<<
>>

Глава V.Русская Правда

Слово „прав­да" въ древ­нихъ рус­скихъ па­мятникахъ письменно­сти. Общее понятіе о „Русской Правдѣ". Важнѣйшимъ памятникомъ древнерусскаго обычнаго права является РусскаяПравда.
Слово „правда44 весьма часто встрѣчается въ юри­дическихъ актахъ древности, а равно и въ лѣто­писяхъ, употребляясь здѣсь, подобно большинству старинныхъ терминовъ, въ самыхъ разнообраз­ныхъ значеніяхъг). Подъ „правдою44 разумѣется прежде всего право, какъ видно изъ выраженія „stara prawda44(старое право, „пошлина44), упо-

требляемаго у нѣкоторыхъ славянскихъ племенъ, „налѣзти правду'4 (найти свое право), „судити въ правду44 (по праву) и т. д. Такъ какъ представленія о правѣ и справедливости жили въ народныхъ обычаяхъ, то подъ „правдою44 разумѣлись и тѣ обычаи, которые дѣйствовали въ странѣ. Псковская Судная

Грамота предписываетъ, напр., князю и посаднику судить „взи­рая въ правдут. е. примѣняя на судѣ обычаи, бывшіе въ Псковской землѣ. Затѣмъ, подъ „правдою" разумѣлся также договоръ, который кѣмъ-либо заключался. Такъ, въ извѣст­ныхъ уже намъ договорахъ русскихъ съ нѣмцами, условія, за­ключенныя сторонами, или договоръ между ними, носятъ назва­ніе „Правды". Въ договорѣ Смоленскаго князя Мстислава Да­видовича съ Ригою, Готландомъ и нѣмецкими городами, за вступительными словами, уже намъ извѣстными, идутъ такія слова: здѣ ночинаеться (начинается) Правда:

1) аже боудетъ свабодѣныи члвкъ (свободный человѣкъ оубитъ, 10 гривенъ серебра за голову" и т.

д. (далѣе излагается содержаніе самаго договора съ нѣмцами). Употребляется слово правда, и въ смыслѣ испытаніе, — какъ это напр., видно изъ словъ Русской Правды „дати имъ правду желѣзо" (дать испытаніе желѣзомъ), — и въ смыслѣ присяга, кре­стоцѣлованіе, — какъ это видно изъ словъ Псковской судной Грамоты „ино ему (истцу) правда дати (принести присягу) на своей части, а цѣлованью быти одному" и т. д. Наконецъ, подъ „правдою" разумѣется, какъ судъ, такъ и тотъ судеб­никъ, иди судебный уставъ, по которому этотъ судъ произво­дится. Поэтому „княжа правда" значитъ княжескій судъ, а подъ „Русской Правдою", если держаться языка подлинниковъ, надо бы разумѣть судебный уставъ, судебникъ. Такъ, въ Новгородской лѣтописи разсказывается, что въ 1016 г. Ярославъ (послѣ битвы съ Кіевскимъ княземъ Святополкомъ), наградивъ деньгами новгородцевъ, „отпусти ихъ домовъ и давъ имъ Прав­ду и уставъ списавъ, глаголахъ тако: по сей грамотѣ ходите, якоже писахъ вамъ, такоже дерьжите". Затѣмъ идетъ текстъ Русской Правды. Псковская лѣтопись, говоря о смерти Ярослава, замѣчаетъ, „что представися князь Ярославъ, иже Правду устави, судебникъ". Наконецъ, въ древнѣй­шихъ спискахъ Русской Правды она называется „уставомъ" или „судомъ" (т. е. судебнымъ уставомъ) Ярослава Владиміровича. Терминологія подлинниковъ могла бы быть удержана и теперь, еслибъ только современное положеніе въ наукѣ вопроса о про­исхожденіи Русской Правды позволяло намъ признать Русскую Правду оффиціальнымъ сборникомъ нашего права, составленнымъ Ярославомъ I и дополненнымъ его преемниками. Такъ какъ, въ дѣйствительности, Русская Правда не была о ф ф и - ціальнымъсборникомъ, то назвать ее уставомъ для суда (или судебникомъ) не представляется возможнымъ. Всего правильнѣе подъ наименованіемъ Русской Правды разумѣть сборники древняго нашего права, составляв­шіеся, въ XI—XIII вѣкахъ, частными лицами и

содержавшіе въ себѣ записи народнаго о б ы ч- наго права, княжескіе уставы, судебныя рѣше­нія и нѣкоторыя нормы, рецепированн ы я изъ византійскихъ памятниковъ права, обращав­шихся тогда на Руси.

Мнѣніе уче­ныхъ о про­

исхожденіи

Русской

Правды.

Вопросъ о томъ, какъ произошли эти сбор­ники древняго права, извѣстные подъ наименова­ніемъ Русской Правды, есть одинъ изъ самыхъ спорныхъ въ литературѣ исторіи нашего права. Не имѣя возможности воспроизвести, къ краткомъ общемъ очеркѣ, всѣ мнѣнія, высказывавшіяся по поводу этого вопроса, отмѣтимъ лишь важнѣйшія. Можно раздѣлить на ч е - т ы р е группы всѣ эти мнѣнія, подраздѣляя ихъ затѣмъ на под­группы, сообразно нѣкоторымъ ихъ отличіямъ.

Первую группу представляютъ мнѣнія, начало коихъ восходитъ еще ко 2-ой половинѣ XVIII вѣка; ими Русская Правда изоображается, какъ кодексъ, заимствованный изъ скандинавскаго, или, вообще, изъ германскаго права; вторую мнѣнія, считающія Р. Правду оффиціальнымъ памятни­комъ нашего древнѣйшаго права, третью группу — неоффи­ціальнымъ частнымъ сборникомъ и четвертое мнѣніе, принадлежащее В. О. Ключевскому, видитъ въ Р. Правдѣ, хотя и неоффиціальный сборникъ, но сложившейся не въ сферѣ „кня­жескаго суда, а церковнаго[42]'. Что касается прежде всего мнѣній о заимствованіи Р. Правды изъ иноземныхъ, указанныхъ выше, источниковъ, то мнѣніе это сложилось въ средѣ нѣмец­кихъ ученныхъ, когда-то наполнявшихъ нашу Академію Наукъ х). Оно покоилось на двухъ основаніяхъ. Принявшись за изученіе древняго русскаго права и поразившись многими аналогіями между юридическими нормами Русской Правды и нормами такъ называемыхъ „варварскихъ правдъ"(leges barbarorum), цѣлый рядъ ученыхъ, какъ Струбе-де Піермонтъ, Шлецеръ, Эверсъ, Рейцъ, Карамзинъ и др., во-1-хъ объяснили себѣ всѣ эти ана­логіи, какъ прямыя заимствованія изъ чужеземнаго германскаго (норманскаго) права, а, во-2-хъ, утверждались въ мысли о такихъ заимствованіяхъ, исходя изъ представленія о сильнѣйшемъ вліяніи нормановъ на первоначальное устройство русскаго государства и общества.

Если норманы, или варяги — доказывали эти ученые, — были вообще, въ началѣ русской исторіи, насадителями нашей гражданственности и повліяли на организацію княжеской власти, дружины, на устройство упра­вленія и суда, то, естественно, было (съ точки зрѣнія этой нор­

майской теоріи), предположить, что норманы ввели къ намъ и свои законы. Это было имъ тѣмъ легче сдѣлать, что, хота у русскихъ славянъ, и имѣлись свои юридическіе обычаи создав­шіеся еще задолго до образованія государства, но эти обычаи очень легко будто-бы уступали свое мѣсто новымъ право­воззрѣніямъ, принесеннымъ изъ-за моря. Таковы, въ немно­гихъ словахъ, основанія указаннаго мнѣнія. Въ настоящее время, однако, эти основанія совершенно поколеблены. Такъ, что касается прежде всего заимствованія Русской Правды, то говорить о немъ было-бы возможно лишь тогда, когда оказа- лись-бы явственныя доказательства этого. Вліяніе въ правѣ (какъ и въ другихъ областяхъ культуры) — явленіе обычное въ исторіи народовъ, оно могло быть и въ данномъ случаѣ, хотя первоисточники не оставили ясныхъ слѣдовъ его, что уже само по себѣ говоритъ за его незначительность. Объясненіе этой незначительности вліянія лежитъ, какъ въ томъ, что нор- мановъ-варяговъ было вообще на Руси немного и къ ХІ-му же вѣку они совершенно растворились въ славянскомъ морѣ, такъ и въ томъ, что правовоззрѣнія нашихъ древнихъ предковъ вовсе не отличались тою податливостью и измѣнчивостью какія, находили у нихъ ученые норманисты. Вліяніе христіанской церкви было у насъ неизмѣримо сильнѣе и глубже, чѣмъ влія­ніе нормановъ но и церкви пришлось цѣлые вѣка бороться съ языческими обычаями и взглядами русскихъ славянъ прежде чѣмъ ей удалось привить имъ свои; о податливости славянъ не могло быть и рѣчи. Затѣмъ вообще отъ вліянія права одного народа на право другого надо отличать за и мст вов а - н і я изъ чужихъ законовъ.

Въ данномъ случаѣ, даже допуская нѣкоторое вліяніе скандинавской культуры на устроеніе перво­начальнаго русскаго государства и общества, нельзя еще гово­рить о заимствованіи такого обширнаго и сложнаго сбор­ника, какъ Русская Правда, изъ чужеземныхъ источниковъ. Какъ-бы ни велико было сходство постановленій Русской Правды съ германскими и всякими иными иноземными нормами, она само по себѣ не говоритъ еще о заимствованіи. Заим­ствованіе въ правѣ есть переносъ чужихъ юридическихъ нормъ въ законы даннаго народа. Такой переносъ имѣлъ мѣсто неразъ въ исторіи права какъ у насъ, такъ и въ другихъ го­сударствахъ ; но о немъ можно утвердительно говорить лишь тогда, когда исторія составленія даннаго памятника неоспоримо свидѣтельствуетъ, что составители его имѣли передъ собою чужой кодексъ, или отдѣльныя юридическія нормы иноземнаго права, при чемъ, по тѣмъ или инымъ соображеніямъ, они нашли возможнымъ взять ихъ цѣликомъ, или частію, и признать зако­нами своего государства. Никакихъ, однако, слѣдовъ такого

перенесенія тѣхъ или иныхъ нормъ leges barbaro г и ш въ наши законы и помѣщенія ихъ въ Русскую Правду у насъ не имѣется, сами норманы за долго до составленія Русской Правды совершенно исчезли съ русскаго горизонта, да и княжеская власть была первоначально не настолько сильна, чтобы произ­водить такіе перевороты, какъ навязываніе населенію чуждыхъ его міросозерцанію правовыхъ нормъ.

Но, какъ указано выше, въ Русской Правдѣ старыми учеными норманистами было отмѣчено много аналогій съ нормами скандинавскаго или германскаго права. Эти аналогіи признаются и современною наукою и можно даже утверждать, что чѣмъ чаще будетъ изучаться Русская Правда сравни­тельно съ другими древнѣйшими кодексами, тѣмъ больше будетъ открываться и этихъ аналогій. Однако, ихъ наличность объясняется не простымъ заимствованіемъ, — какъ думали уче­ные конца XVIII и начала XIX вѣка, — а тѣмъ, что всѣ народы, на извѣстныхъ, одинаковыхъ ступеняхъ ихъ культуры, имѣютъ сходственныя юридическія нормы и учрежденія, соотвѣт­ствующія общимъ условіямъ ихъ религіозной, экономической и политической жизни.

Эти-то общія условія когда-то простой и несложной народной жизни и приводятъ къ тому, что въ памятникахъ права народовъ, жившихъ въ различныя исто­рическія эпохи, — или, даже если и одновременно, но никогда неимѣвшихъ между собою никакихъ сношеній, — встрѣчаются юридическія нормы, поразительно схожія. Юридическія нормы обычно отвѣчаютъ (поскольку они являются дѣйствующими въ данной странѣ) тѣмъ или другимъ интересамъ и нуждамъ из­вѣстнаго народа; но эти интересы и нужды въ извѣстную исто­рическую эпоху могутъ быть свойственны и другому народу. Неудивительно поэтому, что и въ правѣ послѣдняго явятся нормы, одинаковыя съ нормами, дѣйствующими у перваго. При срав­неніи памятниковъ права разныхъ народовъ, — если только эти памятники относятся къ одному и тому же культурному возрасту народа, — всегда будутъ находиться схожія нормы и учрежденія. Въ недавнее, сравнительно, время открыты были, напр., законы царя Хаммураби, правившаго Вавилономъ прибли­зительно за 2'250 лѣтъ до Рождества Христова и прозваннаго за свою дѣятельность „солнцемъ Вавилона" ; есть попытки найти сходства между постановленіями этихъ „законовъ" и Русскою Правдою, или Псковскою судною грамотою[43]). Старые ученые- норманисты — отмѣчая сходства постановленій Русской Правды съ законами шведовъ, датчанъ, вестготовъ, франковъ, — объ­ясняли ихъ прямымъ заимствованіемъ. Такъ, напр.,

Отру бе-де-Піермонтъ, указавъ на статью Р. Правды о ѣздѣ на чужомъ конѣ[44][45]), считалъ ее дословнымъ переводомъ соотвѣт­ственной статьи ютландскаго закона (Judtsche Lowbok). Она, дѣйствительно, по содержанію своему и даже по редакціи, очень похожа на постановленіе ютландской Правды. Но, однако, уже Эверсъ долженъ былъ признать, что о прямомъ заимствованіи здѣсь не могло быть и рѣчи по той простой причинѣ, что ютланд­скій законъ былъ составленъ на 223 года позднѣе Русской Правды, а разительное сходство этого постановленія въ томъ и другомъ памятникѣ, по Эверсу, можетъ быть объяснено тѣмъ, что оба эти памятника черпали свое содержаніе изъ единаго германскаго источника2). Однако, чтобы утверждать это, надо доказать, что такой источникъ былъ налицо передъ составите­лями обоихъ памятниковъ; этого, конечно, Эверсомъ не дѣ­лается, да едва ли это и было бы возможно при наличности тѣхъ скудныхъ свѣдѣній, какія имѣлись въ рукахъ изслѣдова­теля по исторіи составленія того и другого памятника. Но, если такихъ свѣдѣній нѣтъ, то не естественнѣе-ли предположить, что сходство постановленій указанныхъ двухъ памятниковъ о ѣздѣ на чужомъ конѣ безъ разрѣшенія его собственника, объ­ясняется, какъ простотою самаго случая, возможнаго всегда и вездѣ, такъ и общимъ характеромъ данныхъ памятниковъ, со­держащихъ въ себѣ вообще рядъ карательныхъ нормъ противъ нарушенія права собственности, при чемъ эти нормы являются тамъ и здѣсь казуальными.

Теорію заимствованія Русской Правды можно было считать сданною въ архивъ, если-бы въ недавнее время, хотя и съ большими оговорками, теорія эта не была вновь выставлена въ вышеуказанномъ сочиненіи извѣстнаго нѣмецкаго ученаго Goetz'a „Das russisehe Recht (Русская Правда)". Проф. Гетцъ находитъ, что постановленія древнѣйшей Р. Правды о т. наз. сводѣ и объ оскорбленіи дѣйствіемъ („аще-ли рннеть мужъ мужа либо отъ себе, либо къ себѣ" . . .) заимствованы изъ Салической Правды. Принявъ во вниманіе, что Русская Правда упоминаетъ о варягахъ и что варяги-германцы часто появлялись на Руси для торговли, авторъ думаетъ, что черезъ нихъ русскіе вообще познакомились съ нормами германскаго права и, въ частности, съ вышеуказанными постановленіями о сводѣ и пр., подобно тому какъ они познакомились съ византійскимъ правомъ черезъ по­средство прибывшаго на Русь изъ Византіи духовенства (т. I., стр. 125). Мы будемъ имѣть еще случай говорить о сводѣ

Р. Правды, какъ институтѣ чисто-славянскаго происхожде­нія ; чтоже касается оскорбленія дѣйствіемъ, то достаточно, на нашъ взглядъ, простаго сопоставленія соотвѣтствующихъ статей Р. Правды и Lex Salica, чтобъ отрицать заимствованіе перваго постановленія изъ Салической Правды[46][47]). Приведенное утвер­жденіе Гётца вызвало уже возраженіе въ ученой литературѣ нашей и проф. М. А. Дьяконовъ отмѣтилъ, въ указанной выше своей рецензіи, что „византійскія вліянія оставили огромное количество документальныхъ слѣдовъ[48]* и что, наоборотъ, намъ соверпіенно неизвѣстны слѣды германскихъ вліяній, почему „вся попытка проф. Гётца оживить старое ученіе Эверса не можетъ быть признана удачною (стр. 233). Надо, впрочемъ, замѣтить, что проф. Гётцъ вообще очень осторожно касается даннаго вопроса, пытаясь установить лишь отдѣльные случаи такихъ заимствованій и вліяній, но вовсе не говоритъ о не­самостоятельности нашего памятника въ цѣломъ.

Обращаясь къ взглядамъ, признающимъ Русскую Правду памятникомъ національнымъ и ниоткуда незаимствованнымъ, надо, въ свою очередь, различать здѣсь нѣсколько мнѣній о происхожденіи Русской Правды.

Такъ, по одному мнѣнію, Русская Правда есть о ф ф и ц і а л ь - н ы й памятникъ нашего права, обязанный своимъ происхож­деніемъ законодательной дѣятельности великаго князя Яро­слава х) и его преемниковъ; по другому, — это сборникъ юри­дическихъ обычаевъ и судебной практики составленной част­ными лицами; по третьему, которое особенно подробно и обстоятельно развивается проф. Ключевскимъ, „текстъ Русской Правды сложился не въ сферѣ княжескаго суда, а церков­наго суда, въ средѣ церковной юрисдикціи, нуждами и цѣ­лями которой и руководился составитель Правды въ своей ра­ботѣ". (Курсъ, ч. I, стр. 255.) Что касается перваго мнѣнія, то его главнымъ образомъ придерживались старые наіпи изслѣдова­тели Русской Правды, какъ Татищевъ, Шлецеръ, Болтинъ, Ка­рамзинъ и др., думавшіе, что вся Правда отъ начала до конца принадлежала Ярославу I. Новѣйшіе ученые, держащіеся мнѣнія объ оффиціальномъ происхожденіи Русской Правды, — какъ, напр., Погодинъ, Бѣляевъ, Ланге, и др. — признаютъ уже, что Ярославу принадлежитъ лишь часть Правды (47 статей т. н. „Троицкаго списка"), а остальныя части составлялись при его сыновьяхъ и даже при его внукѣ Владимірѣ Мономахѣ, кото­рымъ данъ былъ законъ объ ограниченіи „рѣза" (процентовъ). Ученые, держащіеся того мнѣнія, что вся Русская Правда при­надлежитъ Ярославу I, между прочимъ, основывались, какъ на томъ, что сама Русская Правда въ нѣкоторыхъ спискахъ носитъ наименованіе „Устава вел. князя Ярослава", такъ и на томъ, что въ лѣтописи есть такой, приводившійся уже нами раньше, раз­сказъ объ Ярославѣ: послѣ битвы съ кіевскимъ княземъ Свято- полкомъ, Ярославъ одарилъ деньгами помогавшихъ ему новгород­цевъ и затѣмъ „отпусти ихъ домовъ и давъ имъ Правду и уставъ списавъ, глаголавъ тако: по сей грамоте ходите, якоже писалъ вамъ, такоже дерьжите"; а за этимъ разсказомъ идетъ текстъ древнѣйшей Правды. Но, разбирая этотъ разсказъ лѣ­тописи, ученые, — отрицающіе, что Русская Правда есть „кня­жескій уставъ", — указываютъ въ немъ нѣкоторыя несообраз­ности, непозволяющія признать его соотвѣтствіе обстоятельствамъ дѣла. Такъ напр., В. И. Сергѣевичъ говоритъ: „что Ярославъ наградилъ новгородцевъ деньгами, это понятно; но что въ на­граду онъ далъ имъ Русскую Правду, это непонятно, такъ какъ Правда не содержитъ въ себѣ никакихъ элементовъ награды, пожалованія. Есть и другая еще болѣе крупная несообразность.

§ 1 Si quis baronem ingenuum de via sua ostaverit aut inpinxerit, DC dinarios, qui faciunt solidos XV, culpabilis judicetur (Lex. Salica, tit. XXXI „de via lacina), т. e. если кто благороднаго (свободнаго) человѣка (baro = человѣкъ, мужъ) собьетъ или столк­нетъ съ дороги, присуждается къ заплатѣ (пени) въ 600 денаріевъ, составляющихъ Іо солидовъ.

1) Мнѣніе проф. Гётца, утверждающаго, что древнѣйшая редак­ція Русской Правды была составлена еще до Владимира Св., не мо­жетъ быть принято, какъ на это основательно указывается проф. М. Ф. Владимирскимъ-Будановымъ въ его рецензіи на сочиненіе проф. Гетца. Наоборотъ, мнѣніе его, что означенная редакція содержитъ „старо- русск оеобычное право" (I, 269 стр.), должно быть признано, какъ намъ кажется, вполнѣ основательнымъ.

•Относя написаніе Правды къ 1016 г., лѣтописецъ не замѣтилъ, что въ этой Правдѣ рѣчь идетъ о законодательствѣ сыновей Ярослава: Изяслава, Святослава и Всеволода, которыхъ тогда еще и на свѣтѣ не было“ [49]). Вообще В. И. Сергѣевичъ прихо­дитъ къ тому выводу, что лѣтописецъ приписалъ Правду Яро­славу „не потому, что этого требовалъ текстъ Правды, а потому, что, можетъ быть, въ его время такъ думали'4. (Лекціи и изсл. стр. 88.) Что же касается того, былъ ли конецъ Рус­ской Правды, — слѣдующій за приведеннымъ въ примѣчаніи оглавленіемъ („Правда оуставлена Рѵськои земли" и пр.2) — произведеніемъ сыновей Ярослава, то многіе уче­ные, начиная съ Калачова (т. е. съ 1846 г., когда имъ напи­сано изслѣдованіе о Русской Правдѣ) и до послѣдняго времени, также не находили возможнымъ приписывать сыновьямъ Яро­слава всѣ статьи, идущія за этимъ оглавленіемъ, такъ какъ, напр. статья 42 „о поклонахъ вирныхъ" („поклонахъ" — по­шлинахъ судебныхъ) называется въ самой же Правдѣ „урокомъ. Ярославлевымъ", а статья 21 принадлежитъ Изяславу. а не не всѣмъ братьямъ его и т. д.3) Иначе говоря, если первыя 17 статей древнѣйшей редакціи Русской Правды нельзя счи­тать, — основываясь на лѣтописномъ разсказѣ, — уставомъ Ярослава, то нельзя въ свою очередь, всѣ послѣдующія статьи признать законодательствомъ сыновей Ярослава, какъ это ясно изъ приведенныхъ примѣровъ.

Ученые, отрицающіе оффиціальное происхожденіе Рус­ской Правды и несчитающіе возможнымъ признать, что она была „уставомъ" Ярослава и его сыновей, приводятъ затѣмъ еще рядъ сообрженій въ пользу частного происхожденія сборни­ковъ права носящихъ наименованіе Русской Правды. Такъ, напр., ими указывается, что авторы Правды вездѣ говорятъ отъ третьяго лица, тогда какъ, еслибъ Правда была княже­скимъ уставомъ, всего естественнѣе было-бы данному князю- законодателю говорить о себѣ въ первомъ лицѣ, какъ это, обыкновенно, и бывало въ древнихъ уставахъ (напр., въ цер­ковныхъ уставахъ) и грамотахъ; между тѣмъ, въ Р. Правдѣ мы видимъ совершенно обратное4). Такъ, напр., въ Р. Правдѣ

мы читаемъ, что за убійство княжескаго тіуна полагается вира въ 80 гривенъ, а за стараго конюха у стада ■— 80 же гривенъ, какъ установилъ И заславъ за своего конюха, котораго убили дорогобужцы.

Затѣмъ, въ Р. Правдѣ встрѣчаются княжескія судебныя рѣшенія, при чемъ, однако, во-1-хъ, о нихъ также говорится въ третьемъ лицѣ, а во-2-хъ, невидно попытки обобщить ихъ въ норму, имѣющую примѣненіе во всѣхъ аналогичныхъ случаяхъ, какъ это можно было ожидать отъ княжескаго „устава14. Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ, напр., самъ Изяславъ, назначивъ ука­занную выше виру въ 80 гривенъ „за конюха стараго14, сдѣлалъ объ этомъ постановленіе, то онъ и сказалъ-бы: „се язъ, Изя­славъ, оуставилъ41 и т. д. между тѣмъ, какъ въ Правдѣ, — въ приведенной выше 21-ой статьѣ — говорится, что эта пеня взи­мается въ томъ размѣрѣ, „какъ установилъ Изяславъ за своего конюха11, т. е. только передается о томъ, что сдѣлалъ Изя. славъ въ данномъ случаѣ, а не сообщается прямо его „устава11. Затѣмъ въ указанной статьѣ мы явно имѣемъ дѣло съ судеб­нымъ рѣшеніемъ князя, состоявшимся по опредѣленному поводу (по поводу убійства его „стараго конюха11, бывшаго „у стада11, дорогобужцами), безъ малѣйшей попытки превратить это рѣше­ніе затѣмъ въ общую норму закона (устава), какъ можно было- бы ожидать въ оффиціальномъ сборникѣ. Противъ оффи­ціальнаго происхожденія, далѣе, говоритъ также и разно­образіе содержанія Русской Правды по отдѣльнымъ спи­скамъ, чего-бы не могло быть въ такой степени, какъ это встрѣ­чалось на практикѣ, еслибъ была общая первоначальная редак­ція Правды, какъ княжескаго устава1). Наоборотъ, если признать Правду произведеніемъ частныхъ лицъ, записывав­шихъ судебныя рѣшенія, обычаи, княжескіе уставы и пр., то станетъ понятнымъ и разнообразіе ея содержанія по отдѣль­нымъ спискамъ: одному собирателю казался важнымъ одинъ обычай, другому — другой, одинъ зналъ объ одномъ княжескомъ уставѣ, а иному онъ былъ неизвѣстенъ, почему онъ его и не

„по Ярославѣ же (послѣ Ярослава} паки совкупишеся сынове его: Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ и мужи ихъ: Коснячко, Перенѣгъ, Никифоръ и отложиша оубиеніе за голову" ... (2 статья); или „Воло- димѣръ Всеволодичъ, по Святополцѣ, созва дружину свою на Вере- стовѣмъ (въ сельцѣ Берестовѣ, гдѣ былъ загородный дворецъ князя): Ратибора, Киевскаго тысячьскаго, Прокопью, Бѣлогородскаго тысячь- скаго, Станислава ... и оустави до третьяго рѣза“ (48 статья).

1) Иначе, впрочемъ, представляется дѣло однимъ изъ молодыхъ дченыхъ нашихъ, а именно П. И. Бѣляевымъ, утверждающимъ, что источникомъ Русской Правды была „Уставная грамота, которую уалъ новгородцамъ Ярославъ въ первой четверти XI вѣка", (ibid., стр. 100 и сл.).

помѣстилъ въ своей редакціи, что и отразилось на содержаніи памятника по разнымъ спискамъ въ разное время. Наконецъ, въ Русской Правдѣ находятся постановленія, незаключающія въ себѣ никакихъ законодательныхъ нормъ, каковы статьи о приплодѣ скота (49—65 ст. Карамз. списка), что тоже едва-ли было-бы у мѣста въ оффиціальномъ сборникѣ, хотя, впрочемъ, это бывало иногда и позднѣе.

Таковы доводы за и противъ оффиціальнаго происхо­жденія Русской Правды. Замѣтимъ еще для полноты, что нѣ­которые ученые, какъ напр., проф. Пахманъ высказываютъ мнѣніе, какъ бы пытающее примирить указанныя два мнѣнія. По автору, „хотя Русская Правда, ио внѣшнему составу и имѣетъ характеръ частнаго сборника, тѣмъ неменѣе, ио со­держанію, она имѣетъ оффиціальное значеніе, потому что въ теченіи нѣсколькихъ вѣковъ, а именно до XVI ст., она служила руководствомъ въ судебныхъ дѣлахъ и оффиціально была признаваема источникомъ права". (Исторія кодификаціи, I, стр. 209.) Что содержаніе Русской Правды воспроизводило, въ большой или меньшей степени, то право, какое примѣнялось на Руси до XVI вѣка, съ этимъ можно согласиться и уже одно это обстоятельство придаетъ громадную важность данному памятнику права. Но оно, однако, не служитъ основаніемъ къ признанію за Русской Правдою оффиціальнаго значенія, ввиду, какъ того соображенія, что она не была составлена по при­казу князей и не была ихъ „уставомъ", такъ и того, что онп никогда не предписывали судамъ примѣнять ее при рѣше­ніи дѣлъ. Она примѣнялась въ силу своихъ внутреннихъ достоинствъ, а не въ силу своего оффиціальнаго значенія.

Какъ уже было сказано выше, В. О. Ключевскимъ по­дробно развивается мнѣніе, что „текстъ Русской Правды сло­жился не въ сферѣ княжескаго суда, а церковнаго суда". По автору, — также полагающему, что Русская Правда не есть „оффиціальный документъ", — названный памятникъ права обя­занъ своимъ происхожденіемъ церковнымъ судамъ. „Церков­ный судъ", говоритъ проф. Ключевскій, „по духовнымъ дѣламъ надъ всѣми христіанами производился на основаніи Номока­нона, принесеннаго изъ Византіи и церковныхъ уставовъ, из­данныхъ первыми христіанскими князьями Руси. Церковный судъ по нецерковнымъ уголовнымъ и граждан­скимъ дѣламъ, простиравшійся только на церковныхъ людей, долженъ былъ производиться по мѣстному праву и вызывалъ потребность въ письменномъ сводѣ мѣстныхъ зако­новъ, какимъ и явилась Русская Правда. Необходимость такого свода обусловливалась двумя причинами: 1) первые церковные судьи на Руси, греки или южные славяне, незнакомы были съ

русскими юридическими обычаями; 2) этимъ судьямъ нуженъ былъ такой письменный сводъ туземныхъ законовъ, въ которомъ были-бы устранены или, по крайней мѣрѣ, смягчены нѣкоторые туземные обычаи, особенно претившіе нравственному юридиче­скому чувству христіанскихъ судей, воспитанныхъ на византій­скомъ церковномъ и гражданскомъ правѣ“ (Курсъ р. ист., I, 257).

Авторъ многообразно доказываетъ эту свою мысль, отмѣ­чая, нанр., что въ Русской Правдѣ нѣтъ упоминанія о „полѣ“, или судебномъ поединкѣ, какъ о судебномъ доказательствѣ (ввиду того, что духовенство не признавало поля), указывая затѣмъ, что Русская Правда помѣщалась въ Кормчей, среди дополнительныхъ статей къ Номоканону (а таковыми были из­влеченія изъ законовъ Моисеевыхъ, Эклога, Законъ судный людямъ, Прохиронъ, церковные уставы), что есть нѣкоторая „внутренняя связь“ между этими дополнительными статьями и Русскою Правдою по содержанію и т. д. Такимъ образомъ, по автору, Русская Правда необходима была церковнымъ су­дамъ, а, „съ другой стороны, до половины XI столѣтія княже­скому судьѣ едва ли былъ и нуженъ писанный сводъ законовъ. Княжескій судья могъ обходиться безъ такого свода по мно­гимъ причинамъ: 1) были еще крѣпки древніе юридическіе обычаи, которыми руководствовались въ судебной практикѣ князья и его судьи; 2) тогда господствовалъ состязательный процессъ, п р я, и еслибъ судья забылъ или не захотѣлъ вспомнить юридическій обычай, то ему настойчиво напомнили бы объ немъ сами тяжѵщія стороны, которыя собственно и вели дѣло и при которыхъ судья присутствовалъ болѣе без­участнымъ зрителемъ или пассивнымъ предсѣдателемъ, чѣмъ руководителемъ дѣла; наконецъ, 3) князь всегда могъ, въ слу­чаѣ нужды, своей законодательною властью восполнить юриди­ческую память или разрѣшить казуальное недоумѣніе судьи. Но, если княжескіе судьи до половины, или до конца XI вѣка, могли обходиться безъ писаннаго свода законовъ, то такой сводъ былъ совершенно необходимъ церковнымъ судамъ1'. По­скольку Русская Правда была необходима церковнымъ судамъ — это вопросъ, подлежащій разрѣшенію въ исторіи каноническаго нашего права, почему мы здѣсь только отмѣча­емъ этотъ весьма важный выводъ автора. Что же касается утвержденія автора, что княжескіе судьи могли „обходиться до половины, или до конца XI вѣка, безъ писаннаго свода законовъ", т. е. безъ Русской Правды, то этого утвержденія нельзя пройти молчаніемъ въ общемъ обзорѣ вопроса о происхожденіи Русской Правды. При этомъ прежде всего надо замѣтить, что самъ авторъ ограничиваетъ эту возможность для княжескихъ судей обходиться безъ Русской Правды лишь ХІ-мъ вѣкомъ, полагая,

что „съ теченіемъ времени Русская Правда, имѣвшая обя­зательное дѣйствіе только въ сферѣ церковной юрисдикціи, стала служить руководствомъ и для княжескихъ судей" и пр. (стр. 256 и сл.). Такимъ образомъ утвержденіе автора отно­сится лишь къ начальному моменту дѣйствія Русской Правды, а именно къ одному одиннадцатому вѣку. Воз­можно ли, однако, принять это утвержденіе по отношенію къ данному вѣку? Мы уже указывали выше, какія потребности вызываютъ вообще запись народныхъ обычаевъ, судебныхъ рѣшеній, княжескихъ уставовъ, рецепированныхъ иноземныхъ законовъ, т. е. всего того что дало содержаніе самой Русской Правдѣ. «Эти потребности были весьма широки и уже поэтому одному предполагать, что древнѣйшія записи права имѣли примѣненіе только въ церковныхъ судахъ едва-ли представляется возможнымъ. Несомнѣнно, что въ первоначаль­ной жизни культурныхъ народовъ наступаютъ такія обстоятель­ства, когда „неписанное" (т. е. обычное) право, по нѣкоторымъ своимъ особенностямъ, оказывается неудобнымъ на практикѣ, когда нужно замѣнить его т о ч н ы м и записями и выяснить отношеніе его къ законодательнымъ нормамъ. Такія обстоятельства наступили у насъ особенно со временп принятія христіанства и столкновенія началъ своего права съ правомъ иноземнымъ. Записи обычнаго права, судеб­ныхъ рѣшеній, княжескихъ уставовъ и рецепированныхъ зако­новъ были потому нужны не для однихъ судовъ церковныхъ, но и для гражданскихъ. Такія записи явились не у насъ однихъ, но и на Западѣ Европы, ввидѣ такъ наз. „leges barbarorum", весьма схожихъ, по составу своихъ нормъ, съ нашею Прав­дою. Какъ объясняютъ происхожденіе этихъ leges германисты? По ихъ ученіямъ рѣшительнымъ поводомъ къ письменному за­крѣпленію обычнаго права было внѣдреніе въ жизнь племенъ христіанско-римской культуры, почему прежде всего записи обычнаго права явились у тѣхъ герман­скихъ племенъ, которыя вышли съ этою культурою въ посто­янное соприкосновеніе]). Тотъ же поводъ имѣлъ мѣсто и у насъ, съ тою только разницею, что мы приняли христіанство изъ Византіи и пришли въ соприкосновеніе съ ея культурою. Затѣмъ, судеб­ные процессы приходилось вести не однимъ только лицамъ, подчи­неннымъ церковному суду, но и суду княжескому, почему фиксированіе обычаевъ и записи княжескихъ уставовъ и рѣше­ній могли быть полезны и для лицъ, обращавшихся къ суду князя. Что въ этихъ записяхъ принимало участіе и духовенство, это,

1) См. Н. Brunner „Grundziige der deutschen Rechtsgeschichte" Leipzig, 1903 г. (стр. 34). О происхожденіи Lex Saliea см. „Введеніе"H. П. Граціанскаго къ русск. перев. „Салической Правды" (Казань, 1913 г.).

конечно, не подлежитъ сомнѣнію, такъ какъ духовенство наше вообще сыграло громадную роль въ развитіи древней письмен­ности, но цѣль этихъ записей шла дальше служенія церковнымъ судамъ, почему она вовсе не была новою для слѣдующихъ вѣковъ, когда, по автору, Русская Правда „стала служить руко­водствомъ и для княжескихъ судей". Ограничиваясь этимъ не­большимъ замѣчаніемъ, скажемъ въ заключеніе, что при совре­менномъ состояніи вопроса о происхожденіи Русской Правды, признаніе ея сборникомъ права частнаго характера является наиболѣе допустимымъ, при чемъ этотъ сборникъ могъ одинаково служить пособіемъ, при разрѣшеніи тяжебъ, на судахъ, какъ цер- ковныхъ, такъ и гражданскихъ (княжескихъ[50]). Этимъ объяснется, конечно, какъ распространенность списковъ Рус­ской Правды, такъ и постоянное измѣненіе, въ теченіи XI—XIII вѣковъ, ея содержанія. Замѣтимъ кстати, что примѣненіе на судахъ сборниковъ права, составленныхъ частными ли­цами, есть явленіе, имѣвшее нерѣдко мѣсто какъ въ исторіи права германскаго, такъ и славянскаго[51]). Вездѣ основаніемъ къ этому служила внутренняя цѣнность содержанія та­кихъ сборниковъ, благодаря чему они были пригодны для практи­ческой цѣли веденія судебныхъ процессовъ. Законодательной кодификаціи права нерѣдко предшествуетъ частная^

Открытіе Рус­ской Правды. Списки Рус­ской Правды и ихъ раздѣ­леніе по фами­ліямъ или по редакціямъ.

Русская Правда, играющая столь важную роль въ исторіи нашего права, была, открыта лишь въ 1738 году знаменитымъ дѣятелемъ и истори­комъ первой половины XVIII вѣка В. Н. Тати­щевымъ въ одной Новгородской лѣтописи XV вѣка. „Съ крайней прилежностью'1 сдѣлавъ спи­сокъ съ рукописи и давъ переводъ Правды, Та­тищевъ тогда-же представилъ свой трудъ въ

Академію Наукъ, гдѣ она, однако, пролежала около 30 лѣтъ, пока на нее не обратилъ вниманія Августъ НІлецеръ, издавшій, ее (въ 1767 г.) и снабдившій предисловіемъ, изъ котораго видно, что этимъ знаменитымъ ученымъ, въ свою очередь, была понята важность памятниках). „Величественная краткость въ выраже­ніяхъ, обстоятельная подробность въ матеріяхъ, удивительное сходство съ другими сѣверными законами и очевидные слѣды глубочайшей древности — вотъ достоинства, которыми[52], по его мнѣнію, „отличается Русская Правда.” Съ тѣхъ поръ посте­пенно увеличивалось число списковъ Русской Правды, на­печатанныхъ въ разныхъ изданіяхъ, росла и множилась лите­ратура. посвященная изученію этого великаго памятника на­шего юридическаго прошлаго, призвано было его важное зна­ченіе для исторіи права не только русскаго, но и вообще славянскаго. Но, несомнѣнно, однако, что отзывъ Шлецера не грѣшилъ преувеличеніемъ и, въ немногихъ словахъ, давалъ вѣр­ную обшую характеристику памятника. Затѣмъ списки Правды продолжали время отъ времени открываться въ разныхъ мѣстахъ и издаваться въ печати; есть основаніе предполагать, что въ печати извѣстно лишь небольшое число списковъ Правды, сравнительно съ обращавшимися въ старину. Въ настоящее время извѣстно болѣе 50-ти списковъ Правды различныхъ ре­дакцій. Большинство ихъ издано Н. В. Калачовымъ, ввидѣ. особаго своднаго списка, въ его изслѣдованіи „Предвари­тельныя юридическія свѣдѣнія для полнаго объясненія Русской Правды”; затѣмъ тотъ же авторъ издалъ 4 списка Русской Правды (Академическій, Троицкій, Карамзинскій и списокъ кн. Оболенскаго2) взявъ списки, „отличающіеся между собою не­только по времени, когда они были составлены и написаны, но также количествомъ помѣщенныхъ въ нихъ статей, содер • жаніемъ ихъ и изложеніемъ, и наконецъ, самымъ порядкомъ, въ какомъ онѣ другъ за другомъ слѣдуютъ”. Кромѣ изданій Калачова, есть и рядъ другихъ; послѣднимъ изъ нихъ, пред­ставляющимъ весьма важныя особенности, является „Русская

Правда въ 4-хъ редакціяхъ" В. И. Сергѣевича. Обиліе из­вѣстныхъ въ печати списковъ Русской Правды, естественно, создавало для издателей Правды и ея изслѣдователей серьез­ную заботу о ихъ классификаціи, тѣмъ болѣе, что списки имѣли важныя отличія другъ отъ друга, смотря по мѣсту, гдѣ они были найдены, по времени, когда они были на­писаны, по количеству и по порядку размѣщенія отдѣльныхъ статей въ тѣхъ или иныхъ спискахъ. Было предло­жено нѣсколько системъ различенія списковъ Правды. Первою попыткою, вполнѣ научнаго характера, надо считать попытку профессора дерптскаго университета Эвальда Тобина, раздѣлив­шаго извѣстные ему списки на двѣ фамиліи (или р е д а к - ціи), принявъ за основаніе дѣленія объемъ, или количество статей, входившихъ въ каждый списокъг). Первую редакцію, по Тобину, образуютъ списки краткіе, вмѣщающіе въ себѣ древнѣйшую Правду (примѣромъ ея можетъ служить такъ наз. Академическій списокъ, въ изданіи Калачова „Текстъ Р. Правды"); вторую — пространные (примѣръ — Троицкій списокъ). Первая редакція или фамилія, распадается, въ свою очередь, на двѣ части изъ коихъ одну (17 начальныхъ статей Академи­ческаго списка) составляетъ Правда Ярослава, а другую (осталь­ныя 26 статей) — Правда сыновей Ярослава. „Пространная" же Правда, по Тобину, распадается на Правду сыновей Ярослава (отъ 1 до 47 статьи Троицкаго списка) и на Правду Влади­мира Мономаха (съ 48 статьи до конца.) Другая, весьма из­вѣстная и принимаемая доселѣ нѣкоторыми учеными, классифи­кація списковъ принадлежитъ Н. В. Калачову, раздѣлившему 50 списковъ, имъ изслѣдованныхъ, на 4 ф а м и л і и (или 4 разряда). Названный ученый положилъ въ основаніе своего дѣленія разныхъ списковъ на 4 фамиліи (редакціи) мѣсто нахожденія этихъ списковъ. Дѣло въ томъ, что списки Русской Правды были находимы въ различныхъ памятникахъ древней нашей письменности. Принимая во вниманіе это обсто­ятельство, авторъ къ первой фамиліи отнесъ тѣ списки Р. Правды, которые находятся въ древнѣйшихъ лѣтописяхъ (Новгородской и Ростовской); во второй — тѣ, которые най­дены въ Кормчихъ конца XIII вѣка и въ особыхъ сбор­никахъ юридическаго характера, носившихъ наименованіе „Мѣрила Праведнаго"[53][54]); къ третьей — тѣ, которые

найдены въ позднѣйшихъ Новгородскихъ лѣтописяхъ (въ такъ наз. „Софійскихъ Временникахъ"); а къ четвертой — „списки позднѣйшихъ сборниковъ отдѣльныхъ статей весьма различнаго содержанія" (сборники эти принадлежали XVI—XVII вѣкамъ). Въ литературѣ вопроса, оба указанныя раздѣленія списковъ вызывали возраженіе. Такъ, находя, что дѣленіе Тобина должно быть вообвіе принято, считаютъ, однако, необ­ходимымъ внести вч> него нѣкоторыя поправки, а именно, на­ряду съ краткою Правдою, сложившеюся въ XI вѣкѣ и пространною, сложившеюся въ XII вѣкѣ, признаютъ еще третью (среднюю) редакцію или фамилію, которая является извлеченіемъ, или сокращеніемъ, пространной и можетъ считаться составленной въ XIII вѣкѣ[55][56]). Что же касается дѣленія Калачова, то оно вызываетъ возраженіе потому, что не даетъ возможности различать отдѣльные списки по ихъ вну­треннимъ особенностямъ, которые несомнѣнно, суще­ствуютъ, хотя и не зависятъ отъ тѣхъ памятниковъ письмен­ности, въ которыхъ эти списки найдены; доказательствомъ этого служитъ то, что однородные ио своей редакціи списки находятся въ памятникахъ различныхъ по своему харак­теру, какъ, наир., въ лѣтописяхъ или въ „Мѣрилахъ Правед­ныхъ". Въ новѣйшемъ изданіи Русской Правды В. И. Сергѣе­вича мы снова находимъ дѣленіе списковъ на 4 редакціи, но уже по другимъ основаніямъ[57]). Изданіе проф. Сергѣевича

представляетъ большой интересъ еще потому, что въ немъ да­ется „опытъ новаго дѣленія на статьи*[58], дѣленія, отличнаго отъ принятыхъ доселѣ въ литературѣ, при изданіи тѣхъ или иныхъ списковъ. Этотъ „опытъ", впрочемъ, встрѣтилъ возраженія (см.

В.-Будановъ „Das Russisehe Recht — Р. Правда", стр. 2 сл.).

Заканчивая обзоръ списковъ, замѣтимъ еще, кстати, что эти списки носятъ въ литературѣ различныя наименованія, обыкновенно, смотря по принадлежности ихъ тому или иному учрежденію или лицу, по мѣсту ихъ нахожденія и т. д.х). Подъ этими наименованіями, по большей части, списки цити­руются при ссылкахъ, при чемъ указываются и тѣ статьи, на которыя раздѣляется содержаніе даннаго списка, если только такое раздѣленіе было сдѣлано при изданіи списка.

Источники Русской Правды.

При изученіи всякаго памятника права весьма важнымъ вопросомъ является вопросъ о тѣхъ источникахъ, изъ коихъ заимствовано со­держаніе памятника. Въ памятникахъ оффи­ціальнаго характера иногда указывается, —• хотя и не вполнѣ точно, — откуда взято ихъ содержаніе. Въ памят­никахъ, подобныхъ Русской Правдѣ, — гдѣ время постепен­наго составленія памятниковъ измѣряется вѣками, гдѣ авторы ихъ неизвѣстны, гдѣ, наконецъ, дошедшіе до насъ списки такъ разнообразны по составу п пр., — разрѣшеніе вопроса объ источникахъ памятника необходимо является задачею самой науки исторіи права, при чемъ именно по отношенію къ такимъ памятникамъ, какъ Р. Правда, оно имѣетъ особенное зна­ченіе. Еслибъ можно было съ точностью установить, откуда взята та или иная статья (или, по крайней мѣрѣ — большин­ство ихъ) въ разныхъ редакціяхъ Р. Правды, то тѣмъ самымъ мы имѣли-бы возможность отвѣтить вполнѣ опредѣленно на во­просъ объ относительной важности для нашей Правды однихъ источниковъ права передъ другими, напр., уставовъ князей сравнительно съ обычнымъ правомъ, обычнаго права сравнительно съ византійскимъ правомъ и т. д. Къ сожалѣнію, вопросъ объ источникахъ Р. Правды нельзя признать вполнѣ разработаннымъ въ нашей литературѣ, почему многое здѣсь представляется еще спорнымъ. Въ цѣломъ, источ­

ники Р. Правды надо признать довольно сложными. Изъ нихъ на первое мѣсто, на нашъ взглядъ, необходимо поставить обычное право: Р. Правда, несомнѣнно, воспроизводитъ цѣлый рядъ древнѣйшихъ народныхъ юридическихъ обы­чаевъ, имѣвшихъ примѣненіе нетолько у насъ, но и у другихъ народовъ, на извѣстной степени ихъ развитія. Нѣкоторые изъ этихъ обычаевъ доселѣ живутъ въ народѣ нашемъ, на что частью указывалось нами въ своемъ мѣстѣ, уже этимъ сво­имъ существованіемъ ясно доказывая, что они н е изобрѣ­тены законодателемъ, или н е заимствованы имъ изъ инозем­ныхъ источниковъ. Другіе, — какъ, напр., месть, о ко­торой говорится въ Р. Правдѣ, — уже исчезли изъ нравовъ русской среды, но живутъ еще, однако, донынѣ среди нѣко­торыхъ инородческихъ племенъ Россіи. Система денежныхъ выкуповъ преступленія (т. н. „композиція11) также можетъ счи­таться однимъ изъ первобытныхъ народныхъ обычаевъ, кото­рымъ позднѣе воспользовалось государство, начавъ собирать виры, продажи и пр. въ свою пользу. Вообще говоря, тамъ, гдѣ мы видимъ въ Р. Правдѣ принципъ самодѣятельности тяжущихся, отсутствіе государственнаго вмѣшательства въ ихъ споры за свое право (такъ наз. „законное самоуправство11), тамъ мы можемъ предполагать народную юридическую норму. Несомнѣнно также, что народное обычное право надо видѣть, напр., какъ въ постановленіяхъ Р. Правды объ отыска­ніи вора по слѣду, оставленному имъ, или украденною имъ вещью (напр., уведеннымъ рабомъ, домашнимъ животнымъ), такъ и въ одномъ изъ моментовъ виндикаціи движимости, носящемъ наименованіе свода. Оба эти института интересны еще и потому, что имѣютъ себѣ аналогію и у другихъ наро­довъ. Какъ по Русской Правдѣ, такъ и по нѣкоторымъ изъ гер­манскихъ Правдъ, процессъ виндикаціи движимостей начинался — когда это только представлялось возможнымъ — съ отыски­ванія пропавшей вещи по слѣду, оставленному уведеннымъ животнымъ, рабомъ, или же самимъ похитителемъ, такъ какъ, конечно, только съ момента нахожденія пропавшей вещи въ рукахъ другого могъ, въ той или иной формѣ, возникнуть са­мый процессъ объ ея возвращеніи собственнику (или — прежнему владѣльцу). Этотъ вполнѣ естественный и общій, на из­вѣстныхъ ступеняхъ культуры, всѣмъ народамъ способъ отыска­нія пропажи по слѣду (способъ, не потерявшій въ простомъ народномъ быту своего значенія и доселѣ) могъ, разумѣется, примѣняться лишь тогда, когда хозяинъ вещи, или его домо­чадцы, во-время замѣтили пропажу, а потому и могли разсчиты­вать по слѣдамъ, оставленнымъ похитителемъ, или уведен­нымъ животныхъ, рабомъ, и пр. — настичь вора, вмѣстѣ

съ предметомъ похищенія. Vestigium sequi или vesti­gium minare, по выраженію Салической и Рипуарской Правдъ („слѣдъ гнати“, „слѣдъ гонитъ", по выраженію Русской Правды), долженъ былъ самъ обокраденный (собственникъ вещи — какъ говорятъ одни германисты, владѣлецъ пропавшей вещи — другіе), такъ какъ, но вѣрному замѣчанію Solim’a, во времена народныхъ Правдъ не было еще „полиціи", которая брала бы на себя заботу объ отысканіи вещи, а вмѣстѣ съ тѣмъ и о розыскѣ вораJ). Поэтому, какъ только обокраденный узна­валъ о пропажѣ, онъ тотчасъ же извѣщалъ объ этомъ своихъ сосѣдей и во главѣ ихъ (или, ііо термоногіи leges, во главѣ такъ наз. trustis[59][60]), отправлялся на поиски пропавшаго, какъ и у насъ, по Р. Правдѣ, онъ долженъ, „слѣдъ гонити съ чужими людми и съ послухи" (88 ст. Карамзинскаго списка). Точно также нашъ сводъ — или, какъ мы думаемъ, — сведеніе съ себя подозрѣнія въ кражѣ вещи лицемъ, у котораго найдена украденная вещь, на дру­гого, — находитъ себѣ, аналогію въ такъ называемой интер ціаціи германскихъ Правдъ (i n t e г t i а t і о), или rei missio in tertiam manum. Лицо, у котораго собственникъ находилъ вещь, указывало, — чтобъ свести съ себя подозрѣніе въ кражѣ, — на того, у кого оно эту вещь пріобрѣло, т. е., иначе говоря, вводило въ процессъ третье лицо (tertia manus, по выраженію германскихъ Правдъ). Это „третье лицо", если могло, въ свою очередь ссылалось на своего предшественника по владѣнію вещью, и т. д. По Русской Правдѣ, собственникъ, найдя во владѣніи другого лица свою вещь, долженъ былъ итти съ владѣльцемъ вещи къ тому, отъ кого послѣдній ее получилъ. При наличности однихъ условій, онъ шелъ съ нимъ до третьяго свода, при наличности другихъ — до конца свода (ст. 29, 31, 33 Троицкаго списка). По нѣкоторымъ- же изъ leges barbarorum, т. н. auctor ’ы, или послѣдо­вательный рядъ владѣльцевъ вещи, вызывались собствен­никомъ пропавшей вещи, въ извѣстномъ установленномъ порядкѣ, въ судъ, и здѣсь символически продѣлывалась процедура послѣдовательнаго перехода вещи отъ одного владѣльца къ дру­гому, но собственникъ вещи не ходилъ вовсе, какъ по Рус­ской Правдѣ, отъ одного владѣльца вещи къ другому. Вообще сводъ въ Русской Правдѣ изображаетъ процессъ возвращенія вещи въ болѣе первобытномъ образѣ, чѣмъ франкская Правда (Lex Salica) и уже поэтому онъ не можетъ считаться заим­ствованнымъ изъ нея, какъ думаетъ это проф. Goetz. Такая про­

цедура носящая у насъ названіе свода, въ германскихъ Правдахъ, называется интер ціаціею. Она извѣстна у другихъ славянъ (напр., у чеховъ, у поляковъ, у сербовъх) и, несомнѣнно, что памят- никиразныхъ временъ и народовъ, въ томъ или иномъ видѣ ея вос­производящіе, сообщаютъ намъ объ одномъ изъ народныхъ обычаевъ глубочайшей древности, хотя онъ примѣняется иногда и до­селѣ въ простомъ быту. Конечно, громадна была разница между производствомъ свода и „гоненія по слѣду"(vistigii minatio) по Русской и по варварскимъ Правдамъ[61][62]), такъ какъ самъ бытъ русскихъ времени дѣйствія ихъ Правды во многомъ непо­хожъ былъ на бытъ франковъ эпохи дѣйствія ихъ leges; но то обстоятельство, что сущность этихъ обычаевъ рисуется одинаково кодексами разныхъ народовъ служитъ указаніемъ, что они не изобрѣтены законодателями, а лишь занесены въ эти кодексы, записаны въ нихъ въ томъ видѣ, въ какомъ они соотвѣтствовали народной культурѣ въ данное время. При­мѣровъ подобныхъ записей можно указать много въ тѣхъ или иныхъ редакціяхъ Русской Правды, но и указанныхъ выше до­статочно, чтобъ сказать, что обычное народное право было важ­нымъ источникомъ нашей „Правды" какъ, впрочемъ, и отдѣль­ныхъ leges barbarorum, какъ это утверждается германи­стами (В г u n n e г „G г u n d z ii g е“ и пр., стр. 34 и сл.).

Вторымъ источникомъ Русской Правды надо считать судебныя рѣшенія, частію воспроизводимыя этимъ памят­никомъ въ ихъ первоначальномъ видѣ, по большей же части обобщенныя въ юридическія нормы, при чемъ, конечно, уже утрачивался пхъ казуальный характеръ. Мы приводили выше 21 статью Академическаго списка, которая говоритъ, что Изяславъ установилъ виру въ 80 гривенъ за „конюха стараго у стада", котораго убили дорогобѵжцы и указывали, что здѣсь мы имѣемъ судебное рѣшеніе, состоявшееся по отдѣльному слу­чаю. Такое постановленіе, однако, имѣется лишь въ древнѣй­шей (краткой) Правдѣ, въ спискахъ-жѳ пространной, т.-е. въ болѣе поздней, Правды этотъ случай изложенъ въ общей формѣ : такъ, въ Троицкомъ спискѣ, вообще за убійство „конюшаго" полагается вира въ 80 гривенъ (10 ст.). Въ цѣломъ рядѣ по­становленій Русской Правды, какъ и leges barbarorum,

надо видѣть судебныя рѣшенія, изложенныя, впрочемъ, въ общей формѣ, подобной только-что указанной нами, хотя есть рѣшенія и необобщенныя, похожія на то, какое изложено въ 21 статьѣ Ака­демическаго списка (см. напр., 29 и 40 статьи того-же списка).

Третьимъ источникомъ Правды надо назвать „княже­скіе уставы'[63], упоминаніе о которыхъ находится въ отдѣль­ныхъ редакціяхъ Правды. Частію уже обобщенныя судебныя рѣшенія можно назвать „уставами и уроками" князей, такъ какъ они были первымъ проявленіемъ ихъ законодательной дѣятельности. Но, кромѣ этого, въ Правдѣ отмѣчены и другіе слѣды этой дѣятельности. Такъ, напр., въ Правдѣ упоминается „оурокъЯрославль" о „поклонахъ" (или „поконахъ") вирныхъ, т.-е. пошлинахъ въ пользу вирника (по мнѣнію однихъ — судьи, по мѣнію другихъ — собирателя „виръ"), какъ это видно изъ 24-й статьи Академическаго списка; говорится, далѣе, объ отмѣнѣ мести сыновьями Ярослава (2 ст. Троицкаго списка), о запреще­ніи убіенія раба за оскорбленія „свободнаго мужа", каковое за­прещеніе установлено было сыновьями Ярослава, въ отмѣну постановленія отца ихъ (76 ст. Карамз. сп.), объ уставѣ Вла­диміра Мономаха о „рѣзахъ", пли процентахъ (66 и 67 статьи того- же списка) и о нѣкоторыхъ другихъ. Наконецъ, четвертымъ источникомъ Русской Правды было право византійское, всего болѣе воспринятое пространною Правдою1). Въ древнѣй­шей Правдѣ находятъ лишь одну статью, запрещающую убій­ство вора, въ случаѣ, если онъ былъ связанъ и продержанъ до утра, и требующую, чтобъ онъ былъ отведенъ „на княжь дворъ" для суда; статья эта взята изъ Моисеева закона. Что касается пространной Правды, то въ ней такихъ статей нѣсколько. Такъ, подъ вліяніемъ византійскаго права сложились статьи о наслѣд­ствѣ и объ опекѣ, объ отвѣтственности господъ за преступле­нія ихъ холоповъ, о незаконномъ пользованіи чужимъ имуще­ствомъ (конемъ — по 27 статьѣ Троицкаго списка) и др. Во всѣхъ этихъ случаяхъ было, однако, не простое заимствованіе изъ византійскихъ сборниковъ, а переработка ихъ путемъ су­дебной практики, благодаря которой сами нормы приспособля­лись къ условіямъ русской жизни того времени.

Таковы, въ немногихъ словахъ, источники Русской Правды, по современнымъ взглядамъ ученыхъ. Для полноты обзора

надо еще замѣтить, что эти взгляды явились въ недавнее, срав­нительно, время, и что, наоборотъ, первые изслѣдователи Рус­ской Правды, начиная со второй половины XVIII вѣка и до первой половины XIX вѣка, держались обыкновенно, какъ уже указано нами выше, того взгляда, что источниками Русской Правды было право скандинавское или германское. Но уже въ 1846 г. Калачовъ, въ одномъ изъ положеній своихъ къ изслѣдо­ванію о Русской Правдѣ, утверждалъ вполнѣ категорично, что „мнѣніе будто Русская Правда есть переводъ или даже извле­ченіе изъ иностранныхъ законодательствъ, въ своемъ основаніи такъ ложно, что не требуетъ опроверженія". Несомнѣнно, сход­ство отдѣльныхъ постановленій Русской Правды съ постано­вленіями leges barbarorum бросается въ глаза, при чемъ обра­щаетъ на себя вниманіе и то, что въ содержаніи Русской Правды, какъ и въ leges, преобладаютъ нормы уголовнаго права и про­цесса надъ нормами другихъ отдѣловъ права, что способъ коди­фикаціи подлежащаго матеріала авторовъ нашей Правды нерѣдко тотъ же, какъ и въ варварскихъ Правдахъ. Но, всѣ эти черты сходства между указанными сборниками надо объяснить не заимствованіемъ изъ скандинавскихъ или германскихъ законовъ нашей Р. Правды, а простымъ слѣдствіемъ однихъ и тѣхъ же условій жизни русскихъ и германскихъ племенъ во времена дѣйствія ихъ „Правдъ", хотя бы эти „Правды" были составлены въ разныя эпохи (такъ напр., Lex Salica, древнѣйшая герман­ская Правда, была составлена въ концѣ Ѵ-го вѣка, а древнѣйшая Ярославова Правда относится къ первой половинѣ XI вѣка). Впрочемъ, вопросъ объ отношеніи Русской Правды къ leges barbarorum остается, въ цѣломъ, вполнѣ открытымъ и ждетъ еще изслѣдователей. При подробномъ и внимательномъ срав­нительномъ изученіи отдѣльныхъ институтовъ Рус­ской Правды и leges barbarorum должно выясниться, въ чемъ состоитъ сходство ихъ по тѣмъ и другимъ па­мятникамъ и насколько оно является глубокимъ и общимъ.

Современными русскими учеными, по нашему убѣжденію, уже извлечено все существенное, что только можно было извлечь, изъ особнаго, тѣмъ или инымъ образомъ дѣлав­шагося, толкованія Р. Правды и другихъ, близкихъ къ ней, памятниковъ ирава. Наоборотъ, всего того, что можно поз­нать изъ сравнительнаго изученія отдѣльныхъ ин­ститутовъ древнѣйшаго славянскаго и германскаго права и

1) Новѣйшій изслѣдователь „Русской Правды" проф. Goetz по­стоянно сопоставляетъ нормы нашего памятника съ соотвѣтствен­ными нормами leges barbarorum, но это простое сопоставленіе не представляетъ, однако, собою еще сравнительнаго изученія самихъ институтовъ Русской Правды.

процесса, по Русской Правды и по leges, остается еще неисчер­паемый источникъ. При такомъ изученіи, разумѣется, само собою обнаружатся и тѣ ближайшія причины, благодаря кото­рымъ въ указанныхъ памятникахъ права, дѣйствовавшихъ въ разное время и у разныхъ народовъ, были схожіе юридиче­скіе институты; пока же, говоря вообще, надо только повторить, что о прямомъ ихъ заимствованіи не можетъ быть и рѣчи, а сходства могутъ быть объяснены, какъ результатъ об­щихъ условій ихъ первоначальной жизни.

Краткій об- Приступая къ краткому обзору содержанія зоръ содержа- Русской Правды, мы должны прежде всего замѣтить, нія Русской что коснемся этого содержанія лишь постольку, по- Правды. скольку оно можетъ служить къ общей ха р а к т е- ри стикѣ памятника, ввиду того, что подробное изображеніе от­дѣльныхъ юридическихъ институтовъ Р. Правды будетъ неразъ дѣлаться нами позднѣе, въ соотвѣтствующихъ отдѣлахъ. Р. Правда различна по своему составу въ отдѣльныхъ своихъ редакціяхъ, или фамиліяхъ, почему и сама общая ея характеристика выиграетъ, какъ намъ кажется, въ своей ясности, если мы попытаемся прежде всего остановиться на краткомъ разборѣ содержанія памятника по его двумъ главнымъ редакціямъ — краткой и простри н- н о й. Что касается средней, или сокращенной изъ пространной, Правды, то изъ нея выкидываются нѣкоторыя статьи простран­ной Правды, сокращаются другія, но не прибавляется новыхъ статей, почему можно не касаться особо ея содержанія.

Приступая къ общему обзору содержанія Русской Правды, замѣтимъ прежде всего, что проф. Вл.-Будановымъ сдѣланъ весьма любопытный опытъ какъ подробнаго комментарія каждой статьи Русской Правды, такъ и систематическаго ихъ указателя по двумъ ея спискамъ (Академическому и Карамзинскому), т.-е. по тѣмъ спискамъ, которые могутъ, наряду съ другими списками, служить образцами краткой или пространной редакціи Правды (Христо­матія по исторіи р. права, выпускъ I).х) Въ этомъ указателѣ авторъ отмѣчаетъ статьи каждаго списка, относящіяся къ судоустройству и судопроизводству,—т.-е., иначе говоря, къ процессуальнымъ нор­мамъ,— затѣмъ перечисляетъ статьи, относящіяся къ уголовному и гражданскому праву, при чемъ указываетъ въ скобкахъ тѣ статьи, которыя относятся лишь косвенно къ тому или иному отдѣлу права,

1) Кромѣ того, обстоятельный обзоръ содержанія каждой статьи Русской Правды по тремъ ея редакціямъ (по изданію В. И. Сергѣе­вича, указанному выше, стр. 102, прим. 2), съ приведеніемъ много­численныхъ толкованій русскихъ ученыхъ, мы находимъ въ упоминав­шемся выше трехтомномъ изслѣдованіи проф. Goetz’a „Das Russisehe Recht (Русская Правда)", Stuttgart, 1910—1812 гг, гдѣ авторъ даетъ немало и собственныхъ цѣнныхъ замѣчаній.

что, конечно, и понятно: въ Р. Правдѣ, какъ н другихъ памятни- кахъправа,всегда найдутся опредѣленія,которыя толкуютъ оразлич- ныхъ вопросахъ одновременно, почему они и не могутъ считаться безусловно принадлежащими къ одному только отдѣлу права. Этотъ любопытный указатель даетъ возможность всякому соста­вить себѣ общее, — хотя, конечно, и чие то-внѣшнее, — пред­ставленіе о содержаніи Русской Правды, въ ея двухъ редак­ціяхъ, такъ какъ здѣсь мы наглядно видимъ, во-1-хъ, сколько статей Правды относится къ тому или другому раздѣлу права, а во-2-хъ можемъ представить, какъ измѣнялось содержаніе ея нормъ съ теченіемъ времени, и, слѣдовательно, можемъ, въ свою очередь, судить о томъ, какъ постепенно развивалась русская жизнь и какія ея потребности вызывали необходи­мость въ тѣхъ или иныхъ новыхъ нормахъ права. Древнѣй­шая краткая Правда (по Академическому сппску) еще почти не содержитъ нормъ, касающихся гражданскаго права, т. е. того отдѣла права, который регулируетъ жизнь гражданъ въ ихъ повседневныхъ отношеніяхъ; пзъ 43 статей списка лишь три касаются гражданскаго права. Что-же касается остальныхъ, то громадное большинство ихъ, а именно не менѣе 30-ти статей, относится къ праву уголовному, остальныя — къ процессу. Иначе говоря, первоначальная Р. Правда была сборникомъ уголовнаго права и частію процесса, какъ таковыми же сборниками были и варварскія Правды, содержавшія, подобно Р. Правдѣ, главнымъ образомъ постановленія о наказаніяхъ[64]).

Что касается пространной Правды, то, по Карамзинскому списку, изъ 135 статей уже 63 статьи относятся къ граждан­скому праву, какъ равно увеличилось, по крайней мѣрѣ, до 28 статьей, число тѣхъ, которыя касаются права процессуальнаго. Если увеличенія числа статей по гражданскому праву служитъ ука­заніемъ на то, что гражданскій оборотъ, съ теченіемъ времени раз­вившійся, сталъ больше, чѣмъ прежде, привлекать къ себѣ внима­ніе с у д а, то увеличеніе числа статей по судоустройству и судопро­изводству, съ свою очередь, служитъ указаніемъ на ростъ су­дебной власти и ея органовъ: такъ наз. дозволенное „внѣ­судебное самоуправство" сторонъ, коимъ вездѣ характери­зуется вообще состояніе правосудія на первоначальныхъ ступеняхъ народной культуры, начинаетъ постепенно смѣняться формами судебнаго производства, а послѣднее, хотя и представляетъ на судѣ большой просторъ самодѣятельности сторонъ, но уже требуетъ, во всякомъ случаѣ, вмѣшательства княжеской власти въ разрѣшеніе споровъ между тяжущимися лицами.

Обратимся теперь къ краткому обзору содержанія Правды по существу. Въ краткой Правдѣ, обыкновенно, различаютъ, какъ уже указывалось, Правду, составленную при Ярославѣ I (17 первыхъ статей его по Академическому списку) и Правду, соста­вленную при его сыновьяхъ (26 остальныхъ статьяхъ того- же списка). Что говорится въ первой Правдѣ? Въ ней говорится объ убійствѣ и о правѣ мести за него, чѣмъ, между прочимъ, свидѣтельствуется о древнѣйшемъ происхожденіи ея нормъ, такъ какъ это право мести не признавалось уже при сыновьяхъ Ярослава; затѣмъ здѣсь говорится о побояхъ, ранахъ и увѣчьяхъ, кому-либо нанесенныхъ, о взятіи собственникомъ раба, или вообще про­павшей вещи, безъ свода (интерціаціи), или съ производствомъ свода (смотря по наличности тѣхъ или другихъ условій); о не­законномъ пользованіи чужою собственностью („аще кто по­ѣдетъ на чужемъ конѣ, не пропіавъ его . . .“); о взысканіи долга, объ оскорбленіи дѣйствіемъ „свободна мужа" со стороны холопа ; наконецъ, о порчѣ чужихъ вещей (1—17 статьи). Таковъ не­сложный составъ этой первоначальной Правды, живо воз­создающій предъ нами простоту жизненныхъ отношеній того времени, нуждавшихся въ защитѣ при внѣ-судебномъ или судебномъ процессѣ. Вторая часть — 26 послѣднихъ ста­тей — представляетъ собою Правду Ярославичей !) не въ томъ, однако, смыслѣ, что она была составлена вся цѣликомъ этими князьями, а въ томъ, что она составлена во 2-ой половинѣ XI вѣка, при чемъ общему законодательству сыновей Ярослава. (Изяслава, Всеволода и Святослава) принадлежатъ лишь пер­выя статьи. Въ этой Правдѣ мы находимъ опять-таки цѣлый рядъ статей объ убійствѣ и о кражѣ, при чемъ о послѣднемъ преступленіи говоритъ болѣе половины всѣхъ статей; затѣмъ находимъ постановленія о побояхъ, пораненіяхъ и истязаніяхъ, объ истребленіи чужихъ вещей и порчѣ межевыхъ знаковъ, на­конецъ, постановленія, опредѣляющія количество судебныхъ пошлинъ и размѣръ платы „мостникамъ“ (такъ наз. „оу- рокъ мостниковъ[65]'), иначе говоря, размѣръ платы за мощеніе дорогъ, улицъ, прокладываніе мостовъ и пр. Въ цѣломъ и эта вторая половина древнѣйшей „Правды" является сборникомъ уголовно-процессуальнымъ и содержитъ всего лишь двѣ статьи, относящіяся къ гражданскому праву. Но въ этой половинѣ, однако, есть немало постановленій, отличающихся отъ Правды времени Ярослава I. Въ ней уже ничего, напр., не говорится о мести; она различаетъ уже общественные классы свобод­

ныхъ людей (огнищанъ, смердовъ и пр.), въ то время какъ такого различія нѣтъ еще въ Ярославовой Правдѣ; она разли­чаетъ также частное вознагражденіе лицу за кражу вещи отъштрафа (продажи) въ пользу князя и вообще она неразъ говоритъ о княжеской собственности, о княжескихъ тіунахъ, о старостахъ, о „княжемъ дворѣ“ и т. д., что свидѣтель­ствуетъ о томъ, что на этой половинѣ Правды гораздо больше от­разилась „уставная" дѣятельность князей, чѣмъ на Ярославовой Правдѣ и что власть князя, значеніе его суда, дружины и т. д. выросло ко времени ея составленія, сравнительно съ первою половиною XI вѣка, когда была написана Правда Ярослава.

Что касается Правды „пространной" — составленной въ XII вѣкѣ, какъ это можно предположить, ввиду, между прочимъ, того обстоятельства, что въ ней упоминается Владиміръ Мономахъ, княжившій въ Кіевѣ въ 1113—1125 гг., — то ея характерною особенностью является прежде всего рядъ постановленій, отно­сящихся къ праву гражданскому. Такъ она говоритъ о договорахъ (куплѣ-продажѣ, займѣ, поклажѣ и др.), указы­ваетъ форму ихъ совершенія и способы взысканія по договорамъ и т. д. Изъ нея мы узнаемъ объ институтѣ закупничества и объ источникахъ холопства, или рабства, хотя, впрочемъ, — какъ это будетъ подробно отмѣчено при изученіи этого инсти­тута — она не указываетъ всѣхъ источниковъ холопства. Она, наконецъ, говоритъ о наслѣдствѣ по завѣщанію (по „ряду") и безъ завѣщанія („безъ ряду", по обычаю), объ установленіи опеки. Все это — институты, о которыхъ еще нѣтъ постановленій въ краткой Правдѣ и о которыхъ, наоборотъ, драгоцѣнныя свѣ­дѣнія сохранилаПравдапространная. Конечно, эти институты существовали и раньше, во время составленія краткой Правды, но потому-ли, что, живя въ устномъ преданіи, они не нуждались еще въ подробной записи, потому-ли, что, имѣя примѣненіе въ тѣсныхъ, небольшихъ союзахъ, не доходили до суда и не всту­пали въ коллизію съ правомъ иноземнымъ (византійскимъ), они еще ничѣмъ не давали о себѣ знать въ краткой Правдѣ.

Наряду съ новыми постановленіями по праву граж­данскому, мы находимъ въ пространной Правдѣ постано­вленія по тѣмъ-же отдѣламъ права, по которымъ были таковыя въ краткой Правдѣ, а именно постановленія по праву уголов­ному и процессу. Но и здѣсь надо отмѣтить много такихъ чертъ, которыя свидѣтельствуютъ о живомъ движеніи нашего права въ промежутокъ времени между составленіемъ краткой Правды и Правды пространной. Это движеніе права отразилось нетолько на количествѣ статей, относящихся къ указаннымъ отдѣламъ, но и на ихъ внутреннихъ качествахъ. Такъ, статьи этой Правды говорятъ о многихъ вопросахъ права гораздо

яснѣе, чѣмъ говорится о нихъ въ краткой Правдѣ; ими рас­членяются многія понятія, бывшія слитыми въ указанной Правдѣ; онѣ въ большей мѣрѣ, чѣмъ краткая Правда, обоб­щаютъ отдѣльныя судебныя рѣшенія и, наконецъ, соединяютъ въ одномъ постановленіи нѣсколько статей этой Правды, почему и самъ сборникъ, извѣстный подъ именемъ пространной Правды, представлется современному изслѣдователю болѣе совершеннымъ, со стороны формы и содержанія, чѣмъ краткая Правда. Такъ, напр., въ 10-й статьѣ Академическаго списка читаемъ, что за укрывательства раба кѣмъ-либо, полагается, кромѣ возращенія раба собственнику, три гривны за „обиду“ ; кому идутъ, однако, эти 3 гривны — неизвѣстно, но изъ статьи ‘27 Карамзинскаго и 26 Троицкаго (т. е. изъ списковъ пространной Правды), видно, что укрыватель платитъ 3 гривны „продажи", а „продажею*4 на­зывалась пеня, шедшая князю за личныя и имущественныя пре­ступленія, т. е., иначе говоря, постановленіе пространной Правды разъясняетъ постановленіе краткой. Не менѣе важно и то, что многія понятія, бывшія слитными въ краткой Правдѣ, въ про­странной уже начинаютъ различаться. Такъ, напр., умышленное и неумышленное убійство еще вовсе не различаются въ Правдѣ времени Ярослава; въ Правдѣ Ярославичей есть лишь нѣкоторый намекъ на это различіе (а именно, говорится объ убійствѣ огнищанина „въ обиду** и „въ разбоѣ**, при чемъ въ первомъ случаѣ можно предполагать ссору, во второмъ — намѣренное нападеніе, статьи 18—19 Акад. сп.), Правда-же пространная ясно различаетъ убійство на „свадѣ** (въ ссорѣ), или явно на пиру, отъ убійства „на разбоѣ безъ всякой свады**, со стороны убитаго, конечно (3 и 5 стат. Карамз. сп.). Что касается обоб­щеніи, дѣлаемыхъ пространною Правдою, то на одно изъ нихъ о старомъ конюхѣ у стада, котораго убилп дорогобужцы, мы уже указывали выше; любопытнымъ примѣромъ другого обобщенія можетъ служить постановленіе о кражѣ скота нѣсколькими лицами: 49-ая статья краткой Правды (по Академ. списку) говоритъ, что, если украдутъ овцу, или козу, или свинью и если одну овцу украло десять человѣкъ, то они платятъ каждый по 60 рѣзанъ продажи, между тѣмъ, какъ въ про­странной Правдѣ (въ 39 статьѣ Карамзинскаго списка, или 38 Троицкаго сп.) говорится уже такъ: „аще ли ихъ (воровъ) будетъ много, то всѣмъ по 60 кунъ**,1) т. е., здѣсь, от­дѣльный случай, давшій поводъ къ судебному рѣшенію (10 че-

1) Денежною единицею Русской Правды была гривна, дѣ­лившаяся на 20 ногатъ, на 25 кунъ и на 50 рѣзанъ. О деньгахъ Р. Правды подробныя свѣдѣнія сообщаются при практическихъ за­нятіяхъ по изученію Р. Правды. [66]

ловѣкъ воровъ, укравшихъ козу), излагается уже въ общей формѣ: „если воровъ будетъ много, то . .

Таковъ краткій обзоръ Правды по ея краткой и простран­ной редакціямъ. Въ цѣломъ, уже изъ этого краткаго обзора — въ связи съ свѣдѣніями объ источникахъ Р. Правды, — видно, какъ много драгоцѣнныхъ свѣдѣній о древнемъ юридическомъ бытѣ нашихъ предковъ мы находимъ въ указанномъ памятникѣ, и какъ важно поэтому его внимательное изученіе, для пониманія движенія русскаго права XI—XII вѣковъ.

<< | >>
Источник: УЧЕБНИКЪ ИСТОРІИ РУССКАГО ПРАВА (Пособіе къ лекціямъ) А.Н. Филиппова. Часть I. 1914г.. 1914

Еще по теме Глава V.Русская Правда:

  1. 3) «РУССКАЯ ПРАВДА» ЕЕ ХАРАКТЕРИСТИКА.
  2. 4) ПРАВОВОЙ СТУТУС НАСЕЛЕНИЯ ПО «РУССКОЙ ПРАВДЕ».
  3. Преступление, наказание и судебный процесс по Русской Правде
  4. Глава 5. Русская философия XIX—XX веков
  5. ГЛАВА 3 Насилие в горских адатах до и после русского завоевания
  6. Правовая реформа Шамиля: правда и вымыслы
  7. Общая характеристика русской философии
  8. Русское законодательство в XVIII в.
  9. Русский космизм
  10. § 1. Введение в русскую историю
  11. 17) Предпосылки и особенности образования русского централизованного государства