Глава V.Русская Правда
Слово „правда" въ древнихъ русскихъ памятникахъ письменности. Общее понятіе о „Русской Правдѣ". | Важнѣйшимъ памятникомъ древнерусскаго обычнаго права является РусскаяПравда. Слово „правда44 весьма часто встрѣчается въ юридическихъ актахъ древности, а равно и въ лѣтописяхъ, употребляясь здѣсь, подобно большинству старинныхъ терминовъ, въ самыхъ разнообразныхъ значеніяхъг). Подъ „правдою44 разумѣется прежде всего право, какъ видно изъ выраженія „stara prawda44(старое право, „пошлина44), упо- |
требляемаго у нѣкоторыхъ славянскихъ племенъ, „налѣзти правду'4 (найти свое право), „судити въ правду44 (по праву) и т. д. Такъ какъ представленія о правѣ и справедливости жили въ народныхъ обычаяхъ, то подъ „правдою44 разумѣлись и тѣ обычаи, которые дѣйствовали въ странѣ. Псковская Судная
Грамота предписываетъ, напр., князю и посаднику судить „взирая въ правдут. е. примѣняя на судѣ обычаи, бывшіе въ Псковской землѣ. Затѣмъ, подъ „правдою" разумѣлся также договоръ, который кѣмъ-либо заключался. Такъ, въ извѣстныхъ уже намъ договорахъ русскихъ съ нѣмцами, условія, заключенныя сторонами, или договоръ между ними, носятъ названіе „Правды". Въ договорѣ Смоленскаго князя Мстислава Давидовича съ Ригою, Готландомъ и нѣмецкими городами, за вступительными словами, уже намъ извѣстными, идутъ такія слова: здѣ ночинаеться (начинается) Правда:
1) аже боудетъ свабодѣныи члвкъ (свободный человѣкъ оубитъ, 10 гривенъ серебра за голову" и т.
д. (далѣе излагается содержаніе самаго договора съ нѣмцами). Употребляется слово правда, и въ смыслѣ испытаніе, — какъ это напр., видно изъ словъ Русской Правды „дати имъ правду желѣзо" (дать испытаніе желѣзомъ), — и въ смыслѣ присяга, крестоцѣлованіе, — какъ это видно изъ словъ Псковской судной Грамоты „ино ему (истцу) правда дати (принести присягу) на своей части, а цѣлованью быти одному" и т. д. Наконецъ, подъ „правдою" разумѣется, какъ судъ, такъ и тотъ судебникъ, иди судебный уставъ, по которому этотъ судъ производится. Поэтому „княжа правда" значитъ княжескій судъ, а подъ „Русской Правдою", если держаться языка подлинниковъ, надо бы разумѣть судебный уставъ, судебникъ. Такъ, въ Новгородской лѣтописи разсказывается, что въ 1016 г. Ярославъ (послѣ битвы съ Кіевскимъ княземъ Святополкомъ), наградивъ деньгами новгородцевъ, „отпусти ихъ домовъ и давъ имъ Правду и уставъ списавъ, глаголахъ тако: по сей грамотѣ ходите, якоже писахъ вамъ, такоже дерьжите". Затѣмъ идетъ текстъ Русской Правды. Псковская лѣтопись, говоря о смерти Ярослава, замѣчаетъ, „что представися князь Ярославъ, иже Правду устави, судебникъ". Наконецъ, въ древнѣйшихъ спискахъ Русской Правды она называется „уставомъ" или „судомъ" (т. е. судебнымъ уставомъ) Ярослава Владиміровича. Терминологія подлинниковъ могла бы быть удержана и теперь, еслибъ только современное положеніе въ наукѣ вопроса о происхожденіи Русской Правды позволяло намъ признать Русскую Правду оффиціальнымъ сборникомъ нашего права, составленнымъ Ярославомъ I и дополненнымъ его преемниками. Такъ какъ, въ дѣйствительности, Русская Правда не была о ф ф и - ціальнымъсборникомъ, то назвать ее уставомъ для суда (или судебникомъ) не представляется возможнымъ. Всего правильнѣе подъ наименованіемъ Русской Правды разумѣть сборники древняго нашего права, составлявшіеся, въ XI—XIII вѣкахъ, частными лицами и
содержавшіе въ себѣ записи народнаго о б ы ч- наго права, княжескіе уставы, судебныя рѣшенія и нѣкоторыя нормы, рецепированн ы я изъ византійскихъ памятниковъ права, обращавшихся тогда на Руси.
Мнѣніе ученыхъ о про
исхожденіи
Русской
Правды.
Вопросъ о томъ, какъ произошли эти сборники древняго права, извѣстные подъ наименованіемъ Русской Правды, есть одинъ изъ самыхъ спорныхъ въ литературѣ исторіи нашего права. Не имѣя возможности воспроизвести, къ краткомъ общемъ очеркѣ, всѣ мнѣнія, высказывавшіяся по поводу этого вопроса, отмѣтимъ лишь важнѣйшія. Можно раздѣлить на ч е - т ы р е группы всѣ эти мнѣнія, подраздѣляя ихъ затѣмъ на подгруппы, сообразно нѣкоторымъ ихъ отличіямъ.
Первую группу представляютъ мнѣнія, начало коихъ восходитъ еще ко 2-ой половинѣ XVIII вѣка; ими Русская Правда изоображается, какъ кодексъ, заимствованный изъ скандинавскаго, или, вообще, изъ германскаго права; вторую мнѣнія, считающія Р. Правду оффиціальнымъ памятникомъ нашего древнѣйшаго права, третью группу — неоффиціальнымъ частнымъ сборникомъ и четвертое мнѣніе, принадлежащее В. О. Ключевскому, видитъ въ Р. Правдѣ, хотя и неоффиціальный сборникъ, но сложившейся не въ сферѣ „княжескаго суда, а церковнаго[42]'. Что касается прежде всего мнѣній о заимствованіи Р. Правды изъ иноземныхъ, указанныхъ выше, источниковъ, то мнѣніе это сложилось въ средѣ нѣмецкихъ ученныхъ, когда-то наполнявшихъ нашу Академію Наукъ х). Оно покоилось на двухъ основаніяхъ. Принявшись за изученіе древняго русскаго права и поразившись многими аналогіями между юридическими нормами Русской Правды и нормами такъ называемыхъ „варварскихъ правдъ"(leges barbarorum), цѣлый рядъ ученыхъ, какъ Струбе-де Піермонтъ, Шлецеръ, Эверсъ, Рейцъ, Карамзинъ и др., во-1-хъ объяснили себѣ всѣ эти аналогіи, какъ прямыя заимствованія изъ чужеземнаго германскаго (норманскаго) права, а, во-2-хъ, утверждались въ мысли о такихъ заимствованіяхъ, исходя изъ представленія о сильнѣйшемъ вліяніи нормановъ на первоначальное устройство русскаго государства и общества.
Если норманы, или варяги — доказывали эти ученые, — были вообще, въ началѣ русской исторіи, насадителями нашей гражданственности и повліяли на организацію княжеской власти, дружины, на устройство управленія и суда, то, естественно, было (съ точки зрѣнія этой нормайской теоріи), предположить, что норманы ввели къ намъ и свои законы. Это было имъ тѣмъ легче сдѣлать, что, хота у русскихъ славянъ, и имѣлись свои юридическіе обычаи создавшіеся еще задолго до образованія государства, но эти обычаи очень легко будто-бы уступали свое мѣсто новымъ правовоззрѣніямъ, принесеннымъ изъ-за моря. Таковы, въ немногихъ словахъ, основанія указаннаго мнѣнія. Въ настоящее время, однако, эти основанія совершенно поколеблены. Такъ, что касается прежде всего заимствованія Русской Правды, то говорить о немъ было-бы возможно лишь тогда, когда оказа- лись-бы явственныя доказательства этого. Вліяніе въ правѣ (какъ и въ другихъ областяхъ культуры) — явленіе обычное въ исторіи народовъ, оно могло быть и въ данномъ случаѣ, хотя первоисточники не оставили ясныхъ слѣдовъ его, что уже само по себѣ говоритъ за его незначительность. Объясненіе этой незначительности вліянія лежитъ, какъ въ томъ, что нор- мановъ-варяговъ было вообще на Руси немного и къ ХІ-му же вѣку они совершенно растворились въ славянскомъ морѣ, такъ и въ томъ, что правовоззрѣнія нашихъ древнихъ предковъ вовсе не отличались тою податливостью и измѣнчивостью какія, находили у нихъ ученые норманисты. Вліяніе христіанской церкви было у насъ неизмѣримо сильнѣе и глубже, чѣмъ вліяніе нормановъ но и церкви пришлось цѣлые вѣка бороться съ языческими обычаями и взглядами русскихъ славянъ прежде чѣмъ ей удалось привить имъ свои; о податливости славянъ не могло быть и рѣчи. Затѣмъ вообще отъ вліянія права одного народа на право другого надо отличать за и мст вов а - н і я изъ чужихъ законовъ.
Въ данномъ случаѣ, даже допуская нѣкоторое вліяніе скандинавской культуры на устроеніе первоначальнаго русскаго государства и общества, нельзя еще говорить о заимствованіи такого обширнаго и сложнаго сборника, какъ Русская Правда, изъ чужеземныхъ источниковъ. Какъ-бы ни велико было сходство постановленій Русской Правды съ германскими и всякими иными иноземными нормами, она само по себѣ не говоритъ еще о заимствованіи. Заимствованіе въ правѣ есть переносъ чужихъ юридическихъ нормъ въ законы даннаго народа. Такой переносъ имѣлъ мѣсто неразъ въ исторіи права какъ у насъ, такъ и въ другихъ государствахъ ; но о немъ можно утвердительно говорить лишь тогда, когда исторія составленія даннаго памятника неоспоримо свидѣтельствуетъ, что составители его имѣли передъ собою чужой кодексъ, или отдѣльныя юридическія нормы иноземнаго права, при чемъ, по тѣмъ или инымъ соображеніямъ, они нашли возможнымъ взять ихъ цѣликомъ, или частію, и признать законами своего государства. Никакихъ, однако, слѣдовъ такогоперенесенія тѣхъ или иныхъ нормъ leges barbaro г и ш въ наши законы и помѣщенія ихъ въ Русскую Правду у насъ не имѣется, сами норманы за долго до составленія Русской Правды совершенно исчезли съ русскаго горизонта, да и княжеская власть была первоначально не настолько сильна, чтобы производить такіе перевороты, какъ навязываніе населенію чуждыхъ его міросозерцанію правовыхъ нормъ.
Но, какъ указано выше, въ Русской Правдѣ старыми учеными норманистами было отмѣчено много аналогій съ нормами скандинавскаго или германскаго права. Эти аналогіи признаются и современною наукою и можно даже утверждать, что чѣмъ чаще будетъ изучаться Русская Правда сравнительно съ другими древнѣйшими кодексами, тѣмъ больше будетъ открываться и этихъ аналогій. Однако, ихъ наличность объясняется не простымъ заимствованіемъ, — какъ думали ученые конца XVIII и начала XIX вѣка, — а тѣмъ, что всѣ народы, на извѣстныхъ, одинаковыхъ ступеняхъ ихъ культуры, имѣютъ сходственныя юридическія нормы и учрежденія, соотвѣтствующія общимъ условіямъ ихъ религіозной, экономической и политической жизни.
Эти-то общія условія когда-то простой и несложной народной жизни и приводятъ къ тому, что въ памятникахъ права народовъ, жившихъ въ различныя историческія эпохи, — или, даже если и одновременно, но никогда неимѣвшихъ между собою никакихъ сношеній, — встрѣчаются юридическія нормы, поразительно схожія. Юридическія нормы обычно отвѣчаютъ (поскольку они являются дѣйствующими въ данной странѣ) тѣмъ или другимъ интересамъ и нуждамъ извѣстнаго народа; но эти интересы и нужды въ извѣстную историческую эпоху могутъ быть свойственны и другому народу. Неудивительно поэтому, что и въ правѣ послѣдняго явятся нормы, одинаковыя съ нормами, дѣйствующими у перваго. При сравненіи памятниковъ права разныхъ народовъ, — если только эти памятники относятся къ одному и тому же культурному возрасту народа, — всегда будутъ находиться схожія нормы и учрежденія. Въ недавнее, сравнительно, время открыты были, напр., законы царя Хаммураби, правившаго Вавилономъ приблизительно за 2'250 лѣтъ до Рождества Христова и прозваннаго за свою дѣятельность „солнцемъ Вавилона" ; есть попытки найти сходства между постановленіями этихъ „законовъ" и Русскою Правдою, или Псковскою судною грамотою[43]). Старые ученые- норманисты — отмѣчая сходства постановленій Русской Правды съ законами шведовъ, датчанъ, вестготовъ, франковъ, — объясняли ихъ прямымъ заимствованіемъ. Такъ, напр.,Отру бе-де-Піермонтъ, указавъ на статью Р. Правды о ѣздѣ на чужомъ конѣ[44][45]), считалъ ее дословнымъ переводомъ соотвѣтственной статьи ютландскаго закона (Judtsche Lowbok). Она, дѣйствительно, по содержанію своему и даже по редакціи, очень похожа на постановленіе ютландской Правды. Но, однако, уже Эверсъ долженъ былъ признать, что о прямомъ заимствованіи здѣсь не могло быть и рѣчи по той простой причинѣ, что ютландскій законъ былъ составленъ на 223 года позднѣе Русской Правды, а разительное сходство этого постановленія въ томъ и другомъ памятникѣ, по Эверсу, можетъ быть объяснено тѣмъ, что оба эти памятника черпали свое содержаніе изъ единаго германскаго источника2). Однако, чтобы утверждать это, надо доказать, что такой источникъ былъ налицо передъ составителями обоихъ памятниковъ; этого, конечно, Эверсомъ не дѣлается, да едва ли это и было бы возможно при наличности тѣхъ скудныхъ свѣдѣній, какія имѣлись въ рукахъ изслѣдователя по исторіи составленія того и другого памятника. Но, если такихъ свѣдѣній нѣтъ, то не естественнѣе-ли предположить, что сходство постановленій указанныхъ двухъ памятниковъ о ѣздѣ на чужомъ конѣ безъ разрѣшенія его собственника, объясняется, какъ простотою самаго случая, возможнаго всегда и вездѣ, такъ и общимъ характеромъ данныхъ памятниковъ, содержащихъ въ себѣ вообще рядъ карательныхъ нормъ противъ нарушенія права собственности, при чемъ эти нормы являются тамъ и здѣсь казуальными.
Теорію заимствованія Русской Правды можно было считать сданною въ архивъ, если-бы въ недавнее время, хотя и съ большими оговорками, теорія эта не была вновь выставлена въ вышеуказанномъ сочиненіи извѣстнаго нѣмецкаго ученаго Goetz'a „Das russisehe Recht (Русская Правда)". Проф. Гетцъ находитъ, что постановленія древнѣйшей Р. Правды о т. наз. сводѣ и объ оскорбленіи дѣйствіемъ („аще-ли рннеть мужъ мужа либо отъ себе, либо къ себѣ" . . .) заимствованы изъ Салической Правды. Принявъ во вниманіе, что Русская Правда упоминаетъ о варягахъ и что варяги-германцы часто появлялись на Руси для торговли, авторъ думаетъ, что черезъ нихъ русскіе вообще познакомились съ нормами германскаго права и, въ частности, съ вышеуказанными постановленіями о сводѣ и пр., подобно тому какъ они познакомились съ византійскимъ правомъ черезъ посредство прибывшаго на Русь изъ Византіи духовенства (т. I., стр. 125). Мы будемъ имѣть еще случай говорить о сводѣ
Р. Правды, какъ институтѣ чисто-славянскаго происхожденія ; чтоже касается оскорбленія дѣйствіемъ, то достаточно, на нашъ взглядъ, простаго сопоставленія соотвѣтствующихъ статей Р. Правды и Lex Salica, чтобъ отрицать заимствованіе перваго постановленія изъ Салической Правды[46][47]). Приведенное утвержденіе Гётца вызвало уже возраженіе въ ученой литературѣ нашей и проф. М. А. Дьяконовъ отмѣтилъ, въ указанной выше своей рецензіи, что „византійскія вліянія оставили огромное количество документальныхъ слѣдовъ[48]* и что, наоборотъ, намъ соверпіенно неизвѣстны слѣды германскихъ вліяній, почему „вся попытка проф. Гётца оживить старое ученіе Эверса не можетъ быть признана удачною (стр. 233). Надо, впрочемъ, замѣтить, что проф. Гётцъ вообще очень осторожно касается даннаго вопроса, пытаясь установить лишь отдѣльные случаи такихъ заимствованій и вліяній, но вовсе не говоритъ о несамостоятельности нашего памятника въ цѣломъ.
Обращаясь къ взглядамъ, признающимъ Русскую Правду памятникомъ національнымъ и ниоткуда незаимствованнымъ, надо, въ свою очередь, различать здѣсь нѣсколько мнѣній о происхожденіи Русской Правды.
Такъ, по одному мнѣнію, Русская Правда есть о ф ф и ц і а л ь - н ы й памятникъ нашего права, обязанный своимъ происхожденіемъ законодательной дѣятельности великаго князя Ярослава х) и его преемниковъ; по другому, — это сборникъ юридическихъ обычаевъ и судебной практики составленной частными лицами; по третьему, которое особенно подробно и обстоятельно развивается проф. Ключевскимъ, „текстъ Русской Правды сложился не въ сферѣ княжескаго суда, а церковнаго суда, въ средѣ церковной юрисдикціи, нуждами и цѣлями которой и руководился составитель Правды въ своей работѣ". (Курсъ, ч. I, стр. 255.) Что касается перваго мнѣнія, то его главнымъ образомъ придерживались старые наіпи изслѣдователи Русской Правды, какъ Татищевъ, Шлецеръ, Болтинъ, Карамзинъ и др., думавшіе, что вся Правда отъ начала до конца принадлежала Ярославу I. Новѣйшіе ученые, держащіеся мнѣнія объ оффиціальномъ происхожденіи Русской Правды, — какъ, напр., Погодинъ, Бѣляевъ, Ланге, и др. — признаютъ уже, что Ярославу принадлежитъ лишь часть Правды (47 статей т. н. „Троицкаго списка"), а остальныя части составлялись при его сыновьяхъ и даже при его внукѣ Владимірѣ Мономахѣ, которымъ данъ былъ законъ объ ограниченіи „рѣза" (процентовъ). Ученые, держащіеся того мнѣнія, что вся Русская Правда принадлежитъ Ярославу I, между прочимъ, основывались, какъ на томъ, что сама Русская Правда въ нѣкоторыхъ спискахъ носитъ наименованіе „Устава вел. князя Ярослава", такъ и на томъ, что въ лѣтописи есть такой, приводившійся уже нами раньше, разсказъ объ Ярославѣ: послѣ битвы съ кіевскимъ княземъ Свято- полкомъ, Ярославъ одарилъ деньгами помогавшихъ ему новгородцевъ и затѣмъ „отпусти ихъ домовъ и давъ имъ Правду и уставъ списавъ, глаголавъ тако: по сей грамоте ходите, якоже писалъ вамъ, такоже дерьжите"; а за этимъ разсказомъ идетъ текстъ древнѣйшей Правды. Но, разбирая этотъ разсказъ лѣтописи, ученые, — отрицающіе, что Русская Правда есть „княжескій уставъ", — указываютъ въ немъ нѣкоторыя несообразности, непозволяющія признать его соотвѣтствіе обстоятельствамъ дѣла. Такъ напр., В. И. Сергѣевичъ говоритъ: „что Ярославъ наградилъ новгородцевъ деньгами, это понятно; но что въ награду онъ далъ имъ Русскую Правду, это непонятно, такъ какъ Правда не содержитъ въ себѣ никакихъ элементовъ награды, пожалованія. Есть и другая еще болѣе крупная несообразность.
§ 1 Si quis baronem ingenuum de via sua ostaverit aut inpinxerit, DC dinarios, qui faciunt solidos XV, culpabilis judicetur (Lex. Salica, tit. XXXI „de via lacina), т. e. если кто благороднаго (свободнаго) человѣка (baro = человѣкъ, мужъ) собьетъ или столкнетъ съ дороги, присуждается къ заплатѣ (пени) въ 600 денаріевъ, составляющихъ Іо солидовъ.
1) Мнѣніе проф. Гётца, утверждающаго, что древнѣйшая редакція Русской Правды была составлена еще до Владимира Св., не можетъ быть принято, какъ на это основательно указывается проф. М. Ф. Владимирскимъ-Будановымъ въ его рецензіи на сочиненіе проф. Гетца. Наоборотъ, мнѣніе его, что означенная редакція содержитъ „старо- русск оеобычное право" (I, 269 стр.), должно быть признано, какъ намъ кажется, вполнѣ основательнымъ.
•Относя написаніе Правды къ 1016 г., лѣтописецъ не замѣтилъ, что въ этой Правдѣ рѣчь идетъ о законодательствѣ сыновей Ярослава: Изяслава, Святослава и Всеволода, которыхъ тогда еще и на свѣтѣ не было“ [49]). Вообще В. И. Сергѣевичъ приходитъ къ тому выводу, что лѣтописецъ приписалъ Правду Ярославу „не потому, что этого требовалъ текстъ Правды, а потому, что, можетъ быть, въ его время такъ думали'4. (Лекціи и изсл. стр. 88.) Что же касается того, былъ ли конецъ Русской Правды, — слѣдующій за приведеннымъ въ примѣчаніи оглавленіемъ („Правда оуставлена Рѵськои земли" и пр.2) — произведеніемъ сыновей Ярослава, то многіе ученые, начиная съ Калачова (т. е. съ 1846 г., когда имъ написано изслѣдованіе о Русской Правдѣ) и до послѣдняго времени, также не находили возможнымъ приписывать сыновьямъ Ярослава всѣ статьи, идущія за этимъ оглавленіемъ, такъ какъ, напр. статья 42 „о поклонахъ вирныхъ" („поклонахъ" — пошлинахъ судебныхъ) называется въ самой же Правдѣ „урокомъ. Ярославлевымъ", а статья 21 принадлежитъ Изяславу. а не не всѣмъ братьямъ его и т. д.3) Иначе говоря, если первыя 17 статей древнѣйшей редакціи Русской Правды нельзя считать, — основываясь на лѣтописномъ разсказѣ, — уставомъ Ярослава, то нельзя въ свою очередь, всѣ послѣдующія статьи признать законодательствомъ сыновей Ярослава, какъ это ясно изъ приведенныхъ примѣровъ.
Ученые, отрицающіе оффиціальное происхожденіе Русской Правды и несчитающіе возможнымъ признать, что она была „уставомъ" Ярослава и его сыновей, приводятъ затѣмъ еще рядъ сообрженій въ пользу частного происхожденія сборниковъ права носящихъ наименованіе Русской Правды. Такъ, напр., ими указывается, что авторы Правды вездѣ говорятъ отъ третьяго лица, тогда какъ, еслибъ Правда была княжескимъ уставомъ, всего естественнѣе было-бы данному князю- законодателю говорить о себѣ въ первомъ лицѣ, какъ это, обыкновенно, и бывало въ древнихъ уставахъ (напр., въ церковныхъ уставахъ) и грамотахъ; между тѣмъ, въ Р. Правдѣ мы видимъ совершенно обратное4). Такъ, напр., въ Р. Правдѣ
мы читаемъ, что за убійство княжескаго тіуна полагается вира въ 80 гривенъ, а за стараго конюха у стада ■— 80 же гривенъ, какъ установилъ И заславъ за своего конюха, котораго убили дорогобужцы.
Затѣмъ, въ Р. Правдѣ встрѣчаются княжескія судебныя рѣшенія, при чемъ, однако, во-1-хъ, о нихъ также говорится въ третьемъ лицѣ, а во-2-хъ, невидно попытки обобщить ихъ въ норму, имѣющую примѣненіе во всѣхъ аналогичныхъ случаяхъ, какъ это можно было ожидать отъ княжескаго „устава14. Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ, напр., самъ Изяславъ, назначивъ указанную выше виру въ 80 гривенъ „за конюха стараго14, сдѣлалъ объ этомъ постановленіе, то онъ и сказалъ-бы: „се язъ, Изяславъ, оуставилъ41 и т. д. между тѣмъ, какъ въ Правдѣ, — въ приведенной выше 21-ой статьѣ — говорится, что эта пеня взимается въ томъ размѣрѣ, „какъ установилъ Изяславъ за своего конюха11, т. е. только передается о томъ, что сдѣлалъ Изя. славъ въ данномъ случаѣ, а не сообщается прямо его „устава11. Затѣмъ въ указанной статьѣ мы явно имѣемъ дѣло съ судебнымъ рѣшеніемъ князя, состоявшимся по опредѣленному поводу (по поводу убійства его „стараго конюха11, бывшаго „у стада11, дорогобужцами), безъ малѣйшей попытки превратить это рѣшеніе затѣмъ въ общую норму закона (устава), какъ можно было- бы ожидать въ оффиціальномъ сборникѣ. Противъ оффиціальнаго происхожденія, далѣе, говоритъ также и разнообразіе содержанія Русской Правды по отдѣльнымъ спискамъ, чего-бы не могло быть въ такой степени, какъ это встрѣчалось на практикѣ, еслибъ была общая первоначальная редакція Правды, какъ княжескаго устава1). Наоборотъ, если признать Правду произведеніемъ частныхъ лицъ, записывавшихъ судебныя рѣшенія, обычаи, княжескіе уставы и пр., то станетъ понятнымъ и разнообразіе ея содержанія по отдѣльнымъ спискамъ: одному собирателю казался важнымъ одинъ обычай, другому — другой, одинъ зналъ объ одномъ княжескомъ уставѣ, а иному онъ былъ неизвѣстенъ, почему онъ его и не
„по Ярославѣ же (послѣ Ярослава} паки совкупишеся сынове его: Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ и мужи ихъ: Коснячко, Перенѣгъ, Никифоръ и отложиша оубиеніе за голову" ... (2 статья); или „Воло- димѣръ Всеволодичъ, по Святополцѣ, созва дружину свою на Вере- стовѣмъ (въ сельцѣ Берестовѣ, гдѣ былъ загородный дворецъ князя): Ратибора, Киевскаго тысячьскаго, Прокопью, Бѣлогородскаго тысячь- скаго, Станислава ... и оустави до третьяго рѣза“ (48 статья).
1) Иначе, впрочемъ, представляется дѣло однимъ изъ молодыхъ дченыхъ нашихъ, а именно П. И. Бѣляевымъ, утверждающимъ, что источникомъ Русской Правды была „Уставная грамота, которую уалъ новгородцамъ Ярославъ въ первой четверти XI вѣка", (ibid., стр. 100 и сл.).
помѣстилъ въ своей редакціи, что и отразилось на содержаніи памятника по разнымъ спискамъ въ разное время. Наконецъ, въ Русской Правдѣ находятся постановленія, незаключающія въ себѣ никакихъ законодательныхъ нормъ, каковы статьи о приплодѣ скота (49—65 ст. Карамз. списка), что тоже едва-ли было-бы у мѣста въ оффиціальномъ сборникѣ, хотя, впрочемъ, это бывало иногда и позднѣе.
Таковы доводы за и противъ оффиціальнаго происхожденія Русской Правды. Замѣтимъ еще для полноты, что нѣкоторые ученые, какъ напр., проф. Пахманъ высказываютъ мнѣніе, какъ бы пытающее примирить указанныя два мнѣнія. По автору, „хотя Русская Правда, ио внѣшнему составу и имѣетъ характеръ частнаго сборника, тѣмъ неменѣе, ио содержанію, она имѣетъ оффиціальное значеніе, потому что въ теченіи нѣсколькихъ вѣковъ, а именно до XVI ст., она служила руководствомъ въ судебныхъ дѣлахъ и оффиціально была признаваема источникомъ права". (Исторія кодификаціи, I, стр. 209.) Что содержаніе Русской Правды воспроизводило, въ большой или меньшей степени, то право, какое примѣнялось на Руси до XVI вѣка, съ этимъ можно согласиться и уже одно это обстоятельство придаетъ громадную важность данному памятнику права. Но оно, однако, не служитъ основаніемъ къ признанію за Русской Правдою оффиціальнаго значенія, ввиду, какъ того соображенія, что она не была составлена по приказу князей и не была ихъ „уставомъ", такъ и того, что онп никогда не предписывали судамъ примѣнять ее при рѣшеніи дѣлъ. Она примѣнялась въ силу своихъ внутреннихъ достоинствъ, а не въ силу своего оффиціальнаго значенія.
Какъ уже было сказано выше, В. О. Ключевскимъ подробно развивается мнѣніе, что „текстъ Русской Правды сложился не въ сферѣ княжескаго суда, а церковнаго суда". По автору, — также полагающему, что Русская Правда не есть „оффиціальный документъ", — названный памятникъ права обязанъ своимъ происхожденіемъ церковнымъ судамъ. „Церковный судъ", говоритъ проф. Ключевскій, „по духовнымъ дѣламъ надъ всѣми христіанами производился на основаніи Номоканона, принесеннаго изъ Византіи и церковныхъ уставовъ, изданныхъ первыми христіанскими князьями Руси. Церковный судъ по нецерковнымъ уголовнымъ и гражданскимъ дѣламъ, простиравшійся только на церковныхъ людей, долженъ былъ производиться по мѣстному праву и вызывалъ потребность въ письменномъ сводѣ мѣстныхъ законовъ, какимъ и явилась Русская Правда. Необходимость такого свода обусловливалась двумя причинами: 1) первые церковные судьи на Руси, греки или южные славяне, незнакомы были съ
русскими юридическими обычаями; 2) этимъ судьямъ нуженъ былъ такой письменный сводъ туземныхъ законовъ, въ которомъ были-бы устранены или, по крайней мѣрѣ, смягчены нѣкоторые туземные обычаи, особенно претившіе нравственному юридическому чувству христіанскихъ судей, воспитанныхъ на византійскомъ церковномъ и гражданскомъ правѣ“ (Курсъ р. ист., I, 257).
Авторъ многообразно доказываетъ эту свою мысль, отмѣчая, нанр., что въ Русской Правдѣ нѣтъ упоминанія о „полѣ“, или судебномъ поединкѣ, какъ о судебномъ доказательствѣ (ввиду того, что духовенство не признавало поля), указывая затѣмъ, что Русская Правда помѣщалась въ Кормчей, среди дополнительныхъ статей къ Номоканону (а таковыми были извлеченія изъ законовъ Моисеевыхъ, Эклога, Законъ судный людямъ, Прохиронъ, церковные уставы), что есть нѣкоторая „внутренняя связь“ между этими дополнительными статьями и Русскою Правдою по содержанію и т. д. Такимъ образомъ, по автору, Русская Правда необходима была церковнымъ судамъ, а, „съ другой стороны, до половины XI столѣтія княжескому судьѣ едва ли былъ и нуженъ писанный сводъ законовъ. Княжескій судья могъ обходиться безъ такого свода по многимъ причинамъ: 1) были еще крѣпки древніе юридическіе обычаи, которыми руководствовались въ судебной практикѣ князья и его судьи; 2) тогда господствовалъ состязательный процессъ, п р я, и еслибъ судья забылъ или не захотѣлъ вспомнить юридическій обычай, то ему настойчиво напомнили бы объ немъ сами тяжѵщія стороны, которыя собственно и вели дѣло и при которыхъ судья присутствовалъ болѣе безучастнымъ зрителемъ или пассивнымъ предсѣдателемъ, чѣмъ руководителемъ дѣла; наконецъ, 3) князь всегда могъ, въ случаѣ нужды, своей законодательною властью восполнить юридическую память или разрѣшить казуальное недоумѣніе судьи. Но, если княжескіе судьи до половины, или до конца XI вѣка, могли обходиться безъ писаннаго свода законовъ, то такой сводъ былъ совершенно необходимъ церковнымъ судамъ1'. Поскольку Русская Правда была необходима церковнымъ судамъ — это вопросъ, подлежащій разрѣшенію въ исторіи каноническаго нашего права, почему мы здѣсь только отмѣчаемъ этотъ весьма важный выводъ автора. Что же касается утвержденія автора, что княжескіе судьи могли „обходиться до половины, или до конца XI вѣка, безъ писаннаго свода законовъ", т. е. безъ Русской Правды, то этого утвержденія нельзя пройти молчаніемъ въ общемъ обзорѣ вопроса о происхожденіи Русской Правды. При этомъ прежде всего надо замѣтить, что самъ авторъ ограничиваетъ эту возможность для княжескихъ судей обходиться безъ Русской Правды лишь ХІ-мъ вѣкомъ, полагая,
что „съ теченіемъ времени Русская Правда, имѣвшая обязательное дѣйствіе только въ сферѣ церковной юрисдикціи, стала служить руководствомъ и для княжескихъ судей" и пр. (стр. 256 и сл.). Такимъ образомъ утвержденіе автора относится лишь къ начальному моменту дѣйствія Русской Правды, а именно къ одному одиннадцатому вѣку. Возможно ли, однако, принять это утвержденіе по отношенію къ данному вѣку? Мы уже указывали выше, какія потребности вызываютъ вообще запись народныхъ обычаевъ, судебныхъ рѣшеній, княжескихъ уставовъ, рецепированныхъ иноземныхъ законовъ, т. е. всего того что дало содержаніе самой Русской Правдѣ. «Эти потребности были весьма широки и уже поэтому одному предполагать, что древнѣйшія записи права имѣли примѣненіе только въ церковныхъ судахъ едва-ли представляется возможнымъ. Несомнѣнно, что въ первоначальной жизни культурныхъ народовъ наступаютъ такія обстоятельства, когда „неписанное" (т. е. обычное) право, по нѣкоторымъ своимъ особенностямъ, оказывается неудобнымъ на практикѣ, когда нужно замѣнить его т о ч н ы м и записями и выяснить отношеніе его къ законодательнымъ нормамъ. Такія обстоятельства наступили у насъ особенно со временп принятія христіанства и столкновенія началъ своего права съ правомъ иноземнымъ. Записи обычнаго права, судебныхъ рѣшеній, княжескихъ уставовъ и рецепированныхъ законовъ были потому нужны не для однихъ судовъ церковныхъ, но и для гражданскихъ. Такія записи явились не у насъ однихъ, но и на Западѣ Европы, ввидѣ такъ наз. „leges barbarorum", весьма схожихъ, по составу своихъ нормъ, съ нашею Правдою. Какъ объясняютъ происхожденіе этихъ leges германисты? По ихъ ученіямъ рѣшительнымъ поводомъ къ письменному закрѣпленію обычнаго права было внѣдреніе въ жизнь племенъ христіанско-римской культуры, почему прежде всего записи обычнаго права явились у тѣхъ германскихъ племенъ, которыя вышли съ этою культурою въ постоянное соприкосновеніе]). Тотъ же поводъ имѣлъ мѣсто и у насъ, съ тою только разницею, что мы приняли христіанство изъ Византіи и пришли въ соприкосновеніе съ ея культурою. Затѣмъ, судебные процессы приходилось вести не однимъ только лицамъ, подчиненнымъ церковному суду, но и суду княжескому, почему фиксированіе обычаевъ и записи княжескихъ уставовъ и рѣшеній могли быть полезны и для лицъ, обращавшихся къ суду князя. Что въ этихъ записяхъ принимало участіе и духовенство, это,
1) См. Н. Brunner „Grundziige der deutschen Rechtsgeschichte" Leipzig, 1903 г. (стр. 34). О происхожденіи Lex Saliea см. „Введеніе"H. П. Граціанскаго къ русск. перев. „Салической Правды" (Казань, 1913 г.).
конечно, не подлежитъ сомнѣнію, такъ какъ духовенство наше вообще сыграло громадную роль въ развитіи древней письменности, но цѣль этихъ записей шла дальше служенія церковнымъ судамъ, почему она вовсе не была новою для слѣдующихъ вѣковъ, когда, по автору, Русская Правда „стала служить руководствомъ и для княжескихъ судей". Ограничиваясь этимъ небольшимъ замѣчаніемъ, скажемъ въ заключеніе, что при современномъ состояніи вопроса о происхожденіи Русской Правды, признаніе ея сборникомъ права частнаго характера является наиболѣе допустимымъ, при чемъ этотъ сборникъ могъ одинаково служить пособіемъ, при разрѣшеніи тяжебъ, на судахъ, какъ цер- ковныхъ, такъ и гражданскихъ (княжескихъ[50]). Этимъ объяснется, конечно, какъ распространенность списковъ Русской Правды, такъ и постоянное измѣненіе, въ теченіи XI—XIII вѣковъ, ея содержанія. Замѣтимъ кстати, что примѣненіе на судахъ сборниковъ права, составленныхъ частными лицами, есть явленіе, имѣвшее нерѣдко мѣсто какъ въ исторіи права германскаго, такъ и славянскаго[51]). Вездѣ основаніемъ къ этому служила внутренняя цѣнность содержанія такихъ сборниковъ, благодаря чему они были пригодны для практической цѣли веденія судебныхъ процессовъ. Законодательной кодификаціи права нерѣдко предшествуетъ частная^
Открытіе Русской Правды. Списки Русской Правды и ихъ раздѣленіе по фамиліямъ или по редакціямъ.
Русская Правда, играющая столь важную роль въ исторіи нашего права, была, открыта лишь въ 1738 году знаменитымъ дѣятелемъ и историкомъ первой половины XVIII вѣка В. Н. Татищевымъ въ одной Новгородской лѣтописи XV вѣка. „Съ крайней прилежностью'1 сдѣлавъ списокъ съ рукописи и давъ переводъ Правды, Татищевъ тогда-же представилъ свой трудъ въ
Академію Наукъ, гдѣ она, однако, пролежала около 30 лѣтъ, пока на нее не обратилъ вниманія Августъ НІлецеръ, издавшій, ее (въ 1767 г.) и снабдившій предисловіемъ, изъ котораго видно, что этимъ знаменитымъ ученымъ, въ свою очередь, была понята важность памятниках). „Величественная краткость въ выраженіяхъ, обстоятельная подробность въ матеріяхъ, удивительное сходство съ другими сѣверными законами и очевидные слѣды глубочайшей древности — вотъ достоинства, которыми[52], по его мнѣнію, „отличается Русская Правда.” Съ тѣхъ поръ постепенно увеличивалось число списковъ Русской Правды, напечатанныхъ въ разныхъ изданіяхъ, росла и множилась литература. посвященная изученію этого великаго памятника нашего юридическаго прошлаго, призвано было его важное значеніе для исторіи права не только русскаго, но и вообще славянскаго. Но, несомнѣнно, однако, что отзывъ Шлецера не грѣшилъ преувеличеніемъ и, въ немногихъ словахъ, давалъ вѣрную обшую характеристику памятника. Затѣмъ списки Правды продолжали время отъ времени открываться въ разныхъ мѣстахъ и издаваться въ печати; есть основаніе предполагать, что въ печати извѣстно лишь небольшое число списковъ Правды, сравнительно съ обращавшимися въ старину. Въ настоящее время извѣстно болѣе 50-ти списковъ Правды различныхъ редакцій. Большинство ихъ издано Н. В. Калачовымъ, ввидѣ. особаго своднаго списка, въ его изслѣдованіи „Предварительныя юридическія свѣдѣнія для полнаго объясненія Русской Правды”; затѣмъ тотъ же авторъ издалъ 4 списка Русской Правды (Академическій, Троицкій, Карамзинскій и списокъ кн. Оболенскаго2) взявъ списки, „отличающіеся между собою нетолько по времени, когда они были составлены и написаны, но также количествомъ помѣщенныхъ въ нихъ статей, содер • жаніемъ ихъ и изложеніемъ, и наконецъ, самымъ порядкомъ, въ какомъ онѣ другъ за другомъ слѣдуютъ”. Кромѣ изданій Калачова, есть и рядъ другихъ; послѣднимъ изъ нихъ, представляющимъ весьма важныя особенности, является „Русская
Правда въ 4-хъ редакціяхъ" В. И. Сергѣевича. Обиліе извѣстныхъ въ печати списковъ Русской Правды, естественно, создавало для издателей Правды и ея изслѣдователей серьезную заботу о ихъ классификаціи, тѣмъ болѣе, что списки имѣли важныя отличія другъ отъ друга, смотря по мѣсту, гдѣ они были найдены, по времени, когда они были написаны, по количеству и по порядку размѣщенія отдѣльныхъ статей въ тѣхъ или иныхъ спискахъ. Было предложено нѣсколько системъ различенія списковъ Правды. Первою попыткою, вполнѣ научнаго характера, надо считать попытку профессора дерптскаго университета Эвальда Тобина, раздѣлившаго извѣстные ему списки на двѣ фамиліи (или р е д а к - ціи), принявъ за основаніе дѣленія объемъ, или количество статей, входившихъ въ каждый списокъг). Первую редакцію, по Тобину, образуютъ списки краткіе, вмѣщающіе въ себѣ древнѣйшую Правду (примѣромъ ея можетъ служить такъ наз. Академическій списокъ, въ изданіи Калачова „Текстъ Р. Правды"); вторую — пространные (примѣръ — Троицкій списокъ). Первая редакція или фамилія, распадается, въ свою очередь, на двѣ части изъ коихъ одну (17 начальныхъ статей Академическаго списка) составляетъ Правда Ярослава, а другую (остальныя 26 статей) — Правда сыновей Ярослава. „Пространная" же Правда, по Тобину, распадается на Правду сыновей Ярослава (отъ 1 до 47 статьи Троицкаго списка) и на Правду Владимира Мономаха (съ 48 статьи до конца.) Другая, весьма извѣстная и принимаемая доселѣ нѣкоторыми учеными, классификація списковъ принадлежитъ Н. В. Калачову, раздѣлившему 50 списковъ, имъ изслѣдованныхъ, на 4 ф а м и л і и (или 4 разряда). Названный ученый положилъ въ основаніе своего дѣленія разныхъ списковъ на 4 фамиліи (редакціи) мѣсто нахожденія этихъ списковъ. Дѣло въ томъ, что списки Русской Правды были находимы въ различныхъ памятникахъ древней нашей письменности. Принимая во вниманіе это обстоятельство, авторъ къ первой фамиліи отнесъ тѣ списки Р. Правды, которые находятся въ древнѣйшихъ лѣтописяхъ (Новгородской и Ростовской); во второй — тѣ, которые найдены въ Кормчихъ конца XIII вѣка и въ особыхъ сборникахъ юридическаго характера, носившихъ наименованіе „Мѣрила Праведнаго"[53][54]); къ третьей — тѣ, которые
найдены въ позднѣйшихъ Новгородскихъ лѣтописяхъ (въ такъ наз. „Софійскихъ Временникахъ"); а къ четвертой — „списки позднѣйшихъ сборниковъ отдѣльныхъ статей весьма различнаго содержанія" (сборники эти принадлежали XVI—XVII вѣкамъ). Въ литературѣ вопроса, оба указанныя раздѣленія списковъ вызывали возраженіе. Такъ, находя, что дѣленіе Тобина должно быть вообвіе принято, считаютъ, однако, необходимымъ внести вч> него нѣкоторыя поправки, а именно, наряду съ краткою Правдою, сложившеюся въ XI вѣкѣ и пространною, сложившеюся въ XII вѣкѣ, признаютъ еще третью (среднюю) редакцію или фамилію, которая является извлеченіемъ, или сокращеніемъ, пространной и можетъ считаться составленной въ XIII вѣкѣ[55][56]). Что же касается дѣленія Калачова, то оно вызываетъ возраженіе потому, что не даетъ возможности различать отдѣльные списки по ихъ внутреннимъ особенностямъ, которые несомнѣнно, существуютъ, хотя и не зависятъ отъ тѣхъ памятниковъ письменности, въ которыхъ эти списки найдены; доказательствомъ этого служитъ то, что однородные ио своей редакціи списки находятся въ памятникахъ различныхъ по своему характеру, какъ, наир., въ лѣтописяхъ или въ „Мѣрилахъ Праведныхъ". Въ новѣйшемъ изданіи Русской Правды В. И. Сергѣевича мы снова находимъ дѣленіе списковъ на 4 редакціи, но уже по другимъ основаніямъ[57]). Изданіе проф. Сергѣевича
представляетъ большой интересъ еще потому, что въ немъ дается „опытъ новаго дѣленія на статьи*[58], дѣленія, отличнаго отъ принятыхъ доселѣ въ литературѣ, при изданіи тѣхъ или иныхъ списковъ. Этотъ „опытъ", впрочемъ, встрѣтилъ возраженія (см.
В.-Будановъ „Das Russisehe Recht — Р. Правда", стр. 2 сл.).
Заканчивая обзоръ списковъ, замѣтимъ еще, кстати, что эти списки носятъ въ литературѣ различныя наименованія, обыкновенно, смотря по принадлежности ихъ тому или иному учрежденію или лицу, по мѣсту ихъ нахожденія и т. д.х). Подъ этими наименованіями, по большей части, списки цитируются при ссылкахъ, при чемъ указываются и тѣ статьи, на которыя раздѣляется содержаніе даннаго списка, если только такое раздѣленіе было сдѣлано при изданіи списка.
Источники Русской Правды.
При изученіи всякаго памятника права весьма важнымъ вопросомъ является вопросъ о тѣхъ источникахъ, изъ коихъ заимствовано содержаніе памятника. Въ памятникахъ оффиціальнаго характера иногда указывается, —• хотя и не вполнѣ точно, — откуда взято ихъ содержаніе. Въ памятникахъ, подобныхъ Русской Правдѣ, — гдѣ время постепеннаго составленія памятниковъ измѣряется вѣками, гдѣ авторы ихъ неизвѣстны, гдѣ, наконецъ, дошедшіе до насъ списки такъ разнообразны по составу п пр., — разрѣшеніе вопроса объ источникахъ памятника необходимо является задачею самой науки исторіи права, при чемъ именно по отношенію къ такимъ памятникамъ, какъ Р. Правда, оно имѣетъ особенное значеніе. Еслибъ можно было съ точностью установить, откуда взята та или иная статья (или, по крайней мѣрѣ — большинство ихъ) въ разныхъ редакціяхъ Р. Правды, то тѣмъ самымъ мы имѣли-бы возможность отвѣтить вполнѣ опредѣленно на вопросъ объ относительной важности для нашей Правды однихъ источниковъ права передъ другими, напр., уставовъ князей сравнительно съ обычнымъ правомъ, обычнаго права сравнительно съ византійскимъ правомъ и т. д. Къ сожалѣнію, вопросъ объ источникахъ Р. Правды нельзя признать вполнѣ разработаннымъ въ нашей литературѣ, почему многое здѣсь представляется еще спорнымъ. Въ цѣломъ, источ
ники Р. Правды надо признать довольно сложными. Изъ нихъ на первое мѣсто, на нашъ взглядъ, необходимо поставить обычное право: Р. Правда, несомнѣнно, воспроизводитъ цѣлый рядъ древнѣйшихъ народныхъ юридическихъ обычаевъ, имѣвшихъ примѣненіе нетолько у насъ, но и у другихъ народовъ, на извѣстной степени ихъ развитія. Нѣкоторые изъ этихъ обычаевъ доселѣ живутъ въ народѣ нашемъ, на что частью указывалось нами въ своемъ мѣстѣ, уже этимъ своимъ существованіемъ ясно доказывая, что они н е изобрѣтены законодателемъ, или н е заимствованы имъ изъ иноземныхъ источниковъ. Другіе, — какъ, напр., месть, о которой говорится въ Р. Правдѣ, — уже исчезли изъ нравовъ русской среды, но живутъ еще, однако, донынѣ среди нѣкоторыхъ инородческихъ племенъ Россіи. Система денежныхъ выкуповъ преступленія (т. н. „композиція11) также можетъ считаться однимъ изъ первобытныхъ народныхъ обычаевъ, которымъ позднѣе воспользовалось государство, начавъ собирать виры, продажи и пр. въ свою пользу. Вообще говоря, тамъ, гдѣ мы видимъ въ Р. Правдѣ принципъ самодѣятельности тяжущихся, отсутствіе государственнаго вмѣшательства въ ихъ споры за свое право (такъ наз. „законное самоуправство11), тамъ мы можемъ предполагать народную юридическую норму. Несомнѣнно также, что народное обычное право надо видѣть, напр., какъ въ постановленіяхъ Р. Правды объ отысканіи вора по слѣду, оставленному имъ, или украденною имъ вещью (напр., уведеннымъ рабомъ, домашнимъ животнымъ), такъ и въ одномъ изъ моментовъ виндикаціи движимости, носящемъ наименованіе свода. Оба эти института интересны еще и потому, что имѣютъ себѣ аналогію и у другихъ народовъ. Какъ по Русской Правдѣ, такъ и по нѣкоторымъ изъ германскихъ Правдъ, процессъ виндикаціи движимостей начинался — когда это только представлялось возможнымъ — съ отыскиванія пропавшей вещи по слѣду, оставленному уведеннымъ животнымъ, рабомъ, или же самимъ похитителемъ, такъ какъ, конечно, только съ момента нахожденія пропавшей вещи въ рукахъ другого могъ, въ той или иной формѣ, возникнуть самый процессъ объ ея возвращеніи собственнику (или — прежнему владѣльцу). Этотъ вполнѣ естественный и общій, на извѣстныхъ ступеняхъ культуры, всѣмъ народамъ способъ отысканія пропажи по слѣду (способъ, не потерявшій въ простомъ народномъ быту своего значенія и доселѣ) могъ, разумѣется, примѣняться лишь тогда, когда хозяинъ вещи, или его домочадцы, во-время замѣтили пропажу, а потому и могли разсчитывать по слѣдамъ, оставленнымъ похитителемъ, или уведеннымъ животныхъ, рабомъ, и пр. — настичь вора, вмѣстѣ
съ предметомъ похищенія. Vestigium sequi или vestigium minare, по выраженію Салической и Рипуарской Правдъ („слѣдъ гнати“, „слѣдъ гонитъ", по выраженію Русской Правды), долженъ былъ самъ обокраденный (собственникъ вещи — какъ говорятъ одни германисты, владѣлецъ пропавшей вещи — другіе), такъ какъ, но вѣрному замѣчанію Solim’a, во времена народныхъ Правдъ не было еще „полиціи", которая брала бы на себя заботу объ отысканіи вещи, а вмѣстѣ съ тѣмъ и о розыскѣ вораJ). Поэтому, какъ только обокраденный узнавалъ о пропажѣ, онъ тотчасъ же извѣщалъ объ этомъ своихъ сосѣдей и во главѣ ихъ (или, ііо термоногіи leges, во главѣ такъ наз. trustis[59][60]), отправлялся на поиски пропавшаго, какъ и у насъ, по Р. Правдѣ, онъ долженъ, „слѣдъ гонити съ чужими людми и съ послухи" (88 ст. Карамзинскаго списка). Точно также нашъ сводъ — или, какъ мы думаемъ, — сведеніе съ себя подозрѣнія въ кражѣ вещи лицемъ, у котораго найдена украденная вещь, на другого, — находитъ себѣ, аналогію въ такъ называемой интер ціаціи германскихъ Правдъ (i n t e г t i а t і о), или rei missio in tertiam manum. Лицо, у котораго собственникъ находилъ вещь, указывало, — чтобъ свести съ себя подозрѣніе въ кражѣ, — на того, у кого оно эту вещь пріобрѣло, т. е., иначе говоря, вводило въ процессъ третье лицо (tertia manus, по выраженію германскихъ Правдъ). Это „третье лицо", если могло, въ свою очередь ссылалось на своего предшественника по владѣнію вещью, и т. д. По Русской Правдѣ, собственникъ, найдя во владѣніи другого лица свою вещь, долженъ былъ итти съ владѣльцемъ вещи къ тому, отъ кого послѣдній ее получилъ. При наличности однихъ условій, онъ шелъ съ нимъ до третьяго свода, при наличности другихъ — до конца свода (ст. 29, 31, 33 Троицкаго списка). По нѣкоторымъ- же изъ leges barbarorum, т. н. auctor ’ы, или послѣдовательный рядъ владѣльцевъ вещи, вызывались собственникомъ пропавшей вещи, въ извѣстномъ установленномъ порядкѣ, въ судъ, и здѣсь символически продѣлывалась процедура послѣдовательнаго перехода вещи отъ одного владѣльца къ другому, но собственникъ вещи не ходилъ вовсе, какъ по Русской Правдѣ, отъ одного владѣльца вещи къ другому. Вообще сводъ въ Русской Правдѣ изображаетъ процессъ возвращенія вещи въ болѣе первобытномъ образѣ, чѣмъ франкская Правда (Lex Salica) и уже поэтому онъ не можетъ считаться заимствованнымъ изъ нея, какъ думаетъ это проф. Goetz. Такая про
цедура носящая у насъ названіе свода, въ германскихъ Правдахъ, называется интер ціаціею. Она извѣстна у другихъ славянъ (напр., у чеховъ, у поляковъ, у сербовъх) и, несомнѣнно, что памят- никиразныхъ временъ и народовъ, въ томъ или иномъ видѣ ея воспроизводящіе, сообщаютъ намъ объ одномъ изъ народныхъ обычаевъ глубочайшей древности, хотя онъ примѣняется иногда и доселѣ въ простомъ быту. Конечно, громадна была разница между производствомъ свода и „гоненія по слѣду"(vistigii minatio) по Русской и по варварскимъ Правдамъ[61][62]), такъ какъ самъ бытъ русскихъ времени дѣйствія ихъ Правды во многомъ непохожъ былъ на бытъ франковъ эпохи дѣйствія ихъ leges; но то обстоятельство, что сущность этихъ обычаевъ рисуется одинаково кодексами разныхъ народовъ служитъ указаніемъ, что они не изобрѣтены законодателями, а лишь занесены въ эти кодексы, записаны въ нихъ въ томъ видѣ, въ какомъ они соотвѣтствовали народной культурѣ въ данное время. Примѣровъ подобныхъ записей можно указать много въ тѣхъ или иныхъ редакціяхъ Русской Правды, но и указанныхъ выше достаточно, чтобъ сказать, что обычное народное право было важнымъ источникомъ нашей „Правды" какъ, впрочемъ, и отдѣльныхъ leges barbarorum, какъ это утверждается германистами (В г u n n e г „G г u n d z ii g е“ и пр., стр. 34 и сл.).
Вторымъ источникомъ Русской Правды надо считать судебныя рѣшенія, частію воспроизводимыя этимъ памятникомъ въ ихъ первоначальномъ видѣ, по большей же части обобщенныя въ юридическія нормы, при чемъ, конечно, уже утрачивался пхъ казуальный характеръ. Мы приводили выше 21 статью Академическаго списка, которая говоритъ, что Изяславъ установилъ виру въ 80 гривенъ за „конюха стараго у стада", котораго убили дорогобѵжцы и указывали, что здѣсь мы имѣемъ судебное рѣшеніе, состоявшееся по отдѣльному случаю. Такое постановленіе, однако, имѣется лишь въ древнѣйшей (краткой) Правдѣ, въ спискахъ-жѳ пространной, т.-е. въ болѣе поздней, Правды этотъ случай изложенъ въ общей формѣ : такъ, въ Троицкомъ спискѣ, вообще за убійство „конюшаго" полагается вира въ 80 гривенъ (10 ст.). Въ цѣломъ рядѣ постановленій Русской Правды, какъ и leges barbarorum,
надо видѣть судебныя рѣшенія, изложенныя, впрочемъ, въ общей формѣ, подобной только-что указанной нами, хотя есть рѣшенія и необобщенныя, похожія на то, какое изложено въ 21 статьѣ Академическаго списка (см. напр., 29 и 40 статьи того-же списка).
Третьимъ источникомъ Правды надо назвать „княжескіе уставы'[63], упоминаніе о которыхъ находится въ отдѣльныхъ редакціяхъ Правды. Частію уже обобщенныя судебныя рѣшенія можно назвать „уставами и уроками" князей, такъ какъ они были первымъ проявленіемъ ихъ законодательной дѣятельности. Но, кромѣ этого, въ Правдѣ отмѣчены и другіе слѣды этой дѣятельности. Такъ, напр., въ Правдѣ упоминается „оурокъЯрославль" о „поклонахъ" (или „поконахъ") вирныхъ, т.-е. пошлинахъ въ пользу вирника (по мнѣнію однихъ — судьи, по мѣнію другихъ — собирателя „виръ"), какъ это видно изъ 24-й статьи Академическаго списка; говорится, далѣе, объ отмѣнѣ мести сыновьями Ярослава (2 ст. Троицкаго списка), о запрещеніи убіенія раба за оскорбленія „свободнаго мужа", каковое запрещеніе установлено было сыновьями Ярослава, въ отмѣну постановленія отца ихъ (76 ст. Карамз. сп.), объ уставѣ Владиміра Мономаха о „рѣзахъ", пли процентахъ (66 и 67 статьи того- же списка) и о нѣкоторыхъ другихъ. Наконецъ, четвертымъ источникомъ Русской Правды было право византійское, всего болѣе воспринятое пространною Правдою1). Въ древнѣйшей Правдѣ находятъ лишь одну статью, запрещающую убійство вора, въ случаѣ, если онъ былъ связанъ и продержанъ до утра, и требующую, чтобъ онъ былъ отведенъ „на княжь дворъ" для суда; статья эта взята изъ Моисеева закона. Что касается пространной Правды, то въ ней такихъ статей нѣсколько. Такъ, подъ вліяніемъ византійскаго права сложились статьи о наслѣдствѣ и объ опекѣ, объ отвѣтственности господъ за преступленія ихъ холоповъ, о незаконномъ пользованіи чужимъ имуществомъ (конемъ — по 27 статьѣ Троицкаго списка) и др. Во всѣхъ этихъ случаяхъ было, однако, не простое заимствованіе изъ византійскихъ сборниковъ, а переработка ихъ путемъ судебной практики, благодаря которой сами нормы приспособлялись къ условіямъ русской жизни того времени.
Таковы, въ немногихъ словахъ, источники Русской Правды, по современнымъ взглядамъ ученыхъ. Для полноты обзора
надо еще замѣтить, что эти взгляды явились въ недавнее, сравнительно, время, и что, наоборотъ, первые изслѣдователи Русской Правды, начиная со второй половины XVIII вѣка и до первой половины XIX вѣка, держались обыкновенно, какъ уже указано нами выше, того взгляда, что источниками Русской Правды было право скандинавское или германское. Но уже въ 1846 г. Калачовъ, въ одномъ изъ положеній своихъ къ изслѣдованію о Русской Правдѣ, утверждалъ вполнѣ категорично, что „мнѣніе будто Русская Правда есть переводъ или даже извлеченіе изъ иностранныхъ законодательствъ, въ своемъ основаніи такъ ложно, что не требуетъ опроверженія". Несомнѣнно, сходство отдѣльныхъ постановленій Русской Правды съ постановленіями leges barbarorum бросается въ глаза, при чемъ обращаетъ на себя вниманіе и то, что въ содержаніи Русской Правды, какъ и въ leges, преобладаютъ нормы уголовнаго права и процесса надъ нормами другихъ отдѣловъ права, что способъ кодификаціи подлежащаго матеріала авторовъ нашей Правды нерѣдко тотъ же, какъ и въ варварскихъ Правдахъ. Но, всѣ эти черты сходства между указанными сборниками надо объяснить не заимствованіемъ изъ скандинавскихъ или германскихъ законовъ нашей Р. Правды, а простымъ слѣдствіемъ однихъ и тѣхъ же условій жизни русскихъ и германскихъ племенъ во времена дѣйствія ихъ „Правдъ", хотя бы эти „Правды" были составлены въ разныя эпохи (такъ напр., Lex Salica, древнѣйшая германская Правда, была составлена въ концѣ Ѵ-го вѣка, а древнѣйшая Ярославова Правда относится къ первой половинѣ XI вѣка). Впрочемъ, вопросъ объ отношеніи Русской Правды къ leges barbarorum остается, въ цѣломъ, вполнѣ открытымъ и ждетъ еще изслѣдователей. При подробномъ и внимательномъ сравнительномъ изученіи отдѣльныхъ институтовъ Русской Правды и leges barbarorum должно выясниться, въ чемъ состоитъ сходство ихъ по тѣмъ и другимъ памятникамъ и насколько оно является глубокимъ и общимъ.
Современными русскими учеными, по нашему убѣжденію, уже извлечено все существенное, что только можно было извлечь, изъ особнаго, тѣмъ или инымъ образомъ дѣлавшагося, толкованія Р. Правды и другихъ, близкихъ къ ней, памятниковъ ирава. Наоборотъ, всего того, что можно познать изъ сравнительнаго изученія отдѣльныхъ институтовъ древнѣйшаго славянскаго и германскаго права и
1) Новѣйшій изслѣдователь „Русской Правды" проф. Goetz постоянно сопоставляетъ нормы нашего памятника съ соотвѣтственными нормами leges barbarorum, но это простое сопоставленіе не представляетъ, однако, собою еще сравнительнаго изученія самихъ институтовъ Русской Правды.
процесса, по Русской Правды и по leges, остается еще неисчерпаемый источникъ. При такомъ изученіи, разумѣется, само собою обнаружатся и тѣ ближайшія причины, благодаря которымъ въ указанныхъ памятникахъ права, дѣйствовавшихъ въ разное время и у разныхъ народовъ, были схожіе юридическіе институты; пока же, говоря вообще, надо только повторить, что о прямомъ ихъ заимствованіи не можетъ быть и рѣчи, а сходства могутъ быть объяснены, какъ результатъ общихъ условій ихъ первоначальной жизни.
Краткій об- Приступая къ краткому обзору содержанія зоръ содержа- Русской Правды, мы должны прежде всего замѣтить, нія Русской что коснемся этого содержанія лишь постольку, по- Правды. скольку оно можетъ служить къ общей ха р а к т е- ри стикѣ памятника, ввиду того, что подробное изображеніе отдѣльныхъ юридическихъ институтовъ Р. Правды будетъ неразъ дѣлаться нами позднѣе, въ соотвѣтствующихъ отдѣлахъ. Р. Правда различна по своему составу въ отдѣльныхъ своихъ редакціяхъ, или фамиліяхъ, почему и сама общая ея характеристика выиграетъ, какъ намъ кажется, въ своей ясности, если мы попытаемся прежде всего остановиться на краткомъ разборѣ содержанія памятника по его двумъ главнымъ редакціямъ — краткой и простри н- н о й. Что касается средней, или сокращенной изъ пространной, Правды, то изъ нея выкидываются нѣкоторыя статьи пространной Правды, сокращаются другія, но не прибавляется новыхъ статей, почему можно не касаться особо ея содержанія.
Приступая къ общему обзору содержанія Русской Правды, замѣтимъ прежде всего, что проф. Вл.-Будановымъ сдѣланъ весьма любопытный опытъ какъ подробнаго комментарія каждой статьи Русской Правды, такъ и систематическаго ихъ указателя по двумъ ея спискамъ (Академическому и Карамзинскому), т.-е. по тѣмъ спискамъ, которые могутъ, наряду съ другими списками, служить образцами краткой или пространной редакціи Правды (Христоматія по исторіи р. права, выпускъ I).х) Въ этомъ указателѣ авторъ отмѣчаетъ статьи каждаго списка, относящіяся къ судоустройству и судопроизводству,—т.-е., иначе говоря, къ процессуальнымъ нормамъ,— затѣмъ перечисляетъ статьи, относящіяся къ уголовному и гражданскому праву, при чемъ указываетъ въ скобкахъ тѣ статьи, которыя относятся лишь косвенно къ тому или иному отдѣлу права,
1) Кромѣ того, обстоятельный обзоръ содержанія каждой статьи Русской Правды по тремъ ея редакціямъ (по изданію В. И. Сергѣевича, указанному выше, стр. 102, прим. 2), съ приведеніемъ многочисленныхъ толкованій русскихъ ученыхъ, мы находимъ въ упоминавшемся выше трехтомномъ изслѣдованіи проф. Goetz’a „Das Russisehe Recht (Русская Правда)", Stuttgart, 1910—1812 гг, гдѣ авторъ даетъ немало и собственныхъ цѣнныхъ замѣчаній.
что, конечно, и понятно: въ Р. Правдѣ, какъ н другихъ памятни- кахъправа,всегда найдутся опредѣленія,которыя толкуютъ оразлич- ныхъ вопросахъ одновременно, почему они и не могутъ считаться безусловно принадлежащими къ одному только отдѣлу права. Этотъ любопытный указатель даетъ возможность всякому составить себѣ общее, — хотя, конечно, и чие то-внѣшнее, — представленіе о содержаніи Русской Правды, въ ея двухъ редакціяхъ, такъ какъ здѣсь мы наглядно видимъ, во-1-хъ, сколько статей Правды относится къ тому или другому раздѣлу права, а во-2-хъ можемъ представить, какъ измѣнялось содержаніе ея нормъ съ теченіемъ времени, и, слѣдовательно, можемъ, въ свою очередь, судить о томъ, какъ постепенно развивалась русская жизнь и какія ея потребности вызывали необходимость въ тѣхъ или иныхъ новыхъ нормахъ права. Древнѣйшая краткая Правда (по Академическому сппску) еще почти не содержитъ нормъ, касающихся гражданскаго права, т. е. того отдѣла права, который регулируетъ жизнь гражданъ въ ихъ повседневныхъ отношеніяхъ; пзъ 43 статей списка лишь три касаются гражданскаго права. Что-же касается остальныхъ, то громадное большинство ихъ, а именно не менѣе 30-ти статей, относится къ праву уголовному, остальныя — къ процессу. Иначе говоря, первоначальная Р. Правда была сборникомъ уголовнаго права и частію процесса, какъ таковыми же сборниками были и варварскія Правды, содержавшія, подобно Р. Правдѣ, главнымъ образомъ постановленія о наказаніяхъ[64]).
Что касается пространной Правды, то, по Карамзинскому списку, изъ 135 статей уже 63 статьи относятся къ гражданскому праву, какъ равно увеличилось, по крайней мѣрѣ, до 28 статьей, число тѣхъ, которыя касаются права процессуальнаго. Если увеличенія числа статей по гражданскому праву служитъ указаніемъ на то, что гражданскій оборотъ, съ теченіемъ времени развившійся, сталъ больше, чѣмъ прежде, привлекать къ себѣ вниманіе с у д а, то увеличеніе числа статей по судоустройству и судопроизводству, съ свою очередь, служитъ указаніемъ на ростъ судебной власти и ея органовъ: такъ наз. дозволенное „внѣсудебное самоуправство" сторонъ, коимъ вездѣ характеризуется вообще состояніе правосудія на первоначальныхъ ступеняхъ народной культуры, начинаетъ постепенно смѣняться формами судебнаго производства, а послѣднее, хотя и представляетъ на судѣ большой просторъ самодѣятельности сторонъ, но уже требуетъ, во всякомъ случаѣ, вмѣшательства княжеской власти въ разрѣшеніе споровъ между тяжущимися лицами.
Обратимся теперь къ краткому обзору содержанія Правды по существу. Въ краткой Правдѣ, обыкновенно, различаютъ, какъ уже указывалось, Правду, составленную при Ярославѣ I (17 первыхъ статей его по Академическому списку) и Правду, составленную при его сыновьяхъ (26 остальныхъ статьяхъ того- же списка). Что говорится въ первой Правдѣ? Въ ней говорится объ убійствѣ и о правѣ мести за него, чѣмъ, между прочимъ, свидѣтельствуется о древнѣйшемъ происхожденіи ея нормъ, такъ какъ это право мести не признавалось уже при сыновьяхъ Ярослава; затѣмъ здѣсь говорится о побояхъ, ранахъ и увѣчьяхъ, кому-либо нанесенныхъ, о взятіи собственникомъ раба, или вообще пропавшей вещи, безъ свода (интерціаціи), или съ производствомъ свода (смотря по наличности тѣхъ или другихъ условій); о незаконномъ пользованіи чужою собственностью („аще кто поѣдетъ на чужемъ конѣ, не пропіавъ его . . .“); о взысканіи долга, объ оскорбленіи дѣйствіемъ „свободна мужа" со стороны холопа ; наконецъ, о порчѣ чужихъ вещей (1—17 статьи). Таковъ несложный составъ этой первоначальной Правды, живо возсоздающій предъ нами простоту жизненныхъ отношеній того времени, нуждавшихся въ защитѣ при внѣ-судебномъ или судебномъ процессѣ. Вторая часть — 26 послѣднихъ статей — представляетъ собою Правду Ярославичей !) не въ томъ, однако, смыслѣ, что она была составлена вся цѣликомъ этими князьями, а въ томъ, что она составлена во 2-ой половинѣ XI вѣка, при чемъ общему законодательству сыновей Ярослава. (Изяслава, Всеволода и Святослава) принадлежатъ лишь первыя статьи. Въ этой Правдѣ мы находимъ опять-таки цѣлый рядъ статей объ убійствѣ и о кражѣ, при чемъ о послѣднемъ преступленіи говоритъ болѣе половины всѣхъ статей; затѣмъ находимъ постановленія о побояхъ, пораненіяхъ и истязаніяхъ, объ истребленіи чужихъ вещей и порчѣ межевыхъ знаковъ, наконецъ, постановленія, опредѣляющія количество судебныхъ пошлинъ и размѣръ платы „мостникамъ“ (такъ наз. „оу- рокъ мостниковъ[65]'), иначе говоря, размѣръ платы за мощеніе дорогъ, улицъ, прокладываніе мостовъ и пр. Въ цѣломъ и эта вторая половина древнѣйшей „Правды" является сборникомъ уголовно-процессуальнымъ и содержитъ всего лишь двѣ статьи, относящіяся къ гражданскому праву. Но въ этой половинѣ, однако, есть немало постановленій, отличающихся отъ Правды времени Ярослава I. Въ ней уже ничего, напр., не говорится о мести; она различаетъ уже общественные классы свобод
ныхъ людей (огнищанъ, смердовъ и пр.), въ то время какъ такого различія нѣтъ еще въ Ярославовой Правдѣ; она различаетъ также частное вознагражденіе лицу за кражу вещи отъштрафа (продажи) въ пользу князя и вообще она неразъ говоритъ о княжеской собственности, о княжескихъ тіунахъ, о старостахъ, о „княжемъ дворѣ“ и т. д., что свидѣтельствуетъ о томъ, что на этой половинѣ Правды гораздо больше отразилась „уставная" дѣятельность князей, чѣмъ на Ярославовой Правдѣ и что власть князя, значеніе его суда, дружины и т. д. выросло ко времени ея составленія, сравнительно съ первою половиною XI вѣка, когда была написана Правда Ярослава.
Что касается Правды „пространной" — составленной въ XII вѣкѣ, какъ это можно предположить, ввиду, между прочимъ, того обстоятельства, что въ ней упоминается Владиміръ Мономахъ, княжившій въ Кіевѣ въ 1113—1125 гг., — то ея характерною особенностью является прежде всего рядъ постановленій, относящихся къ праву гражданскому. Такъ она говоритъ о договорахъ (куплѣ-продажѣ, займѣ, поклажѣ и др.), указываетъ форму ихъ совершенія и способы взысканія по договорамъ и т. д. Изъ нея мы узнаемъ объ институтѣ закупничества и объ источникахъ холопства, или рабства, хотя, впрочемъ, — какъ это будетъ подробно отмѣчено при изученіи этого института — она не указываетъ всѣхъ источниковъ холопства. Она, наконецъ, говоритъ о наслѣдствѣ по завѣщанію (по „ряду") и безъ завѣщанія („безъ ряду", по обычаю), объ установленіи опеки. Все это — институты, о которыхъ еще нѣтъ постановленій въ краткой Правдѣ и о которыхъ, наоборотъ, драгоцѣнныя свѣдѣнія сохранилаПравдапространная. Конечно, эти институты существовали и раньше, во время составленія краткой Правды, но потому-ли, что, живя въ устномъ преданіи, они не нуждались еще въ подробной записи, потому-ли, что, имѣя примѣненіе въ тѣсныхъ, небольшихъ союзахъ, не доходили до суда и не вступали въ коллизію съ правомъ иноземнымъ (византійскимъ), они еще ничѣмъ не давали о себѣ знать въ краткой Правдѣ.
Наряду съ новыми постановленіями по праву гражданскому, мы находимъ въ пространной Правдѣ постановленія по тѣмъ-же отдѣламъ права, по которымъ были таковыя въ краткой Правдѣ, а именно постановленія по праву уголовному и процессу. Но и здѣсь надо отмѣтить много такихъ чертъ, которыя свидѣтельствуютъ о живомъ движеніи нашего права въ промежутокъ времени между составленіемъ краткой Правды и Правды пространной. Это движеніе права отразилось нетолько на количествѣ статей, относящихся къ указаннымъ отдѣламъ, но и на ихъ внутреннихъ качествахъ. Такъ, статьи этой Правды говорятъ о многихъ вопросахъ права гораздо
яснѣе, чѣмъ говорится о нихъ въ краткой Правдѣ; ими расчленяются многія понятія, бывшія слитыми въ указанной Правдѣ; онѣ въ большей мѣрѣ, чѣмъ краткая Правда, обобщаютъ отдѣльныя судебныя рѣшенія и, наконецъ, соединяютъ въ одномъ постановленіи нѣсколько статей этой Правды, почему и самъ сборникъ, извѣстный подъ именемъ пространной Правды, представлется современному изслѣдователю болѣе совершеннымъ, со стороны формы и содержанія, чѣмъ краткая Правда. Такъ, напр., въ 10-й статьѣ Академическаго списка читаемъ, что за укрывательства раба кѣмъ-либо, полагается, кромѣ возращенія раба собственнику, три гривны за „обиду“ ; кому идутъ, однако, эти 3 гривны — неизвѣстно, но изъ статьи ‘27 Карамзинскаго и 26 Троицкаго (т. е. изъ списковъ пространной Правды), видно, что укрыватель платитъ 3 гривны „продажи", а „продажею*4 называлась пеня, шедшая князю за личныя и имущественныя преступленія, т. е., иначе говоря, постановленіе пространной Правды разъясняетъ постановленіе краткой. Не менѣе важно и то, что многія понятія, бывшія слитными въ краткой Правдѣ, въ пространной уже начинаютъ различаться. Такъ, напр., умышленное и неумышленное убійство еще вовсе не различаются въ Правдѣ времени Ярослава; въ Правдѣ Ярославичей есть лишь нѣкоторый намекъ на это различіе (а именно, говорится объ убійствѣ огнищанина „въ обиду** и „въ разбоѣ**, при чемъ въ первомъ случаѣ можно предполагать ссору, во второмъ — намѣренное нападеніе, статьи 18—19 Акад. сп.), Правда-же пространная ясно различаетъ убійство на „свадѣ** (въ ссорѣ), или явно на пиру, отъ убійства „на разбоѣ безъ всякой свады**, со стороны убитаго, конечно (3 и 5 стат. Карамз. сп.). Что касается обобщеніи, дѣлаемыхъ пространною Правдою, то на одно изъ нихъ о старомъ конюхѣ у стада, котораго убилп дорогобужцы, мы уже указывали выше; любопытнымъ примѣромъ другого обобщенія можетъ служить постановленіе о кражѣ скота нѣсколькими лицами: 49-ая статья краткой Правды (по Академ. списку) говоритъ, что, если украдутъ овцу, или козу, или свинью и если одну овцу украло десять человѣкъ, то они платятъ каждый по 60 рѣзанъ продажи, между тѣмъ, какъ въ пространной Правдѣ (въ 39 статьѣ Карамзинскаго списка, или 38 Троицкаго сп.) говорится уже такъ: „аще ли ихъ (воровъ) будетъ много, то всѣмъ по 60 кунъ**,1) т. е., здѣсь, отдѣльный случай, давшій поводъ къ судебному рѣшенію (10 че-
1) Денежною единицею Русской Правды была гривна, дѣлившаяся на 20 ногатъ, на 25 кунъ и на 50 рѣзанъ. О деньгахъ Р. Правды подробныя свѣдѣнія сообщаются при практическихъ занятіяхъ по изученію Р. Правды. [66]
ловѣкъ воровъ, укравшихъ козу), излагается уже въ общей формѣ: „если воровъ будетъ много, то . .
Таковъ краткій обзоръ Правды по ея краткой и пространной редакціямъ. Въ цѣломъ, уже изъ этого краткаго обзора — въ связи съ свѣдѣніями объ источникахъ Р. Правды, — видно, какъ много драгоцѣнныхъ свѣдѣній о древнемъ юридическомъ бытѣ нашихъ предковъ мы находимъ въ указанномъ памятникѣ, и какъ важно поэтому его внимательное изученіе, для пониманія движенія русскаго права XI—XII вѣковъ.
Еще по теме Глава V.Русская Правда:
- 3) «РУССКАЯ ПРАВДА» ЕЕ ХАРАКТЕРИСТИКА.
- 4) ПРАВОВОЙ СТУТУС НАСЕЛЕНИЯ ПО «РУССКОЙ ПРАВДЕ».
- Преступление, наказание и судебный процесс по Русской Правде
- Глава 5. Русская философия XIX—XX веков
- ГЛАВА 3 Насилие в горских адатах до и после русского завоевания
- Правовая реформа Шамиля: правда и вымыслы
- Общая характеристика русской философии
- Русское законодательство в XVIII в.
- Русский космизм
- § 1. Введение в русскую историю
- 17) Предпосылки и особенности образования русского централизованного государства