<<
>>

Обычай и правовой плюрализм в постсоветской интерпретации

Я так подробно остановился на интеллектуальной одиссее концеп­ции правового плюрализма в современной этнографии права для то­го, чтобы показать, насколько она может быть полезной для исследо­ваний на бывшем советском Северном Кавказе вообще и в Нагорном Дагестане в частности.

Как известно, для отечественных ученых долгие годы было абсо­лютно невозможно приложить методику правового плюрализма к рос­сийским материалам. «Железный занавес» долго лишал их возможно­сти диалога с зарубежными коллегами. Более того, развитие россий­ской этнографии права, которая в конце XIX — первой трети XX в. достигла успехов, сопоставимых с достижениями более поздней юри­дической антропологии, было насильственно прервано в годы сталин­ских репрессий. По верному замечанию А.А.Никишенкова, изучение негосударственных норм регулирования общественных отношений «как бы ушло из юридической плоскости и осуществлялось в рамках анали­за „пережитков" древних форм родовой и общинной организации, семейно-брачных отношений. Традиционные отношения собственно­сти рассматривались почти исключительно через призму формацион­ных политэкономических макромоделей» (Никишенков:1998, 4).

С 50-х и вплоть до начала 90-х годов соционормативной культу­рой в России и на Кавказе занимались единицы. Немалый вклад в ее изучение на кавказских материалах внес уже упоминавшийся выше известный советский этнограф М.О.Косвен. Кавказ привлекал его главным образом своей архаикой. В общественном быту и фолькло­ре кавказских горцев он видел немало «пережитков» первобытности, в частности дуальной социальной организации, мужских союзов, до- правовых юридических обычаев (Косвен: 1925; 1961, 128-129). Изучение первобытного общества на северокавказских материалах

продолжили ученики Косвена, в частности А.И.Першиц. Едва ли не больший интерес представляют работы другого современного рос­сийского этнолога, Ю.И.Семенова.

Занимаясь главным образом пер­вобытным обществом, он много сделал для изучения истории общины, соотношения власти, права и обычая в адате (см., например: Семе­нов: 1968, 1979, 1997). Юрию Ивановичу принадлежит оригиналь­ная концепция ушерба, которым он заменяет понятие преступления в адате. Согласно Семенову, обычное право выступает первоначально как доправовой обычай, субъектами права в нем являются не инди­виды, а коллектив (род, обшина). С возникновением государства при­рода адата меняется, он постепенно превращается в право (Семенов: 1997, 11-12, 18-22). Не всё в подходе Ю.И.Семенова, в целом остаю­щегося в рамках формационной парадигмы, кажется мне приемле­мым. Но нельзы отрицать его большого вклада в систематизацию кав­казских и прочих этнографических материалов по адату.

В истории советской этнографии права нельзя обойти молчанием период поиска диалога с историками и юристами, занимавшимися проблематикой права и власти. В 70-е годы в ней сформировалось целое направление, получившее название потестарно-политической этнографии. Ее предметом исследования стали отношения и системы права и власти в первобытных и древних обществах. Сам термин (от лат. potestas — «власть») был предложен известным советским этно- графом-теоретиком Ю.В.Бромлеем (Бромлей:1972, 63; 1973, 15). Проблематика потестарно-политической этнографии была определе­на в работах Л.Е.Куббеля (Куббель:1979, 241-277). В рамках этой дисциплины в 70-80-е годы работали не только этнографы, но и юристы, как, например, А.Б.Венгеров. Из совместных этнографо­правовых исследований заслуживают внимания работы Венгерова, Куббеля и Першина, в частности разработанное ими с привлечением материалов адата кавказских горцев понятие мононорма, предпола­гающее сочетание юридического, социального и бытового содержания норм права в догосударственных обществах (Венгеров, Куббель, Першин:1984, Першин:1979). Этот термин удачно отражает услов­ность культурных границ, проводимых современными исследователя­ми между разными областями гуманитарного знания и социальной практики.

Начиная с периода «перестройки» положение в отечественной этнологии резко меняется. Прежние идеологические барьеры пали. Со второй половины 80-х — начала 90-х годов произошел всплеск интереса к обычному и отчасти мусульманскому праву. В разных рес­публиках Северного Кавказа было проведено несколько индивидуаль­ных и коллективных исследований по проблематике правового плю­рализма. В качестве примера можно привести проект, осуществлен­ный мною при поддержке Института «Открытое общество» (Фонд

Сороса) с участием П.Гарб (Калифорнийский университет, Ирвайн), И.Л.Бабич и Л.К.Гостиевой (Институт этнологии и антропологии РАН, Москва). В ходе работы были собраны и проанализированы архивные и полевые материалы, касающиеся использования норм обычного права в колхозах Северного Кавказа и Закавказья (краткое содержание проекта см.: Bobrovnikov: 1999, 25-26).

Группа энтузиастов под руководством Н.И.Новиковой, представ­ляющих разные научные дисциплины, объединилась в семинар по этно­графии права, или юридической антропологии, при Институте этно­логии и антропологии РАН в Москве. В его работе, начатой в 1995 г., участвовали и некоторые кавказоведы, в том числе автор этих строк, Я.В.Чеснов, И.Л.Бабич. Материалы семинара были опубликованы (Homo juridicus: 1997). И.Л.Бабич издала монографию «Эволюция правовой культуры адыгов», в которой рассматривается политика до­революционной России и СССР по отношению к адату и то, как она проводилась в жизнь в практике разнообразных местных судов со второй половины XIX по конец XX в. (Бабич:1999).

Тематика правового плюрализма стала настолько популярной, что в вузах Москвы и столиц кавказских республик было защищено не­сколько кандидатских и докторских диссертаций по обычному праву на Кавказе (см., например: Викторин: 1985; Куадже: 1988; Бабич:

2000) .В Грузии в 90-е годы появилась Лаборатория по изучению грузинского обычного права при научно-координационном центре «Социально-культурные традиции» Академии наук Грузии (Бабич: 1997, 95).

Совсем недавно на юридическом факультете Дагестанско­го государственного университета в Махачкале был создан Центр правовых исследований. При его поддержке дагестанский историк Т.М.Айтберов смог опубликовать интересную подборку арабских источников по дагестанскому адату XVIII—XIX вв. (Хрестоматия по истории права и государства Дагестана: 1999,1—II).

В последнее время понятие «правовой плюрализм» и его синонимы часто появляются в работах зарубежных и отечественных этнологов и юристов по России вообще (см., например, недавнюю работу: Martin:

2001) и Северному Кавказу в частности (Мусаева:1995, 146; Першин, Смирнова:1998, 81; Обычное право и правовой плюрализм: 1999, 5, 7, 210; Человек и право: 1999, 109-110; Бабич:1999, 4-5). Применение этой концепции к кавказским материалам кажется мне вполне оправданным. Она помогает лучше понять особенности разви­тия соционормативной культуры горцев, сначала входивших в мест­ные негосударственные правовые пространства, а затем оказавшихся в составе Российской империи и СССР.

Действительно, уже первые дошедшие до нас достоверные источ­ники говорят о множественности систем права по всему Кавказу. Политической раздробленности и этноконфессиональной пестроте

края соответствовало многообразие форм обычного права (Агларов: 1988, 166). В социальных полях клана, сельской обшины, союза общин, ханств адат сочетался с местными интерпретациями правовых норм шариата в его ханафитской и шафиитской редакциях у мусульман или с церковно-каноническим правом у православных христиан и не до конца исламизированных народов. До присоединения к России такие социальные поля либо были абсолютно независимы и не подчи­нялись государству, либо находились в разной степени зависимости от него.

Преобразования, произошедшие в регионе за последние полтора- два столетия, вели то к укреплению правового плюрализма (во вто­рой половине XIX и начале XX в., в постсоветскую эпоху), то к фор­мированию скрытого, или, по терминологии Гриффитса, «слабого», полиюридизма (при Шамиле, в ходе советских реформ).

Преимущества полиюридического подхода к местной действитель­ности еще не исчерпаны. Методика правового плюрализма в основ­ном применялась к исследованиям по конфликтологии (Межнацио­нальные конфликты на Кавказе: 1995). Кроме того, наши этнологи унаследовали немало ошибочных клише позитивистского и эволюцио­нистского типа, от которых их западные коллеги освободились уже к середине XX в. Сегодня отечественных и западных ученых интере­суют разные научные проблемы. Методология и даже язык постсовет­ской и западной этнологии различны. Из-за разрыва международных научных связей в годы «железного занавеса» и «холодной войны» большинству ученых из стран бывшего социалистического блока ста­ло почти невозможно понимать своих зарубежных коллег.

В постсоветской этнологии нередко случается, что заимствованные из западной науки понятия бездумно вставляются в старые позитиви­стские схемы. Постмодернистские идеи парадоксальным образом на­чинают служить не критике, а оправданию эволюционистского взгляда на право и общество. В этом отношении показательной мне кажется попытка А.И.Першица включить понятие правового плюрализма (или полиюридизма) в эволюционную перспективу. По его мнению, в древ­ности и средневековье полиюридизм на Кавказе носил этноюридиче- ский характер. У каждого народа был свой местный адат. Дальнейшая эволюция соционормативной культуры региона шла по пути усложне­ния полиюридизма: «...на этнический полиюридизм наложился поли­юридизм конфессиональный, возникающий с’ проникновением хри­стианства... а затем ислама с... шариатом... Но, пожалуй, ярче всего выражен в регионе политический полиюридизм, возникший с вхож­дением края в состав Российской империи, а затем РСФСР и России» (Першиц, Смирнова: 1998, 81).

Еще более серьезным недостатком постсоветской интерпретации правового плюрализма является преувеличение «традиционализма»

негосударственной соционормативной культуры. Обычное право при­вычно ассоциируется у большинства отечественных исследователей с глубоким прошлым, неизменной традиционной культурой (Кондра­шева:1999, 207; Смирнова, Тайсаева:1999, 211).

Причем для дока­зательства этого положения приводятся дореволюционные материалы, априорно проецируемые на современность и, как правило, не под­твержденные источниками (Ахмадов, Ильясов:1995, 21; Смирнова: 1995, 20). Вообще анализ правовых норм и институтов часто бывает вырван из конкретного исторического контекста. Почти все работы, посвященные адату разных кавказских народов, искусственно огра­ничиваются изучением небольшого отрезка его развития с XIX до на­чала XX в.

В духе архаизирующей тенденции попытки местных властей в 90-е годы реанимировать институты горцев, вроде адатных или ша­риатских судов, характеризуются как «возрождение и укрепление не­которых норм адата и шариата» (Бабич:1999, 235-236; см. также: Гостиева:1995, 28-29). Между тем собранные мной и некоторыми другими этнологами полевые материалы убеждают как раз в обрат­ном: благодаря массовым переселениям и последующим реформам второй половины XIX и особенно XX в. обычное право и другие эле­менты плюралистичной правовой ситуации в регионе необратимо изменились. «Исламское и адатное возрождение» на самом деле озна­чает формирование в регионе абсолютно новых постсоветских тра­диций (подробнее об этом см.: Бобровников:1995, 26; 1997а, 193- 199).

Кроме того, современные отечественные этнологи склонны абсо­лютизировать границы между правовыми нормами и институтами, со­существующими в рамках одного социального поля. Происходит то, что Гриффитс называл «внутренним» адвокатским подходом в условиях «слабого» правового плюрализма (Griffits:1986а, 43-44). На практике такой подход оборачивается преувеличением роли одной из состав­ляющих полиюридизма. Так, сначала в ученых кругах, а затем и сре­ди самих кавказских горцев утвердилось превратное представление о том, что время до Шамиля было «эпохой адата», в которую господст­вующее положение в юриспруденции занимало обычное право, а ре­формы имама называют «эпохой шариата» (см., например: Хашаев: 1961, 66-67; ср.: Агларов:1988, 155).

Современные этнографические описания судебных институтов со­здают у читателя ложное представление о том, что после российских реформ 1860-х годов и в раннее советское время отдельно существо­вали три разных типа судов — адатные, медиаторские и шариатские (например: Мусаева:1995, 138; ср.: Бабич:1999, 79, 163-165). На самом деле, как показывает анализ постановлений сельских сходов по адату и делопроизводства сельских судов, с XVIII в. в регионе про­

исходила рецепция норм шариата в местные правовые системы, по­степенное взаимопереплетение принципов адата и шариата и ислами­зация обычного права. Одни и те же люди составляли сельский суд, который разбирал иски по семейному праву по адату, а уголовные и отчасти поземельные дела — по шариату. Они же примиряли тяжущие­ся кланы и селения. Разные судебно-правовые системы на Северном Кавказе полностью не дифференцировались (Агларов:1988, 182).

Еше одной характерной особенностью постсоветской этнографии права на Северном Кавказе является романтически-прикладной под­ход к явлениям правового плюрализма. Следуя знаменитому тезису Маркса, что общественные науки должны не просто постигать, но и преобразовывать мир, многие современные этнологи пытаются при­менить свои знания в научно-практических проектах, имеющих целью реставрировать «традиционные правовые институты горцев», чтобы укрепить пошатнувшийся правопорядок в регионе. По точному заме­чанию А.А.Никишенкова, «сложились особые публицистические жан­ры „воспевания“ традиционной культуры народов, в которых особое место отводится обычному праву... Не случайно... что в этой публи­цистической деятельности активное участие принимают этнологи — представители национальной интеллигенции» (Никишенков:1998, 3; ср. изложенные выше соображения со взглядами целого ряда авторов сборника: Межнациональные конфликты на Кавказе: 1995, 5, 20, 22, 28, 29, 30).

Вслед за ними идею развития местных обычаев подхватили и рес­публиканские власти. Однако при этом они обычно не учитывают сме­ны социальных функций местных правовых норм в ходе реформ XIX- XX вв. Ведь такие институты, как кровная месть и ишкиль, из право­охранительных превратились в противоправные. Поэтому поддержка некоторых «горских традиций» на практике может лишь обострить криминогенную обстановку, пример чего мы видим сегодня в Чечне и Ингушетии, где власти попытались возродить уголовные наказания по адату и шариату за тяжкие правонарушения.

3

<< | >>
Источник: Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие : Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана /В.О. Боб­ровников. — М.: Вост, лит.,2002. — 368 с. : ил.. 2002

Еще по теме Обычай и правовой плюрализм в постсоветской интерпретации:

  1. 14. Постсоветский этап развития административной юстиции
  2. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие : Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана /В.О. Боб­ровников. — М.: Вост, лит.,2002. — 368 с. : ил., 2002
  3. 3.8.2. Применение методов правовой информатики и правовой кибернетики для исследования информационного права
  4. Порівняльно-правовий аналіз нормативно-правового забезпечення виборів до Європейського Парламенту
  5. ПРАВОВЫЕ МЕХАНИЗМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА В ОБЛАСТИ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ БАНКОВСКОГО КРЕДИТОВАНИЯ
  6. Тема 11. Правовое обеспечение операций финансовой аренды (лизинга). Особенности правового регулирования международных операций коммерческих банков
  7. 11.1.2. Правовые аспекты Интернет
  8. 4.1. Информационно-правовые нормы. Общая характеристика
  9. Правовое положение холопов
  10. 8.3. Правовой режим документированной информации
  11. 2.1.3. Классификация информации по роли, в которой она выступает в правовой системе
  12. 10.5. Структура правового регулирования отношений в области информационной безопасности
  13. 2. Правовые основы страхования жилых помещений
  14. КОРПОРАЦИИ В КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ И АНГЛОСАКСОНСКОЙ ПРАВОВЫХ СИСТЕМАХ
  15. Правовое положение освобожденных крестьян
  16. 5.2. Информационно-правовые нормы Конституции Российской Федерации
  17. 2. Правовое положение ЖК (ЖСК)