Особенности формирования и распределения политической власти
В исследовании функционального аспекта политико-правовой системы Древней Руси принципиальное значение имеет установление специфики и характера становящихся государственных отношений.
Пытаясь ответить на вопросы, как формировались органы власти Древнерусского государства, как распределялась, кем и каким образом контролировалась власть, можно выявить сущность политико-правового режима Древней Руси.К числу специфических условий, сопровождавших становление древнерусской политико-правовой системы, можно отнести уникальное месторасположение Новгорода и Киева. «Главными центрами были Новгород и Киев, расположенные, как в эллипсе, в двух “фокусах” области, втянутой в торговое движение... “Путь из варяг в греки” — ось не только политической карты, но и политической жизни Киевской Руси. Ее единство крепко, пока оба конца пути в одних руках»1. Возникновение городов такого масштаба, как Новгород и Киев, которые, по данным археологии, в Х в. имеют вполне сформировавшийся облик (концентрация власти и церковного управления, усадебная застройка — преобладание наземных жилых домов), связано с объединительной политикой киевских князей. На то, что объединение южного и северного протогосударственных образований с центром в Киеве (условная дата — 882 г. — поход Олега на Киев) является важнейшим этапом складывания Древнерусского государства обращают внимание и современные историки и политологи.
Исследователи единодушно ставят создание укрепленных поселений уже при Олеге в связь с обложением населения данью. Согласно ПВЛ, в 892 г. Олег «нача городы ставити». Но прежде им в старом укрепленном центре вместо общинной была посажена княжеская военно-служилая знать. Вначале окняже- нию подверглись племенные территории, примыкавшие к глав
ным международным торговым путям, и это не сопровождалось строительством крепостей. На этом этапе племенной центр мог являться либо «пактиотом», данником «мира деля», о чем свидетельствует история подчинения вятичей Киеву2, либо, помимо дани, племя могло нести обязанность участия в военных походах киевских князей.
Так, древляне уже в начале Х в. находились в определенной зависимости от Киева (как полагает И.Я. Фроянов, от полянской общины в целом), принимая участие в военных походах на Византию3. В 913 г. древляне выходят из под власти киевских князей («затворишася от Игоря»), В 914 г. «иде Игорь на древляны, и победивъ, и возложи на ня дань больше Олговы»4.Но создание собственно государственной сети пунктов, связанных с княжеской властью, начинается с административной реформы княгини Ольги и сопряжено, как известно, с уничтожением племенного центра древлян — Искоростеня — после хрестоматийного сюжета, описанного под 945 г. в ПВЛ. Как полагают ученые, эти завоевания завершились строительством на земле древлян княжеской крепости в Овруче5. Лишь после этого Древлянская земля становится составной частью Древнерусского государства. Княгиня Ольга в 946—947 гг. дала «уроки и уставы» не только древлянам, а двинулась затем по всей земле, установляя «места и погосты».
По последним археологическим данным, процесс возведения собственно государственных крепостей сопровождался акциями ликвидации местной общинной знати вместе с опорными пунктами ее власти. Эти данные красноречиво свидетельствуют о том, что время строительства княжеских крепостей совпадает с временем массовой ликвидации общинных центров, при этом рядовые поселения земледельцев не сжигались. После ликвидации племенных центров общины вынуждены были подчиниться новым хозяевам — княжеским крепостям6.
Сопоставляя время ликвидации автономии союзов племенных княжеств в тех регионах, где расположены их главные города, со временем, которым датируется основание на их территории укрепленного поселения, А.А. Горский приходит к выводу, что ни одного «чистого» случая эволюции центра племенного княжества или союза племенных княжеств в центр волости нет, и, следовательно, при переходе территории под непос
редственную власть киевских князей обычным было создание нового центра с целью, очевидно, нейтрализовать сепаратизм знати союза племенных княжеств7.
Следует заметить, что аналогичное явление прослеживается при образовании западно-славянских государств — Чехии и Польши: здесь также происходит создание новых центров и вытеснение старых8. С точки зрения сравнительно-исторического подхода еще больший интерес представляет скандинавский материал, в первую очередь по той причине, что здесь четко прослеживается период параллельного сосуществования двух центров в каждом административно-территориальном округе. Наряду с «тунами» — племенными центрами — с VII в. здесь появляется новый тип поселений — «хусабю». Исследователями он рассматривается как королевская усадьба, управляемая слутами конунга и предназначенная для сбора дани с местного населения9. Происходит как бы наложение двух сетей административных центров, соответствующих двум противостоящим системам власти: центральной и местной. На Руси с хусабю сопоставимы погосты. Показательно, что крупнейшие погосты располагались вблизи древнейших племенных центров: Гнездово — под Смоленском, Шестовица — под Черниговом, Сарское — под Ростовом, Городище — под Новгородом 10. Но, как показали раскопки последних лет, Новгород не просто сменил Городище: в городе открыты напластования середины Х в., когда жизнь на городище продолжалась, то есть в Х в. они сосуществовали. По мнению современных исследователей, подобный дуализм двух соседних центров многое объясняет. В данном случае он обусловлен дуализмом древних вечевых властей Новгорода и князя, чья экстерриториальная резиденция располагалась вблизи города11.
Таким образом, в зависимости от условий, в которых происходила ликвидация политической автономии племенных княжений, великокяжеская власть выбирала и различные способы реализации своей политики: от прямого уничтожения местной аристократической верхушки до постепенной замены администрации в случае добровольного присоединения. Возражая против непосредственной привязки археологической ситуации к указанным политическим событиям, следует указать на возможность различных причин, вызвавших гибель центров поселений.
Вопрос о том, всегда ли уничтожалась местная племенная знать,нельзя решить только с помощью археологических данных. Ответ на него зависит от того, как интерпретировать сообщения летописей, например, эпизоды с посольствами Олега и Игоря в Византию. Большинство исследователей полагают, что «всякое княжье» договора 944 г. и есть «примученная» местная племенная знать, которая еще в договорах 907 г. и 911 г. титулуется «светлые» и «великие» князья, хотя и «под Олгом сущих»12. Но некоторые ученые считают, что весь состав посольства был кровно-родственной группой, то есть Рюриковичами13.
Заслуживает внимания и такой вопрос, кто эффективней мог представлять центральную власть на местах — посадники из числа высшей военно-служилой знати или сыновья князя в качестве таковых. Интересный сравнительный материал о становлении верховной государственной власти и ее административной системы дает, на наш взгляд, соседняя с Русью Норвегия. Здесь в первой половине X в. первый правитель объединенного государства Xаральд Прекрасноволосый провел следующую реформу. Сначала им была создана система сидевших по волос- тям-фюлькам посадников-ярлов. Затем он дал своим сыновьям сан конунга и разделил между ними страну. В каждом из фюль- ков он дал сыновьям половину своих доходов, а также право сидеть на престоле на ступеньку выше, чем ярлы, но на ступеньку ниже, чем он сам 14. И те и другие через некоторое время вступили в конфликт друг с другом.
Как полагает А.В. Назаренко, причина конфликта кроется в разнонаправленности двух процессов: наделения сыновей и организации государственной власти на местах15. Нам же представляется, что формирование династического принципа управления государством не противоречит сути становления государственной административной системы, так как в нашем случае сыновья киевского князя, уже начиная со Святослава, — именно наместники, то есть его представители-управленцы на местах. Не случайно летописец подчеркивает, что киевский князь мог свободно перемещать их из одного города в другой.
Они были лично ответственны перед киевским князем за сбор и доставку двух третей дани в столицу, обязаны были защищать управляемую территорию и границы государства, поддерживать общий порядок судом от имени великого князя. Это особенно хорошо прослеживается со времен Владимира. Еще в конце XIX в.историки обратили внимание на то, что перечень городов, в которые Владимир послал наместниками сыновей, не случаен. Летописец вложил в него особый смысл: наместников получили главным образом города, стоявшие на окраинах складывавшегося государства. Под 988 г. сообщается: «Бе у него [Владимира] сынов 12: Вышеслав, Изяслав, Ярослав, Святополк, Всеволод, Святослав, Мстислав, Борис, Глеб, Станислав, Позвизд, Судислав. И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святопол- ка Турове, а Ярослава Ростове. Умершю же старейшему Вышесла- ву Новегороде, посадиша Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Муроме, Святослава Деревех, Всеволода Володимере, Мстислава Тмуторокани»16. Современный исследователь проблемы полагает, что потомки Владимира были посланы им прежде всего в те центры племенных княжений, верхушка которых особенно стремилась к отдалению от Киева и противостояла централизации государства17. В остальных городах роль наместников великого князя, начиная со второй половины Х в., исполняла высшая дружинная знать18.
По мнению Л.С. Васильева, ставка на взаимопроникновение и сращивание клановых близкородственных отношений и административно-политических функций является отличительной чертой государств с традиционным типом политической культуры. Вывод сделан на материале раннефеодального Китая, где основным тезисом формирования административной системы был: «государство — это большая семья»19. Но, поскольку черты патернализма изначально свойственны отечественной политической культуре20, можно предположить, что Владимир предпочел опереться на близкую родню по сходным основаниям. И хотя исследователи верно отмечают, что система отношений в раннем государстве несводима к нормам семейного и наследственного права, указывают на политические аспекты в посажении Рюриковичей, сменивших племенных князей, существует также обширная литература, в которой подчеркивается патримониальный характер отношений внутри политической элиты в ранний период21.
Отсюда вытекает, что на этапе генезиса государства административная реформа Владимира, оперевшегося на сыновей- наместников, имела определяющее значение для устойчивости политической системы Древней Руси. По мнению Н.Ф. Котля
ра, именно административная реформа Владимира, о которой летопись рассказывает под 988 г., положила конец местному сепаратизму, выбив почву из под ног племенной аристократии: «Этим был нанесен решающий удар родоплеменным отношениям в обществе», — утверждает исследователь22.
Внимание к данному аспекту складывания Древнерусского государства было привлечено с целью подчеркнуть, что оценка административной политики первых правителей как «негосударственной» может проистекать только из нашего неадекватного представления об особенностях реннесредневековых государств с доминирующим компонентом традиционного типа политической культуры. Между тем, если рассматривать формирование идеи государственности в раннесредневековой Европе не с позиций ее сличения с высокоразвитыми античными теориями о публичной власти, а с позиций оценки ее автохтонного развития из идеи суперсоюза племен, то мы получим совершенно иную картину. Действительно, Средневековое государство было почти полной антитезой государству античному, так как основывалось на личностных отношениях, а не на отвлеченной концепции государства и безличных институтах. По словам И.П. Медведева, в раннесредневековой Европе «место публичного права заняло патримониальное обычное право варварских “правд”, в результате чего произошла как бы приватизация государства, низведение его до ранга res privata военного вождя, его родовой собственности и, соответственно, как бы одомашнивание (доместикация) государственных служб»23. Подобную особенность раннего государства отмечают и другие исследователи. Они полагают, что пока не сложилось строгой административно-бюрократической системы, ключевым элементом в управлении выступал не знак (должность), а сам человек— безотносительно к тому знаку, которым он был отмечен 24. Политической мысли раннего Средневековья еще только предстояло выработать основания, на которых res privata может превратиться в res publica.
Проблема формирования и функционирования административного аппарата, «передаточного звена», имея длинную историографию, все же продолжает оставаться дискуссионной. Так, остается открытым вопрос, на какой же основе складывались отношения внутри политической элиты Древнерусского госу
дарства. В советской историко-правовой науке прочно утвердилось мнение об этих отношениях как идентичных западно-европейской модели и трактовались исключительно в терминах сюзеренитета — вассалитета25. Влияние работы В.Т. Пашуто, пытавшегося обосновать существование на Руси вассальной присяги оммажа, «рыцарских правд», регулировавших отношения сеньоров с вассалами26, было столь очевидным, что с этого времени феодальный вассалитет в княжеской среде стал прочным историографическим фактом27.
Но некоторые исследователи сегодня настаивают на том, что вассалитет X—XI вв. нет оснований считать феодальным, поскольку отношения внутри правящего слоя опирались на патриархальный юридический быт, что и выражалось соответствующей «семейной» терминологией28. По мнению И.Я. Фроянова, вассальные и семейные отношения для указанного времени практически совпадали: сюзереном выступает князь-отец, а вассалами — сыновья-княжичи29. Вышеназванный исследователь считает, что семейные отношения мешали складыванию субвассалитета, поскольку они есть прямые и непосредственные отношения младших родичей к главе семейства. Промежуточных отношений здесь нет и быть не может. К тому же, отмечает ученый, отсутствие субинфеодации расценивается современными исследователями истории раннего Средневековья стран Западной Европы как проявление незавершенности процесса формирования вассально-ленных отношений30.
Если же посмотреть на проблему шире, не сводя ее к западно-европейским соответствиям, то «недоразвитость» вассалитета для древнейшего периода русской государственности обернется типологически иной формой отношений внутри политической элиты. Как показывают лингвистические31 и этнологические 32исследования позднепотестарных и раннегосударственных обществ, первоначально политические отношения оформлялись с помощью старых категорий. В рамках традиционного политического режима большинство новых связей строилось по модели родственных и обозначалось терминами родства, поскольку традиционное мировоззрение было сориенти- рованно на родственные связи, а само общество воспринималось как социальный организм родства. Упоминание соответствующих терминов родства наряду с титулами было обязатель-
ным при обращении к лицам старшего поколения и более высокого социального положения33.
Это хорошо прослеживается на материале Древней Руси, причем к одному и тому же лицу нередко прилагалось по нескольку обозначений: «прислася Глебовича Всеволод и Володимер ко Всеволоду Юргевичу, рекуще ты господин, ты отецъ, брат наю старейший»3"; «послаша к нему, глаголюще, ты отец, ты господин, ты брат»; «поклонишася Юрью вси, имуще его отцем себе и господином»; «выеха князь Ярослав и удари челом князю Костянтину и рече, господине, аз есмь в твоей воли, не выдавайте мя отцю моему князю Мстиславу, ни Володимеру, а сам, брате, накорми мя хлебом»; «.Ростислав же ему отвеча, брате и отце»; «вы быста уладилася с своим братом и сыном Изяславом»; «и посла ко Всеволоду, ко уеви своему, в Суждаль и моляся ему, отче, господине»; «ты мои еси отец, а ты мои сын, ты же мои брат».
В период генезиса раннего государства категории родственных отношений стали использоваться гораздо шире. В терминах родства выражались и отношения власти в процессе руководства всем общественным организмом, управления им. Распространенность этого феномена этнологи объясняют следующим образом. По мнению Л.Е. Куббеля, «основной смысл употребления принципов родства и выражающих их терминов в применении к отношениям власти и властвования, потестарным отношениям, заключен в том, что именно они определяют и обусловливают самым доступным массовому сознанию этого типа общественного развития способом равноправное (или, наоборот, неравноправное) членство в данном обществе, делая индивида в конечном счете субъектом или объектом власти. Универсальность этих принципов... очень скоро привела к искусственному конструированию родственных связей, к возникновению фиктивного родства»35. Другие исследователи также отмечают, что именно благодаря генеалогии (иногда фальсифицированной) легализуются политические связи по восходящей и нисходящей линиям. Объясняется это тем, что в архаическом обществе человек, лишенный генеалогии — «без роду, без племени» — не мог считаться равноправным, а тем более привилегированным членом коллектива36.
- 88 -
А.Е. Пресняков впервые обратил внимание на особое положение княжеского кормильца (с XIII в. — «дядьки»), стоявшего с князем во главе дружины. Первый известный летописям кормилец — Асмуд: «...а Олга же бяше в Киеве съ сыномъ своимъ детьскомъ Святославомъ и кормилецъ его Асмудъ». Асмуд упоминается и далее с воеводой Свенельдом: «...кормилец бе его Асмуд и воевода бе Свенелдъ... и рече Свенелдъ и Асмудъ: князь уже по- чалъ, потягнете, дружино, по князе»3. Иногда одно и то же лицо называется воеводой и кормильцем: при Владимире исследователи указывают на Добрыню, его родного дядю по матери, руководителя его первых выступлений, Новгородского посадника38. Далее: «...и бе у Ярослава кормилецъ и воевода именемъ Буды [Блуд]». Кормильцем считают исследователи воеводу-тысяцкого Георгия Симоновича: «...и бысть посланъ отъ Владимера Мономаха въ Суздальскую землю сий Георгий, дасть же ему на руце сына своего Георгия»39. Дальнейшие летописные примеры также показывают, что кормильцы-дядьки часто находятся не только при малолетних князьях, но и при взрослых, притом со значительным политическим влиянием. Такова, например, фигура Свенельда. Как отмечает А.Е. Пресняков, «при Святославе видим его в положении почти соправителя. Как «“воевода отень” он стоит до такой степени рядом с князем, что имя его находим вместе с княжим в договоре Святослава с Цимисхием»40. Именно это обстоятельство послужило А.П. Толочко главным аргументом для вывода о том, что Свенельд был диархом-соправителем Святослава41. Главным же, на наш взгляд, является вывод, сделанный еще А.Е. Пресняковым о том, что «основой политического влияния педагогов-нутриторов-кормильцев надо признать связь искусственного родства, придававшую кормильцу по отношению к питомцу влияние, аналогичное родительской опеке»42.
В cовременной отечественной литературе на данный аспект складывания отношений внутри правящей элиты обратили внимание в первую очередь этнографы, находя типологические соответствия между институтом кормильства/аталыче- ства в разных странах43. Этот институт, впервые описанный в XIV в., был широко распространен на Северном Кавказе и в Дагестане в XIV—XIX вв. Известно кормильчество в Польше, Чехии, а также в Германии Х—ХI вв. М.О. Косвен показал существование аталычества у знати раннесредневековых кельтов
в Ирландии, Шотландии, Уэльсе, а также Исландии и некоторых других европейских странах44. В период римского завоевания оно было известно галлам, а во II в. до н. э — III в. н. э. — правящей династии Боспорского царства в Крыму. Не случайно исследователями отмечено, что некоторое сходство с кормиль- ством имеет обычай вассалов посылать своих детей заложниками ко двору правителя, где их воспитывали в соответствующем духе. В этом свете и сообщения летописей о киевских князьях, в дружинах которых были представители старой знати, выглядят более органичными45. Г.Г. Литаврин также указывает на категорию знатных лиц в административном аппарате раннесредневековой Болгарии, которая обозначалась термином «вскормленники» хана, то есть «питомцы», связанные с ним узами личной преданности и имевшие какое-то отношение к управлению славянскими провинциями46.
Исследователи справедливо отмечают, что кормильство упрочивало связи между правителями и их вассалами и способствовало внедрению княжеского рода в среду вассальной знати, где княжичи-«кукушата» постепенно вытесняли знатные элементы других родов. Вместе с тем сыновья князей росли чужими друг другу и под влиянием своих «кормильцев» вступали в распри47. Хотя тот же А.Е. Пресняков указывал и на обратную сторону этого явления. Он писал: «Стремление князей Рюриковичей монополизировать в своих руках княжую власть не дало на Руси кормильству развиться в крупную политическую силу. Те ростки, из которых у франков с развитием майордомата поднялась династия Каролингов... у нас заглохли без крупных результатов»48.
Таким образом, кормильству было предуготовано выполнять важнейшие функции политико-правовой системы: интегративные и адаптивные. По форме кормильство уподоблялось отношениям кровного родства, по содержанию же это был один из важных системообразующих институтов внутри складывающейся политической элиты, который скреплял, дублировал или замещал кровно-родственные связи. Его «конформистская» сущность в период бурного политогенеза выступает со всей очевидностью.
Отвечая на вопрос, как реально распределяется политическая власть между различными социальными группами, не
обходимо обратиться к рассмотрению особенностей формирования дружинной организации. Многие исследователи отмечают, что в борьбе за сохранение баланса сил лидеры стремятся связать себя с теми, кто готов был исполнять их волю и безоговорочно идентифицировать себя с ними, не претендуя в то же время на их должность. Но оценки этого феномена даются самые разные — от режима военной банды49до класса, совпадающего с административным аппаратом50, — что и послужило некоторым исследователям основанием для обозначения стадии раннего Древнерусского государства X в. как «дружинной»51. Разницу исследователи совершенно справедливо видят в том, что в отличии от простой банды, требованиям которой подчиняются по принуждению, государственному органу начинают подчиняться добровольно, так как признают эту власть легитимной. Возникает «рациональный» тип господства, основанный на осознанном убеждении в законности установленных порядков, в правомочности и авторитете органов, призванных осуществлять власть52.
Несмотря на то, что дружина набирается и строится не по родовому принципу, а по принципу личной верности, находится вне общинной структуры общества, она является своеобразной военной общиной, которой руководил князь — первый среди равных. Ее двоичная иерархическая структура: старшая дружина (княжие мужи, члены государственного, военного и хозяйственного управления) и младшая дружина (лица низшей государственной, военной и дворцовой службы) — исследована достаточно полно53. Но далеко не все аспекты данной проблемы можно считать исчерпанными.
В делении дружины на старшую и младшую исследователи справедливо усматривают потребности политической системы в организации структуры административного управления. К этому следует добавить, что этнологи на широком сравнительно-историческом материале отмечают дублирование статусно-возрастных структур общины в иерархических системах управления ранних государств54. Кроме того, В.М. Мисюгиным убедительно показано, что «в переходный период от доклассового к классовому» повсеместно складывается ситуация, аналогичная той, что наблюдается в странах африканского региона: наследованию по правилам линейного кровного родства предшествовало наследование группой «социальных сверстников», то есть «прин
цип смены социально-возрастных статусов доклассового общества» полностью сохранялся55.
Так, в среде младшей дружины Древней Руси хорошо заметны подобные различия: «детские», являясь свободными воинами, обладали более высоким статусом, чем «отроки» — слуги, занятые по хозяйству. По летописи выявляется иноземное происхождение некоторой части отроков. Например, отроки князя Бориса Георгий и Моисей были уграми56, а отрок Владимира Мономаха Бяндюк — из половцев57. Симптоматично, что в старославянском, чешском и словацком языках слово «отрок» означало «раб»58. Иными словами, отроки как чужаки, лишенные генеалогии, не могли обладать равным статусом с детскими, так как понятия «родственник» и «человек» совпадали в архаическом обществе Древней Руси. Отроками позднее стали обзаводиться и бояре. Детские же, напротив, сами имели шанс «дорасти» до «старейшей» дружины, то есть до боярского статуса59.
Одним из дискуссионных продолжает оставаться вопрос об основании экономических отношений между старшей дружиной и князем. Как представляетя, говорить о земельной основе этих отношений применительно к концу Х—XI вв. нельзя. В отечественных исследованиях наблюдается необоснованная, на наш взгляд, экстраполяция летописных сведений о княжеских и боярских земельных владениях XII—XIII вв. на весь XI в. и даже конец Х в.60 Часто наблюдается тенденция к удревнению княжеского и боярского землевладения даже у тех исследователей, которые критически оценивают отсутствие для этого оснований в более ранних отечественных трудах61. Убедительней, на наш взгляд, выглядит мнение И.Я. Фроянова, который полагает, что «передача в кормление городов и сел носила неземельный характер. Ведь передавалась не земля, а право сбора доходов с жившего на ней населения. Стало быть, вассалитет, строящийся на пожаловании кормлений, не имел феодального содержания, поскольку был лишен земельной основы»62.
Пытаясь ответить на вопрос о том, почему отношения, основанные на земельных пожалованиях, развивались слабо, следует указать на несколько своеобразное представление о собственности на землю, сложившееся в Древней Руси. Согласно С.М. Соловьеву, «земли было слишком много, она не имела ценности без обрабатывающего ее народонаселения; главный
доход князя, который, разумеется, шел преимущественно на содержание дружины, состоял в дани, которую князь собирал с племен и которая потом продавалась в Грецию»63. С одной стороны, земля имелась в изобилии, с другой — ощущался постоянный дефицит в освоенных участках. При таких условиях земельные пожалования были в значительной степени бессмысленными. Их границы невозможно было четко закрепить. Возможно, это еще одно обстоятельство, по причине которого в Древней Руси долгое время не развивались «классические» поземельные феодальные отношения. Как полагает Б.Н. Флоря, «деревенские общины — объект централизованной эксплуатации со стороны воинов, объединенных в составе военной корпорации особого типа — так называемой “большой дружины”, являвшейся одновременно и главной военной силой, и административным аппаратом... В рамках такой модели централизованная эксплуатация оказывалась и единственной формой эксплуатации общинников, и ведущей формой экплуатации в целом»64.
«Сущность феодальной собственности на землю, — пишет А.Я. Гуревич, — это власть феодала над людьми, ее населяющими; под вещной, экономической формой скрывалось личное отношение»65. Следовательно, право князя как верховного собственника земли проявлялось в возможности управлять «управленцами»: передавать специальным уполномоченным лицам права сбора дани с тех или иных земель. Представляется, что только в этом смысле уместно говорить о становлении верховной собственности государства на землю. А поскольку в раннем Средневековье военно-служилая знать и государственный аппарат в основном совпадали66, в новейшей литературе предлагается определение периода становления Древнерусского государства как «дружинного»67, что не может вызывать принципиальных возражений, если речь идет о времени не позднее правления Владимира Святославича. Соответственно, политико-правовой режим, при котором дружина занимает одну из главных ролей в формировании и реализации основных направлений политики и права, следует считать традиционным68.
Чтобы понять специфику отношений внутри правящей группы, следует обратиться к более глубокому анализу различий в юридических основаниях вассалитета (как системы отношений личной зависимости, основанной на договоре) и мини-
стериалитета (как службы недоговорного характера). В литературе отмечается, что отношения вассалитета и подданства-мини- стериалитета являются взаимосвязанными, но все же разными формами господства и подчинения внутри правящей элиты, а также между феодалами и государством69.
Н.Ф. Колесницкий, характеризуя взаимоотношения вассалитета и министериалитета в Западной Европе, отмечает, что в Германии королевская власть использовала государственный мини- стериалитет как средство, чтобы «создать себе искусственную опору», ибо «он давал то, чего не могла дать ленная система: верных королевских слуг, связанных с монархом узами личной зависимости и служивших ему в силу своего зависимого положения»70.
Преобладание подобного типа отношений некоторые исследователи наблюдают в Византии. Как отмечал А.Я. Гуревич, Византия не знала феодального договора, принципа вассальной верности или групповой солидарности пэров. «Вместо тесных “горизонтальных” связей между лицами одинакового статуса преобладали “вертикально” направленные отношения подданных к государю»71. В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов считают, что типологически русский вариант самодержавия близок византийскому72. Конечно, уместно говорить лишь о схожести, но не о тождестве сущности самодержавия в Древней Руси и Византии, как это иногда утверждается в литературе73. Ведь содержание понятия «самодержец» в Византии и на Руси не было равнозначным уже в теории, что можно считать убедительно доказанным74.
Здесь, как представляется, нельзя упускать из вида одну важную особенность: влияние идеологического фактора на складывание вертикальных связей. Древнерусское государство, войдя в качестве субцивилизационной структуры в состав восточно-христианского мира, с самой ранней стадии своего развития выстраивало отношения внутри административного аппарата по-иному, нежели это происходило в государствах западно-европейского региона. «Опираясь на представление о верховенстве государства над людьми и классами, заложенное в римско-византийском праве, [эти] монархи обретали господство над всеми своими подданными от знати до простолюдинов»75. Именно в силу своей приверженности православной идеологии, неотъемлемой частью которой являлась имперская доктрина власти76, формирующаяся древнерусская государственость
старалась опереться не на отношения договора между вассалом и сюзереном, а на отношения «вручения себя» подданных монаршей воле.
Архетипическая обусловленность моделей обоих типов отношений исследована Ю.М. Лотманом. Он указал на глубинные, ментальные связи между различными способами установления отношений «вертикальной» зависимости в обществе и соответстующей им религиозной ориентации.
По мнению известного культуролога, «сложившееся двоеверие (сосуществование языческого и православного мировоззрений. — И. Ф.) давало две противоположные модели общественных отношений в Древней Руси. Нуждавшиеся в оформлении отношения князя и дружины тяготели к договорности», тогда как православная доктрина требовала установления отношений безусловного подданства, при которых отношения между властью и подчиненными не получают характера эквивалентности77. Господством архетипической модели «договора» в Западной Европе отчасти можно объяснить тот факт, что здесь «передаточное звено» как проводник государственной политики рано становится равноправным субъектом собственности78.
Представляется важным отметить возрастающий интерес исследователей к проблеме «вертикальных» связей в административном аппарате. Ушедший было с исторической сцены термин «клиентела» вновь включается в круг современных политических понятий. Еще М. Вебер в своем сравнительно-историческом анализе политического господства использовал понятие «патримониальная бюрократия», сочетающее в себе элементы двух основных типов господства — «традиционного» и «легального». При этом подразумевалось наличие функционального аппарата господства, руководствующегося правом, которое устанавливает господин79. Как верно отмечается в литературе, клиентела уходит корнями в догосударственные отношения обмена деятельностью, в практику престижного поведения. Но трудно согласиться с автором, разрабатывающим эту проблему на современном отечественном материале, что клиентела как феномен исторически связана с представлением о договорной, условной природе отношений и является однотипным явлением с вассальной системой Средневековой Западной Европы80. Нам представляется, что в паре «патрон — клиент» преобладают отношения безусловной
личной зависимости, приближенной к понятию подданства-ми- нистериалитета или «вручения себя», и это особенно характерно для периода становления политико-правовой системы Древней Руси. В другом автор совершенно прав: будучи патриархальным институтом, клиентела компенсировала разрушавшиеся традиционные коммуникативные структуры81.
Исследуя особенности формирования и функционирования политико-правовой системы Древней Руси, нельзя оставить в стороне ее религиозно-идеологическую составляющую. Несмотря на такой существенный признак традиционной политической системы, как синкретичность, нераздельность власти, в изучаемый период заметно усиление функциональной специализации всех отраслей политической деятельности, в том числе выделение религиозно-идеологической. Значение сакрализации должности вождя для окончательного оформления этого политикоправового института сегодня подчеркивается в новейшей литературе82. При этом отмечается, что на ранних стадиях государственного развития значение религиозной, сверхъестественной санкции отношений властвования стремительно растет83.
Выше уже отмечалось, что сама этимология слова «князь» указывает на совмещение им в догосударственный период функций светского и духовного правителя. Как подчеркивают исследователи, современники и в X—XI вв. придавали некоторым древнерусским князьям качества волшебников, но реально княжеская власть со времени образования государства была отделена от культа84. Обращалось внимание также и на то, что по арабским источникам сакральный компонент власти в Древней Руси обладал приоритетом перед светским. По этому поводу О.М. Раповым было сделано вполне логичное предположение о том, что «перед принятием христианства в восточно-славянском обществе имело место разделение власти между жрецом- знахарем и князем-правителем. Это обстоятельство должно было привести к серьезному конфликту в период становления феодального строя, когда на первое место в стране выдвигался верховный правитель, а служителям культа в этой общественной структуре была отведена лишь подсобная, подчиненная роль»85. О силе политического влияния языческих жрецов писал академик Б.А. Рыбаков в своем фундаментальном труде «Язычество Древней Руси», и, как полагает А.А. Вишневский, имеющиеся
сведения (например, события 1024 г., 1071 г.) позволяют заключить, что власть волхвов вполне могла представлять собой реальную оппозицию княжеской власти. «В этой связи, — заключает он, — принятие христианства приобретает особый смысл как попытка княжеской власти реструктурировать сложившуюся политическую организацию в целях усиления княжеской влаги и ослабления политического влияния жречества»86.
Действительно, прежде чем христианство смогло проявить себя как элемент, стабилизирующий иерархию общественных ценностей, оно привлекло правящий слой новыми политическими возможностями. Сила управленческого потенциала древнерусской церковной организации росла в связи с освоением ею новых земель и неизбежным управлением ими. Любой новый монастырь на окраине Древней Руси превращался не только в административный центр, но и в действенного коллективного пропагандиста мировой религии и идеи государственности.
Консолидирующую роль церкви прекрасно сознавали те представители государственной власти, которые претендовали на наследие единой раннефеодальной монархии XI в. Владимир Мономах предпринял даже попытку сделать духовенство непременным участником княжеских снемов. Именно в этом смысле исследователи толкуют предложение Мономаха Олегу Святославичу в 1096 г.: явиться в Киев «пред епископы и пред игумены и пред мужи отец наших и пред людьми градскими»8"1. Сохранению политической роли Киева, за обладание которым боролись практически все княжеские линии, несомненно, способствовало среди других факторов и наличие в нем митрополичьей кафедры.
При традиционном политическом режиме религия, с одной стороны, содействовала легитимации власти через вовлечение части активного населения в политику, а с другой — служила важным средством отвлечения масс от политической деятельности и создания устойчивых сфер неполитической регуляции. Пассивная подданическая культура — норма для традиционного политико-правового режима. Лишь в периоды внешней военной угрозы или смены правителя те же религиозные институты и кадры могли стать организаторами масс и обеспечить политическую поддержку власти.
Подводя итоги изучению особенностей формирования функциональной подсистемы, следует констатировать, что в
конце IX—XI вв. Древняя Русь находилась на стадии оформления раннего государства — дофеодальной монархии. Формирующийся государственно-административный аппарат практически совпадал в это время с дружинной организацией. Иерархия внутри политической элиты еще не имела устойчивого сюзерено-вассального характера, так как не была основана на земельном пожаловании и опиралась на обычай воссоздания искусственного родства. Этот обычай, получая все более ощутимые политические коннотации, характеризовал специфику формирования и распределения власти в обществе. Некоторые институты политико-правовой системы Древней Руси (например, воеводы-кормильцы) содержали в себе механизмы контроля за отделением власти от общества, что обеспечивало ее постепенную ротацию. Лишь в конце XI в., с развитием земельной основы отношений «вертикальной зависимости», то есть по мере генезиса феодализма, произошло некоторое сближение понятий сюзеренитета-вассалитета в Западной Европе и в Древней Руси. Религия же в этот период служила важнейшим модулятором политической активности.
2.
Еще по теме Особенности формирования и распределения политической власти:
- Методические основы анализа формирования и РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ФИНАНСОВЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ ПОДРЯДНЫХ СТРОИТЕЛЬНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ МО РФ
- ГЛАВА 2. МЕТОДОЛОГИЯ АНАЛИЗА ФОРМИРОВАНИЯ И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ФИНАНСОВЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ В ПОДРЯДНЫХ СТРОИТЕЛЬНЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ МО РФ
- ГЛАВА 3. ПРАКТИЧЕСКАЯ АПРОБАЦИЯ МЕТОДОЛОГИИ АНАЛИЗА ФОРМИРОВАНИЯ И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ФИНАНСОВЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ ВОЕННО-СТРОИТЕЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ НА ПРИМЕРЕ ФАКТИЧЕСКИХ ДАННЫХ
- Особенности политического развития Руси в XII–XIV вв.. Владимиро-Суздальское н Галицко-Волынское княжеств
- Гордейко Сергей Васильевич. АНАЛИЗ ФОРМИРОВАНИЯ И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ФИНАНСОВЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ ГОСУДАРСТВЕННЫХ УНИТАРНЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ (НА ПРИМЕРЕ СТРОИТЕЛЬНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ). Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук. Москва - 1997, 1997
- Профессиональная деятельность журналиста информационного агентства: особенности формирования
- ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ УСТАВНОГО КАПИТАЛА КОРПОРАЦИЙ В РАЗЛИЧНЫХ ПРАВОВЫХ СИСТЕМАХ
- 15.1. Особенности информационных правоотношений, возникающих при формировании архивов, распространении и потреблении архивной информации
- Концепция отказоустойчивой распределённой структуры АИУС
- Процесс по политическим делам
- МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПАКТ О ГРАЖДАНСКИХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРАВАХ
- 56) Изменения в гос-политическом устройстве России в результате революции 1906-1907 г.г.
- 5. права орг. власти
- Н.В. КРЫЛ ЕНКО. ОБВИНИТЕЛЬНЫЕ РЕЧИ ПО НАИБОЛЕЕ КРУПНЫМ ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРОЦЕССАМ. ЮРИДИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО НКЮ СССР МОСКВА, 1937
- 13.4. Освещение деятельности органов государственной власти средствами массовой информации
- ТЕМА 3 - ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ И ПРАВО РУСИ В ПЕРИОД ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ (УДЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД) — XII – XIV вв.
- компетенция иных органов гос власти
- 91) Система высших и местных гос органов власти по Конституции СССР 1936г.
- 83) Высшие органы гос власти и управления СССР по Конституции 1924г.