтом[1140]. Поэтому вполне вероятно, что и камень, обнаруженный Ла-Верандри, был руническим. Его потеря тем более достойна сожаления, что он мог бы, пожалуй, содей­ствовать окончательному решению загадки Кенсингтонской надписи. К не­счастью, вероятность того, что камень Ла-Верандри, о котором ничего не сообщалось примерно с 1745 г., может быть еще найден в Парижском архиве или музее, ничтожна. Но его стоило бы еще раз хорошенько поискать.

Итак, Кенсингтонский камень по-прежнему остается единственным древним руническим памятником, который пока удалось обнаружить на Американском материке, причем его подлинность вряд ли можно опроверг­нуть.

342 t ■■

И раньше на территории США то там, то тут находили якобы несо­мненно подлинные рунические надписи1. К таким «находкам» относятся неоднократно обсуждавшийся открытый Дайтоном «камень с письменами» («writing rock»)с Тонтон-Ривер[1141][1142], рунические камни из Портсмута (Род- Айленд), с острова Мартас-Вайнъярд из Суонси, Маттапойсетт-Нека (Индиа­на), Маунт-Хопа, Сэчнест-Пойпта (Род-Айленд), Тивертона и др. и, нако­нец, камень из Спокана (Вашингтон, 1926 г.). Впрочем, все эти находки не выдержали экспертизы на подлинность и зачастую обязаны своим приз­рачным существованием только легкомысленным сообщениям[1143]. И все же последнее слово по всем этим проблемам еще не сказано. В земле Америки,

возможно, еще скрыто много неожиданностей, о которых и не мечтают иссле­дователи. Очень возможно, что в Миннесоте или в соседних штатах где- либо будет обнаружен еще один рунический камень или найдено другое свидетельство пребывания здесь норманнов в XIV в.

К сказанному следует добавить, что у норманнов позднего средневе­ковья был весьма распространен обычай в случае невозможности вернуться на родину или перед угрозой смертельной опасности сообщать о постигшей их судьбе при помощи рунических надписей.

Гренландский летописец Бьёрн Йонсон (1574—1656) сообщает, напри­мер,, в одном месте своей хроники о трупах норманнов, попавших в «грен­ландские пустыни» и нашедших там свою гибель: «Почти всегда рядом с ними лежали высеченные руны, сообщавшие о всех происшествиях, приведших их к несчастью и страданиям»1. Кенсингтонский камень принадлежит, очевидно, к той же разновидности рунических памятников, что и найден­ные в «гренландских пустынях».

Как бы то ни было, но Кенсингтонский рунический камень пока остается единственным па Американском континенте, в отношении которого любые попытки изобразить его подделкой пока не удавались и, вероятно, потерпят крушение в дальнейшем. До тех пор пока не будут представлены неоспоримые доказательства в пользу противоположного мнения, его под­линность должна быть принята за непреложный факт!

Когда-то Мэллери полагал, что можно закончить любую дискуссию о рунических камнях, обнаруженных во внутренних областях Северной Америки, следующим удобным доводом: «При такой логике мы заставили бы викингов проникнуть очень далеко в Западную Виргинию»[1144][1145].

Поддерживать эту точку зрения теперь уже нельзя. Кенсингтонский камень доказал, что викинги проникли значительно дальше на запад, чем полагал Мэллери. Мы должны пока удовлетвориться теми выводами, которые неизбежно вытекают из этого факта, поскольку возражения филологов против подлинности камня опровергнуты.

Что касается ипдейцев-мандаиов, принадлежащих к группе племен сиу, то от этого некогда «многочисленного племени»[1146] ныне сохранились лишь жалкие остатки. В заключительной части книги о-путешествии принца Максимилиана недвусмысленно сказано: «Позднее инфекционная болезнь... якобы унесла большую часть майданов»[1147].

Этой инфекционной болезнью была оспа, тяжелая эпидемия которой в 1837 г. за короткое время сократила численность индейцев-манданов с 1600 до 37 человек. Оставшиеся в живых смешались позднее с соседними ипдей-

сними племенами, утратив при этом признаки «скандинавской» расы1. Итак Кетлин занимался изучением этого интересного индейского племени,, которое Холанд назвал «величайшей этнологической загадкой среди северо­американских индейцев»[1148][1149], когда оно доживало свои последние часы.

Следует особенно подчеркнуть, что Кенсингтонский рунический камень и многочисленные находки в земле средневекового скандинавского оружия и утвари западнее Великих озер играют большую роль для вынесения окон­чательного суждения по этой проблеме, чем признаки скандинавской расы, обнаруженные у манданов. Эти признаки в настоящее время ставятся под сомнение. Американист Фридерици в своем письме от 2 августа 1937 г. сооб­щил автору этих строк, что нет необходимости привлекать скандинавскую экспедицию 1362 г. для разъяснения проблемы «белокожих» индейцев- манданов[1150]. Вот что он пишет: «Манданы в языковом отношении ближе всего стоят к виннебаго, которые при вторжении французов проживали на Грин- Бее[1151] и с 1634 г. посещались «лесными бродягами»[1152]. Их сородичи манданы жили на северо-западе Висконсина в верховьях Миссисипи, как можно установить из их преданий и расспросов... Уже примерно к 1680 г., когда «лесные бродяги», почти все выходцы из Нормандии, давно проникли в эти места и «онемечили» здешние племена, женщины-индианки произвели от них на свет много детей-метисов. Когда Дюлут[1153] достиг верхнего отрезка Мисси­сипи, чейены[1154] уже населяли Миннесоту, будучи оседлым пародом, зани­мавшимся земледелием».

Впрочем, по мнению Xоланда, которому автор тотчас направил полу­ченное им возражение, рассуждения Фридерици не затрагивают сущности проблемы.

Вот что писал по этому поводу Холанд 9 октября 1937 г.: «[Фридерици) недостаточно хорошо осведомлен о том, как далеко заходили ранние фран­цузские исследователи в своих путешествиях по Америке. Верно, что- в 1634 г. первый француз Жан Николе проник так далеко в восточный Вискон­син, как это было возможно в те времена[1155]. Следующими пришли туда

в 1654 г. Радисон и Грозелье1. Они тоже пробыли там только несколько меся­цев и затем ушли. «Лесные бродяги» начали появляться около 1670 г. Но об­ласть, населенная манданами, удалена от этой местности более чем на 1000 миль, и ни один француз или другой белый не проникал так далеко до 1738 г., когда сюда пришел Ла-Верандри... Они должны были пересечь территории племен сиу, а это очень опасно... Впрочем, если мнимые «лес­ные бродяги» Фридерици действительно оставили в XVII в. голубоглазое потомство среди майданов, то почему же они не оставили такого же потом­ства в Висконсине, где французские купцы появлялись довольно часто?.. К тому же обращает на себя внимание совсем особая архитектура жилищ манданов, подобие которой мы находим только в средневековой Норвегии и Швеции».

Этим опровержением, видимо, устраняются возражения Фридерици. Но даже если проблему манданов считать еще не совсем выясненной, то приведенные выше доказательства достаточно вески и убедительны, чтобы рассматривать их как достоверное свидетельство того, что экспедиция 1362 г. была историческим фактом. Признаки европейской расы наблюдались у аме­риканских индейцев также во многих других местах и уже привлекли к себе внимание Гумбольдта. Этот исследователь, например, писал о «беловатой, нередко голубоглазой тускарорской народности»[1156][1157]. Разумеется, нельзя считать виновниками таких расовых смешений только скандинавских или французских норманнов. Возможно, что неоднократно происходили и пере­селения в Америку других народов Европы, о которых мы ничего не знаем, например, ирландцев (см. т. II, гл. 83).

Антрополог проф. Гюнтер в своем письме к автору от 19 июля 1937 г. высказал такое мнение: «Следует предположить, что происходили м,ного­кратные переселения групп северных европейцев, так как блондины в Кали­форнии и Южной Америке, блондины доколумбова периода, едва ли могут вести происхождение от викингов».

Автор вполне с этим согласен. Между тем прежние догадки подкреп­ляются открытием нетронутой могилы викинга у Бирдмора в провинции Онтарио. Подлинность этого погребения викинга, относящегося примерно к 1000 г., никем еще не ставилась под сомнение. Обнаружено оно было 24 мая 1930 г., но только в 1935 г. первое сообщение о нем стало известно широкому кругу специалистов, и лишь в марте 1939 г. можно было сделать на эту тему первый доклад[1158]. Имеются надежные научные доказательства того, что здесь к югу от Гудзонова залива был погребен норманский воин в полном вооруже­нии и что его могила осталась нетронутой вплоть до ее обнаружения в 1930 г.

Место находки достойно тем большего внимания, что оно подтверждает предположение, высказанное Левенталем еще 30 лет назад, но раньше казав­шееся маловероятны^. Этот исследователь считал, что влияние древне­скандинавской культуры распространялось, видимо, от побережья Гудзо­нова залива в область Великих озер. В научном докладе Левенталь закон­чил свои рассуждения следующим выводом: «Если согласиться с приведен­ными заключениями, то, следовательно, древнескандинавское влияние рас­пространилось на материк северо-восточной Америки от южной оконечности Гудзонова залива, распространяясь от племени кри к племенам потаватоми п Оттава. В этом случае отпадает посредничество ирокезов и атлантическое происхождение германского (древнескандинавского) влияния в Северной Америке»[1159].

Следовательно, представляется неопровержимым вывод, что норманны побывали в той части Северной Америки, в которой их присутствие иссле­дователи еще четверть века назад считали невозможным. Точно так же обстояло дело и в штате Миннесота. Даже если бы отнюдь не убедительные п большей частью уже опровергнутые возражения лингвистов и рунологов против подлинности Кенсингтонского рунического камня были правиль­ными, все же за историческую достоверность проникновения норманнов в XIV в. далеко на запад говорят следующие факты:

1. Четко выраженные черты северной расы у представителей вымершего племени майданов.

2. Многочисленные находки средневекового скандинавского оружия и утвари в штатах, расположенных к западу от Великих озер. Эти находки частично были сделаны еще в самый ранний период заселения данных рай­онов белыми, в 60-х и 70-х годах XIX в., то есть когда в этих краях еще никак пе могли обосноваться мошенники, занимающиеся подделкой древних памятников.

3. СовсехМ не индейская своеобразная архитектура хижин манданов и фортификационные сооружения этого племени. Таких укреплений не было ни у одного другого индейского племени, и они повсеместно отлича­ются подлинно скандинавскими чертами.

К этому нужно добавить совершенно точное с естественнонаучной точки зрения доказательство того, что надпись на Кенсингтонском камне была сделана много столетий назад, следовательно здесь не может быть и речи о современной фальсификации. Геологи подтвердили также, что место находки, расположенное в наши дни далеко от всех озер, еще несколько столетий назад должно было лежать па берегу озера, как и указано в над­писи. (Ни одному фальсификатору это никогда не могло бы прийти в голову!)

Учитывая все это, можно считать, что засвидетельствованная руниче­ским камнем норманская экспедиция в Миннесоту, предпринятая в 1362 г.,

была историческим фактом. После весьма тщательной проверки всех обстоя­тельств такой вывод был действительно сделан самым компетентным в этом вопросе американским научным учреждением — Смитсоновским институтом. По его инициативе Кенсингтонский рунический камень, хранившийся до того времени в торговой палате Александрии (Миннесота), 11 марта 1948 г. торжественно перевезли в вашингтонский Национальный музей, чем была официально признана его подлинность. Смитсоновский институт опублико­вал следующее заявление, которое кладет конец всем разговорам рунологов и лингвистов, что рунический камень «должен быть» подделкой:

«Шаг за шагом вырисовывались все более правдоподобные предположе­ния, позволяющие сделать вывод о вероятной подлинности... Хотя и нельзя привести неопровержимых доказательств того, что камень является под­линным свидетельством, все же возможность этого столь убедительна и ве­лика, что археологи Смитсоновского института считают памятник одной из самых достойных внимания исторических находок, обнаруженных в Но­вом свете... Скандинависты с самого начала выражали серьезные сомнения в его подлинности. Они утверждали, что руны на камне были не теми пись­менами, которыми пользовались норвежские грамотеи [XIV в.].

В надписи говорится о лагере на озере... [но] камень найден на вер­шине холма вдали от озера. Не было известно также ни одного предания о норвежской экспедиции, предпринятой в 1362 г. куда-нибудь по сосед­ству с Северной Америкой... Высказывалось одно возражение за другим.

Что касается самих рун, то выяснено, что хотя они и пе соответствуют рунам профессиональных писцов, но все же походят на те, какими пользо­вался в XIV в. в Норвегии обыкновенный человек, не занимающий должно­сти писца.

Геологи установили, что возвышенность, на которой в паше время нашлп камень, в 1362 г. была на берегу озера.

Но самым убедительным аргументом представляется нам то, что при­мерно в это время норвежская экспедиция действительно могла оказаться в Северной Америке. Она состояла из нескольких избранных молодых при­дворных, посланных за тем, чтобы вернуть в лоно христианства пропавших гренландских колонистов.

Весьма вероятно, что участники этой экспедиции... найдя безлюдным Западное поселение в Гренландии, узнали от эскимосов, что его жители задолго до того двинулись дальше па юг, и последовали за ними по их пред­полагаемому маршруту.

Они прошли предположительно через Гудзонов залив и дальше к югу на лодках, следуя по различным водным путям в глубь Миннесоты...»1

Этим сказано, пожалуй, последнее слово и вынесено высшее суждение по данному вопросу вопреки всем возражениям рупологов и скандина­вистов. Одно упоминание о близлежащем озере недвусмысленно свидетель­ствует о том, что надпись могла быть сделана только в то время, когда такое озеро действительно здесь еще существовало. Ни один фальсификатор нового

времени не допустил бы этой фразы, которая могла только вызвать сильные сомнения в правдоподобности надписи.

Исторически доказуемое переселение норманских викингов из Запад­ного поселения в 1342 г. дает нам также ключ к пониманию того, почему скандинавские искатели приключений XIV в. достигли таких поразитель­ных успехов.

Представляется вполне достоверным, что в средневековье с XI по XIV в. с Североамериканским материком и действительным расстоянием, отделяю­щим его от Гренландии, были знакомы гораздо лучше, чем в течение всего XV в. и отчасти несколько позднее. Ведь еще в XVIII в. такой превосходный знаток Гренландии, как Эгеде, полагал, что этот остров отделен от Аме­рики только узким проливом, через который можно - «метать дротики»1? Лишь ослабление транспортных и торговых связей с Гренландией после 1410 г. (см. гл. 157) было причиной того, что вместе со знанием острова был забыт также Винланд и тем самым утеряны сведения о Североамери­канском континенте. Впрочем, о нем и без того знали только в Северной и Северо-Западной Европе. Слухи об этом континенте, очевидно, никогда не доходили до романских народов.

Первое дополнение

Эта глава уже в основном была подготовлена к печати для нового изда­ния, когда в январе 1947 г. автор получил от Холанда его последнюю работу[1160][1161], совсем по-новому освещающую все проблемы, поставленные Кенсингтонским руническим камнем. Здесь следует подробнее остановиться на данной работе, поскольку это положит конец долгим спорам о том, в какой части Северной Америки находился Винланд.

Прежде всего в последней работе Холанда сообщается о новых находках древнескандинавского оружия и утвари, сделанных за последние годы в цент­ральных районах США. Так, например, рукоятка скандинавского меча XIII — XV вв. найдена на ферме у Хиббинга (Миннесота) 3 июня 1942 г., норвежское огниво — у Детройт-Лейкс в 1940 г., железный крюк, обычно применявшийся викингами для швартовки,—на озере Латока. Были найдены и другие предметы, свидетельствующие о посещении средневековыми скан­динавами этих районов страны.

Далее Холанд в одной только Миннесоте обнаружил десяток мест, где определенно находили причальные камни, которыми пользовались нор­вежцы. При помощи этих камней Холанд смог проследить за маршрутом плавания 1362 г. па протяжении сотен миль и нанести его на карту[1162]. Такими причальными камнями (mooring stones')пользовались в течение 1000 лет

только норвежцы и шведы. С этим обычаем был хорошо знаком Олай Магнус, живший в XVI в.1 Но и в наше время подобными камнями пользуются еще в фьордах западного побережья и на внутренних озерах, как установил Холанд во время путешествия по Скандинавии в 1928 г.; Стюффе в 1911 г. посвятил особое исследование этому скандинавскому обычаю[1163][1164]. Чтобы суда не сносило течением, скандинавы обтесывают каменные глыбы на берегу, придавая им характерную форму, и на ночь привязывают к ним тросы. Индейцы не знали этого способа и, кроме того,' не располагая железными инструментами, не могли бы быстро выдолбить в каменных глыбах характер­ные желоба, благодаря которым тросы не соскальзывают с камня. Отсюда следует неоспоримый вывод, что только скандинавы могли пользоваться причальными камнями в Миннесоте. Если 10 пунктов, где обнаружены «mooring stones»,последовательно соединить на карте линиями, то отчетливо вырисовывается водный путь через штат Миннесоту. Холанд пишет: «Этот водный путь проходит не по мощной реке вроде Миннесоты, которая пере­секает штат. Скорее он ведет через цепь маленьких связанных между собой протоков и озер»[1165]. В общем, это плавание во внутренние районы проходило в юго-восточном направлении, хотя и с многочисленными отклонениями и петлями. Холанд дает этому следующее объяснение.

Он полагает, что участники этой поразительной экспедиции в поисках пропавших жителей из Западного поселения в Гренландии вышли в плавание из своей основной базы в Ньюпорте (Род-Айленд) (см. стр. 352, 353). Они прежде всего обследовали побережье, держа курс на север, обогнули при этом Лабрадор и проникли в Гудзонов залив за 250 лет до его «первооткрывателя» Гудзона! Следуя вдоль берега, они добрались до реки Нельсон. Эта мощная река должна была убедить норманнов в том, что новая земля была не боль­шим островом, а огромным континентом и что обогнуть его было делом без­надежным. Поэтому они, вероятно, решили сразу же вернуться к своей базе. Но полагая, что плавание по Гудзонову заливу завело бы их слишком далеко на юг, они захотели избежать дальнего морского пути й правильно решили, что по суше быстрее доберутся до цели. Тогда нор­манны зашли, вероятно, в реку Нельсон и, стараясь пройти на юго-восток, начали искать подходящие водные пути, которые вели бы в этом направлений. Так они попали сначала в громадное озеро Виннипег, а затем, придержи­ваясь направления на Миннесоту — к Ред-Ривер. Отсюда по причаль­ным камням, Кенсингтонскому руническому камню и остаткам нор­манского алтаря можно проследить маршрут экспедиции до Мисси­сипи, где он прерывается. Теперь уже нельзя установить, вернулись ли участники экспедиции на свою исходную базу в заливе Наррагансетт или остались в новой стране, растворившись в племени мандапов, о чем позво-

ляют сделать вывод антропологические особенности этого племени, а также его не индейские обычаи, привычки и архитектура.

Однако совсем неожиданным было сообщение Холанда об одном из самых загадочных сооружений в Северной Америке, а именно о Ньюпорт­ской башне. Эта башня возвышается в Тауро-парке многолюдного морского курорта Ньюпорт у залива Наррагансетт на южном берегу острова Род-Ай­ленд (штат Род-Айленд). Несмотря на старательные исследования, длив­шиеся более 100 лет, и на усердные поиски в восточных штатах, до настоя­щего времени не было найдено ни одного надежного доказательства пребы­вания викингов в этой части Северной Америки. Ряд находок как будто свидетельствовал о* возможности такого посещения, но не хватало точки над «і». Теперь, она, очевидно, наконец, поставлена.

Рафн, высококомпетентный датский ученый, впервые издавший в 1837 г„ основательное и удовлетворяющее современным научным требованиям исследо­вание, посвященное проблеме Винланда, получил от проживающего в Ньюпорте доктора Томаса Эбба письмо, в котором впервые высказывалось предположение, что Ньюпортскую башню построили норманны. В 1839 г. Рафн в дополнении к своему труду писал, что Ньюпортская башня, пожалуй, дей­ствительно служит новым доказательством открытия Америки норманнами[1166]. Это сообщение вызвало большой интерес, как и найденный в 1831 г. па реке Фолл-Ривер скелет вооруженного человека, который сочли за останки погре­бенного здесь норманского воина. Правильно ли было это предположение, теперь нельзя установить, так как неизвестны обстоятельства, при которых были обнаружены останки, и нет надежных сообщений об этом факте.

Ньюпортская башня и найденный скелет вдохновили американского поэта Лонгфелло, и он написал балладу «Skeleton in Armor» («Скелет в во­оружении»),,в которой несколько сентиментально рассказывает печальную историю норманского рыцаря, бежавшего со своей возлюбленной в Винланд. Содержание этой баллады интересует нас здесь только в связи с тем, что в ней упоминается Ньюпортская башня. Герой баллады говорит:

Three weeks we westward bore And, when the storm was o’er, Cloudlike we saw the shore Stretching to leeward There for my lady’s bower, Build I the lofty tower Which to this very hour, Stands looking seeward.

[Три недели длилось плавание на запад, И когда прекратилась буря, Мы увидели берег, похожий на облако, Простирающийся с подветренной стороны.

Здесь я построил с любовью

Жилище моей госпожи,

Гордую башню, которая поныне Смотрит на море.]

В предисловии к своей балладе Лонгфелло подчеркивает, что сюжет ее вымышленный, а связь между скелетом в вооружении и Ньюпорт­ской башней он придумал сам. Поэт рассказывает также, что эту башню многие считают старой «ветряной мельницей», однако трудно поверить, что подобное сооружение «предназначалось первоначально для ветряной мельницы». Имея в виду, вероятно, труд Рафна, Лонгфелло указывает, что башню «датчане рассматривают теперь как творение их предков». Баллада Лонгфелло, вызвавшая в свое время сенсацию, появилась в 1841 г.

В дальнейшем по поводу Ньюпортской башни высказывались много­численные догадки. В 1845 г. она была объявлена донорманским памятником, «храмом языческого культа»1. В 1847 г. популярная книга Дэвиса, выдержав­шая ряд изданий, но спорная в научном отношении, способствовала распро­странению гипотезы о том, что башня построена норманнами[1167][1168].

Однако когда в 1850 г. было найдено завещание английского губернатора Арнольда, жившего в Ньюпорте в XVII в., мнение о башне изменилось. В документе от 24 декабря 1677 г. Арнольд пишет о Ньюпортской башне как о своей построенной из.камня ветряной мельнице [«ту stone built wind­mill»[1169]].В двух других документах, относящихся к тому же году, башню тоже называют ветряной мельницей. Губернатор Бепедикт Арнольд родился в Лимингтоне (Уоркшир, Англия), в местности, где. тоже строили ветря­ные мельницы из камня в виде круглых башен (например, Честертонская мельница). Это сочли за доказательство того, что Арнольд приказал построить башню в Ньюпорте и что она, следовательно, относится к XVII в. и ее нельзя ставить в связь с экспедициями норманнов. Правда, в 1868 г. исследователь Чаннинг, уроженец Ньюпорта, признал это мнение неосновательным, так как «на этом континенте никогда не видели и следа подобного сооружения»[1170]. Тем не менее гипотеза о том, что Ньюпортская башня была некогда ветря­ной мельницей, привлекала к себе все большее число сторонников, особенно после того, как она была поддержана американским историком Цолфри, основывавшимся на завещании Арнольда[1171]. После этого археологи все меньше и меньше интересовались руинами башни, хотя в специальной литературе она упоминалась довольно часто (только в Америке около 70 раз).

Даже относительно недавно Шартлеф утверждал, что башня могла быть построена только губернатором Арнольдом, так как с 1639 г. (начало анг­лийской колонизации побережья к юго-западу от полуострова Кейп-Код)

по 1677 г. о ней нигде больше не говорилось1. Подобные доказательства, основанные па умолчании, всегда бывают сомнительными и часто приводят к опасным и ошибочным умозаключениям. Ведь о Рейнском водопаде, напри­мер, тоже до 1415 г. в литературных источниках не говорится ни слова, а Ниагарский водопад не упоминался даже до 1683 г. Но можно ли сделать отсюда вывод, что оба они раньше не существовали? Ньюпортская башня с 1677 по 1730 г. тоже нигде не упоминается. Поэтому гипотеза Шартлефа представ­ляется крайне сомнительной. Кроме того, американской архитектуре ХАНІ в. чужды характерные особенности Ньюпортской башни. Двояко скошенные окна, такие, как в верхней части башни, «после вторжения норманнов в Анг­лии уже не прорубались»[1172][1173], но в Скандинавии, вероятно, они просуществовали еще долгое время. После того как французский ученый Анлар в 1910 г. зая­вил, что он считает башню руинами норманской церкви[1174],особенный веспри- обрело суждение лучшего шведского специалиста по средневековым сканди­навским церквам Фрелена, который писал в 1911 г.: «Ньюпортская башня, несомненно, была внутренней ротондой тщательно построенной круглой церкви»[1175].

Однако и это авторитетное заявление не могло убедить сторонников гипо­тезы ветряной мельницы. Но американский ученый Минс во время второй мировой войны опубликовал свое исследование о башне[1176]. Он проливает на это строение новый свет и приводит очень веские доказательства весьма древнего возраста башни.

Тщательное исследование Минса дополнено ценным трудом Холанда. В настоящее время не подлежит сомнению, что Ньюпортская башня — самое древнее строение в Северной Америке и что о XVII в. здесь не может быть и речи.

Первые английские колонисты пришли в залив Кейп-Код в 30-х годах XVII в. На северо-западном берегу этого залива они основали поселение Ныо- Плимут. Это поселение показано на эскизе карты, сделанной в 1634 г. Вудом и воспроизведенной Холандом[1177]. Но на этом же эскизе у залива Наррагансетт (к юго-западу от полуострова Кейп-Код, куда английские поселенцы прибыли только в 1639 г.) показан один-единственный населенный пункт, названный Олд-Плимут. Слово «Плимут» выбрано, очевидно, произвольно и не играет роли, но весьма показательно обозначение «олд» (старый). Оно говорит о том, что здесь обнаружили следы более древнего, доанглийского поселения, и можно предположить, что это были руины Ньюпортской башни.

P и c. t i. Кенсингтонский рунический камені» (Миннесота).

Рис. 15. Рунические письмена на Кенсингтонском камне.

Под каждой ст|юкой передача знаков латинскими буквами.

Рис. 16. Дне шведские секиры, относящиеся примерно к \1\ II. Найдены около Эрдалн и Крандола (штат Миннесота).

Зан. 1277

Рис. 17. Стальноіі вакоиечпик для копья, изготовлен­ный средневековыми скандинавскими ремесленниками. ПайД воззрениях Гергенрётера речь ужещла выше. Однако Шмидинг еще в 1924 г. писал, что «из Исландии христианство перекочевало также в Гренландию, которая после ее открытия Эйриком Рыжим была христианизирована его сыном Лейфом (около 1000 г.), а потом в Винлапд, в эту тоже открытую Лейфом полосу побережья Америки у Гудзонова залива»[1180][1181].

Последние слова свидетельствуют уже о легкомысленном подходе Шми­динга к этой проблеме в целом. Утверждение, что христианство было прине­сено в Винланд, также представляет собой плод вольпой фантазии и недо­казуемо, хотя возможность этого и не исключается.

Если согласиться с таким утверждением, то из него неизбежно вытекает следующий знаменательный вывод: в том месте, где была сооружена Нью­портская башня, норманский поселок, пожалуй, просуществовал не только шесть-семь лет; норманны, видимо, жили в нем после этого, а возможно, даже и раньше. Такое большое каменное сооружение, как Ньюпортская башня, для создания которой было израсходовано около 500 т камня и 600 куб. м других строительных материалов[1182], никто, пожалуй, не стал бы воздвигать, чтобы пользоваться им в течение нескольких лет или даже месяцев. К этому сле­дует добавить, что строение тщательно ориентировано по странам света и

отделано художественными украшениями. Наличие этой норманской круг­лой каменной церкви, построенной в XIV в., от которой остались такие инте­ресные руины даже теперь, по прошествии почти 600 лет, по мнению автора, несомненно, доказывает, что здесь когда-то долго существовала норманская колония, независимо от того, восходила ли она к первооткрывателю Вин- ланда Лейфу или к Эйрику Гнунсону, к экспедиции ли Кнутсона или какого- либо другого норманна. Нерешенным остается вопрос, когда возникло это поселение и что привело его к гибели. Когда после 1400 г. значительно осла­бели связи между Гренландией и Европой (см. выше), естественно, должно было погибнуть и норманское поселение на Американском континенте, основанное выходцами из Гренландии. Однако в XVII в. Вуд еще знал о «старом» поселении на берегу залива Наррагансетт, которое он произ­вольно назвал Олд-Плимут. Этот факт наряду с сохранившейся башней позволяет сделать вывод, что здесь исследователь может найти ценный ключ к решению большой проблемы, именуемой нами Впнландом!

Независимо от этого может быть одновременно разгадана и другая загад­ка более чем 400-летней давности, которая связана с названием Норумбега. Если разгадка считалась до сих пор только гипотезой, то эту гипотезу можно теперь признать неплохо обоснованной в свете приведенных выше рассужде­ний. Вот о чем здесь идет речь.

Когда в 1524 г. итальянец Верраццано, находясь на французской служ­бе, впервые после Колумба, Кабота и братьев Кортириалов плавал у еще не известных восточных берегов Северной Америки1, он особенно долго и охотно останавливался в большом заливе Наррагансетт, правда, видимо, только на подступах к его западной части. Североамериканцы и в наши дни считают залив Наррагансетт «превосходнейшей гаванью Америки»[1183][1184]. Здесь Верраццано завязал дружеские отношения с местными индейцами-нарраган- сеттами. Он восторженно отзывался о характере этих индейцев, их дружелю­бии и относительно высокой культуре[1185]. Кроме залива Наррагансетт, Верра­ццано выходил на берег еще в одном месте — на территории современного штата Мэн. Но там итальянец, очевидно, находился недолго, так как индей­цы, с которыми он встретился, относились к белым явно недружелюбно и были негостеприимны. К тому же они стояли па более низкой ступени раз­вития по сравнению с паррагансеттами. После возвращения Верраццано его брат Джироламо, нанесший па карту вновь открытые области, поместил па

побережье Мэна название Аранбега, не сообщая о нем никаких подробностей. Поскольку индейцы были кочевниками, трудно себе представить, чтобы у отсталых племен на побережье Мэна были постоянные поселения. Есть осно­вания считать, что Верраццано неправильно показал местонахождение насе­ленного пункта, который на самом деле находился у залива Наррагансетт, где на ряде позднейших карт XVI в. показан поселок, ныпе называемый Норумбега.

По сообщению Винтера,— пожалуй, лучшего знатока карт Западного океана, относящихся к XVI—XVII вв.,— название Норумбега прежде всего относится к местности, именуемой у Рибейры1(1529 г.) Тьерр а-де-Эсте- ван-Гомес, через которую протекает его река Рио-де-лас-Гамас. Так, видимо, назывался район залива Пенобскот. Рио-де-лас-Гамас получила позднее название Норумбега. В португальском атласе, находящемся во Флорен­ции, упомянутый залив еще посил название Норобегуа (Аноробегуа). Впро­чем, и из карты Томаса Гуда от 1592 г., на которую обратил внимание Кун- стман[1186][1187], как будто следует, что Норумбега или Аранбега — это название не

населенного пункта, а целого района, так как оно напечатано прописными буквами параллельно побережью, а не строчными и не под прямым углом к берегу, как было принято обозначать поселения.

Разумеется, Норумбега — не норманское название. Оно появилось, видимо, в результате искажения непонятного названия индейцами, а позднее романскими картографами. Как оно первоначально звучало, пусть попыта­ются разобраться скандинависты. Здесь мы вынуждены придерживаться дошедшего до нас начертания. В течение ряда столетий это таинственное название фигурирует в литературных источниках, и нельзя выяснить, о чем же идет речь,—то ли о пережитке, связанном с каким-то историческим собы­тием, то ли о мифе. Норумбегой занимались многие исследователи, но при­ходили к крайне противоречивым результатам. Если француз Бове считал, что здесь не может быть речи о подлинном норманском поселении[1188], то Хорс­форд, отличавшийся, правда, пылким воображением, пытался доказать, что Норумбега, вероятно, была поселением древних викингов[1189]. Сообщения Холанда в значительной мере подкрепили вторую гипотезу.

Весьма своеобразным, более поверхностным и тем не менее достаточно веским подтверждением правдоподобности абстрактных рассуждений Холан­да может служить следующий факт.

Норвежский король Магнус Эйриксон (1319—1355) был набожным чело­веком. Не подлежит сомнению, что уходившим в плавание норманнам, кото­рые должны были провести ряд лет вдали от родины, этот король дал духов-

них наставников. Если эти священники несколько лет тесно соприкасались с язычниками-индейцами, населявшими побережье залива Наррагансетт, то, конечно, они действовали как миссионеры и крестили соглашавшихся на это индейцев. В таких случаях принято давать крестившемуся новое, христианское имя. Людям Кнутсона, видимо, особенно подходящим каза­лось имя их короля. Индейцы района Кейп-Код, дружелюбно относившиеся к белым и считавшие этих пришельцев высшими существами, очевидно, позд­нее в течение столетий давали имя Магнус новорожденным мальчикам и де­вочкам. Ведь дают же католики имя Мария младенцам обоих полов! Во вся­ком случае, в XVII в., а возможно, даже еще позднее, такое имя встречалось у индейцев. Нам это точно известно в связи с одним событием, происшед­шим во времена английской колонизации. В июне 1675 г. вспыхнуло мощное восстание против английского господства, получившее название «войны короля Филиппа», по имени верховного вождя индейцев. 12 августа 1676 г. мятежники были разбиты в большом сражении губернатором Арнольдом, а «король Филипп» пал на поле брани. Многие вожди были захвачены в плен и казнены англичанами, в том числе и пожилая «предводительница» индей- цев-наррагапсеттов, которую звали Магнус! Никто не станет оспаривать, что это было не индейское, а европейское имя, распространенное только в Скан­динавии. Трудно усомниться и в том, что оно могло стать известным нарра- гансеттам лишь во времена экспедиции Кнутсона. Следовательно, это имя дает нам еще один ключ для проверки и подтверждения надежности выво­дов Холанда1. Впрочем, деда этой предводительницы звали Кунноуне (Qun- поипе), что Холанд с некоторой долей вероятности связывает с церковным термином «каноник». Индейцы, конечно, не различали имен от обозначений должностей у белых людей.

Холанд предполагает, что хотя бы некоторые из участников экспедиции Кнутсона, оставшиеся на базе у залива Наррагансетт, все же вернулись в Нор­вегию. Но это не более чем догадка. Вполне возможно, что ни одному из ее участников не было суждено возвратиться на родину. Нам неизвестно, дей­ствительно ли вернулись в Норвегию вместе с Кнутсоном отдельные участ­ники его плавания, как это предполагает Холанд[1190][1191]. Автор считает более веро­ятным, что этого не произошло, иначе в государственных архивах сохрани­

лась бы по крайней мере краткая заметка о таком выдающемся событии. К тому же, если люди с залива Наррагансетт были вынуждены долго оста­ваться в Америке, понятнее становится и любовное оформление тамошнего храма.

Принимая в соображение эти догадки, следует допустить, что в двух рай­онах Северной Америки ■— у полуострова Кейп-Код и в Миннесоте — като­лические священники были вынуждены долгое время проживать среди индей­цев. Что они при этом пытались действовать в качестве миссионеров, вряд ли стоит оспаривать. Но допустив такое предположение, можно считать, что появление епископа Эйрика Гнупсона (см. т. II, гл. 109) было новым источ­ником, откуда еще до Колумба христианские представления могли просачи­ваться к американским индейцам.

Высказанные выше соображения по поводу того, как можно разрешить неоднократно обсуждавшуюся проблему Норумбеги, следует считать только рабочими гипотезами. Они весьма спорны и, несомненно, недоказуемы.

' •

Второе дополнение (1951 г.)

Лингвисты и рупологи все еще высказывают значительные сомнения, изображая Кенсингтонский рунический камень как подделку, сфабрикованную в XIX в. Шведский ученый Янссон опубликовал, например, в 1949 г. обшир­ное филологическое исследование, чтобы придать вес этим подозрениям1.’ Вероятно, при содействии немецкого научного института, придерживающегося того же мнения, высказывания Янссона нашли широкий отклик в немецкой прессе. Тем более веской представляется точка зрения американского язы­коведа проф. Хагена, который, еще ничего не зная о работе Янссона, сам по­святил языку и рунам Кенсингтонского камня такое же вполне объективное исследование[1192][1193][1194]. Однако Хаген пришел к прямо противоположным выводам.

Этот американский лингвист прежде всего вносит незначительные ис­правления в данное Холандом толкование рунической надписи. Но в общем он полностью присоединяется к выводам Холанда. «Как бы то ни было, Холанд прав в основном, утверждая, что речь идет о подлинном памятнике сканди­навской экспедиции, совершенной в 1362 г. в глубь Северной Америки... Создавали мифы академики, а не Холанд»[1195]. Хаген вовсе не оспаривает, что отдельные рунические знаки написаны в необычайной для того времени манере, и без oгoвopoI^ допускает также своеобразие некоторых словообразований и их созвучие с современным английским языком. Однако он подчеркивает,

что швед, сделавший эту надпись, не обязательно должен был знать «офи­циальный» рунический шрифт своего времени. Хаген считает также, что передачу отдельных «неправильных» гласных можно объяснить различиями в диалектах, и подтверждает это положение рядом примеров. Так, некоторое своеобразие формы слов, типичное для средневековья, встречается и в других старых литературных источниках.

Самые ранние отзывы лингвистов и рунологов, относящиеся примерно к 1900 г., авторы которых не сомневались, что текст Кенсингтонской руничес­кой надписи «апокрифичен», Хаген опровергает следующим утверждением: «Теперь мы знаем гораздо больше об употреблении единственного числа гла­голов вместо множественного в ранний период, чем это было известно в 1899 г. и даже еще в 1909—1910 гг... Форма harболее вероятна для 1362 г., чем для 1880—1890 гг.»1.

Хаген полностью присоединяется также к мнению, высказанному Фло- мом, «что английские слова в надписи нигде не встречаются»[1196][1197].

Известный датский лингвист Тальбитцер писал несколько лет назад, что «после всего сказанного своеобразная надпись, ее руны, язык и содержа­ние могут быть признаны подлинными»[1198].

Североамериканские скандинависты, согласно устному сообщению Холанда от августа 1950 г., тоже за последнее время отказались от 95% своих прежних возражений против подлинности рунической надписи ввиду убедительных доказательств в пользу противоположного мнения.

Все большее признание, пожалуй, завоевывает положение, высказанное еще в 1949 г. датским специалистом Брёндстедом, который был приглашен в 1948 г. в Америку для изучения оригинала: «О скандинавском языке XIV в. и его диалектах филологи в настоящее время знают больше, чем пол­века назад»[1199].

Из всего сказанного следует, что относящиеся к тому времени суждения Сторма, ОлафаРюгхаи, видимо, также Бугге (около 1910 г.)[1200] значительно устарели и не могут теперь считаться авторитетными. Хаген разъясняет, что составитель надписи неоднократно пользовался древними рунами, в то время уже вышедшими из употребления, а отдельные знаки, например для передачи «w», он, очевидно, сам сконструировал благодаря знанию латин­ского алфавита. Все это неудивительно для непрофессионального писца. Составитель надписи был, по всей вероятности, родом из шведской области Вестерьётланд, а так как тогда еще не существовало установившегося лите­ратурного языка, то, следовательно, диалектизмы неизбежны.

Относительно включенной в надпись мольбы христианина за своих товарищей, убитых индейцами, которая дала пищу для многочисленных аргу- *

ментов против подлинности этого памятника, Хаген пишет следующее: «Каждое слово в этой молитве свидетельствует о том, что она была произне­сена и начертана человеком, жившим в XIV в., а не в XIX в. »1.

Между прочим, Хаген приводит ряд несомненно подлинных древних рунических надписей, в которых тоже есть отклонения от форм, принятых в те времена. На последней странице своего критического исследования Хаген приходит к выводу, что более ранние суждения языковедов «не были послед­ним словом по этому вопросу. Грядущему поколению ученых будет трудно понять, как кто-либо из предшественников мог быть таким слепцом»[1201][1202].

В ценном исследовании Хагена исключительно хорошо изложены все мнения языковедов и рунологов, высказанные до выхода в свет его труда. И Хаген не раз соглашается со старыми доводами в пользу подлинности надписи.

Следует еще сказать о том, что датского археолога Брёндстеда (Копен­гаген) пригласили в 1948 г. в США, чтобы проверить спорные доказательства. Брёндстед весьма добросовестно провел исследования и 18 ноября 1948 г. представил подробный отчет об их результатах пригласившему его обществу. Согласно отчету, датский исследователь сделал три важных заявления:

О могиле викинга в Бирдморе: что она «несомненно подлинная».

О Ньюпортской башне: «Если бы это простое и красивое сооружение стояло где-нибудь в Европе, то, по моему мнению, не было бы никаких сомне­ний в его средневековом происхождении».

О Кенсингтонском камне: «После долгого тщательного изучения я лично склонен считать этот знаменитый рунический памятник подлинным... С архе­ологической точки зрения ничто не говорит против этого камня»[1203].

<< | >>
Источник: Рихард Хенниг. НЕВЕДОМЫЕ ЗЕМЛИ. ТОМ 3. МОСКВА - ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. 1962

Еще по теме ГЛАВА 150 НОРМАНСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В ГЛУБЬ СЕВЕРНОЙ АМЕРИКИ И ЗАГАДКА КЕНСИНГТОНСКОГО РУНИЧЕСКОГО КАМНЯ (1362 г.):

  1. ГЛАВА 13 Преступление и наказание на постсоветском Северном Кавказе
  2. Договор транспортной экспедиции
  3. Земельные реформы в странах Латинской Америки
  4. Этнография и политика на советском Северном Кавказе
  5. Шариатская юстиция на советском Северном Кавказе
  6. 11 Становление и развитие государственных структур в Евразии и Северной Африке (VI—Iтыс. до н. э.): мир-системный контекст
  7. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие : Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана /В.О. Боб­ровников. — М.: Вост, лит.,2002. — 368 с. : ил., 2002
  8. ГЛАВА 69 КОЛУМБИЯ, ПЕРУ И ЧИЛИ
  9. ГЛАВА 63 ВЬЕТНАМ: ВО ВРЕМЯ ВОИНЫ И ПОСЛЕ
  10. ГЛАВА 6 Обычное право и правовой плюрализм
  11. ГЛАВА 76 ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ
  12. ГЛАВА 71 ЦЕНТРАЛЬНАЯ АМЕРИКА, ОХВАЧЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЕЙ
  13. ГЛАВА 72 СТРАНЫ КАРИБСКОГО БАССЕЙНА
  14. ГЛАВА 15 НЕСТАБИЛЬНЫЙ МИР 1918-1923
  15. ГЛАВА 70 АРГЕНТИНА, УРУГВАЙ, БРАЗИЛИЯ И ВЕНЕСУЭЛА
  16. ГЛАВА 79 США: ОТ БОЛЬШИХ НАДЕЖД К ГЛУБОКИМ РАЗОЧАРОВАНИЯМ
  17. Глава VI Утверждение закона и публикация его
  18. ГЛАВА 7 От «эпохи адата» к «эпохе шариата»
  19. ГЛАВА 4 Периодическое возвращение абречества