<<
>>

I. Псковская судная грамота

Оощее замѣча­ніе о законо­дательной дѣятельности вѣча. Двѣ судныхъ вѣче­выхъ грамоты, дошедшія до насъ и ихъ принадлеж­ность къ пер­вому періоду нашейисторіи.

Въ первый періодъ исторіи нашей, князья раз­дѣляли верховную законодательную власть съ вѣчемъ, бывшимъ повсемѣстнымъ явле­ніемъ древней Руси. Вѣче, рѣшая тѣ или иныя общественныя дѣла, облекало иногда свои рѣше­нія въ особые договоры („ряды") и грамоты. Первоначально эти договоры были словесными; но, уже съ конца XII вѣка они заключались иногда въ письменной формѣ, чѣмъ и объясняются такія извѣстія лѣтописи, что жители, напр., одного города, избравъ князя и посадивъ его на столъ, „въ Святѣй Богородицѣ весь порядъ (договоръ)

1) Литература о Псковской судной грамотѣ : Ѳ. Устряловъ „Изслѣдованіе Псковской судной грамоты" (Спб., 1885 г.); И. Е. Э н - гельманъ „Систематическое изложеніе гражданскихъ законовъ, со­держащихся въ Псковской судной грамотѣ" (Спб.. 1885 г.); И. Д. Б ѣ - ляевъ „Разсказы изъ Русской исторіи" (М., 1867 г.), книга III; „Исторія города Пскова и Псковской земли"; А. И. Никитскій „Очеркъ внутренней исторіи Пскова" (Спб., 1873 г.); П. Н. М р.-Д р о з - д о в с к і й „Памятники русскаго права времени мѣстныхъ законовъ" (М., 1901 г.); ср. также „Лекціи по внѣшней исторіи р. права" В. Н. Латкина (С.-ІІ., 1888 г.) М. Н. Я с и н с к а г о (К., 1889 г.) и „Очерки общ. и государст. быта древней Руси" М. А. Дьяконова (С.-П., 1908 г.) Изданіе Псковской судной грамоты, съ обширными примѣча­ніями, см. въ І-мъ выпускѣ „Христоматіи по исторіи русскаго права" М. Ф. Фл.-Буданова.

положыпе" и т. п. Впрочемъ, дошедшія до насъ договоры от­носятся лишь ко 2-й половинѣ XIII в.

и касаются только Нов­города. Въ вѣчевыхъ грамотахъ опредѣлялись условія призва­нія князей, содержались мирныя договоры и т. и. Есть также нѣкоторыя указанія на то, что вѣче принимало участіе въ законодательной дѣятельности князей, поскольку эта дѣятель­ность вообще могла проявляться въ эту первоначальную эпоху господства обычнаго права. Такъ, уже по договорамъ русскихъ князей съ греками, князья заключаютъ мирные трактаты не отъ своего только имени, но и отъ имени народа. Въ договорѣ 911 г. говорится, что онъ составленъ „похотѣньемъ нашихъ князь и по повелѣнію, и отъ всѣхъ, иже суть подъ рукою его сущихъ Руси"; въ договорѣ 945 г. читаемъ, что „посланіе (по­сланные) отъ Игоря великаго князя Русскаго и отъ всякоя князья, и отъ всѣхъ л ю д і й русскія земли“ должны были „обновить ветъхій миръ", т. е. должны были заключить новый договоръ. Въ чемъ выразилось это участіе народа въ заключе­ніи договоровъ — это трудно сказать, за недостаткомъ положи­тельныхъ данныхъ, но указанныя извѣстія свидѣтельствуютъ, во всякомъ случаѣ, о томъ, что князья заключали международ­ные трактаты не отъ своего имени только, но признавали не­обходимымъ ссылаться также на народное согласіе. Болѣе ясное свидѣтельство объ участіи народа въ „уставной дѣятельности" князей имѣемъ мы въ извѣстномъ уже намъ церковномъ уставѣ (или уставной грамотѣ) Смоленскаго князя Ростислава Мстисла­вовича, данной Смоленской епископіи въ 1150 году, гдѣ говорится, что уставъ этотъ князь даетъ „сдумавъ съ людьми сво- и м и" и что его не должна отмѣнить („посудить") „по моихъ днехъ (но кончинѣ князя) ни князь, ни людіе“; подъ выраженіемъ „людіе“ (люди) надо разумѣть свободное населеніе, съ кото­рымъ князь „думалъ" на вѣчѣ объ. этомъ уставѣ и которое, вмѣстѣ съ княземъ, должно было хранить уставъ этотъ. Новгородскіе договоры съ нѣмцами также свидѣтельствуютъ объ участіи вѣча въ заключеніи договоровъ.
Такъ, напр., въ мирной грамотѣ 1195 г. прямо говорится, что „се азъ, Ярославъ Володимѣричъ, сгадавъ (подумавъ) съ посадникомъ съ Мирошкою и съ тысяц­кимъ Яковомъ и со всѣми Новгородцы, подтвердихомъ мира стараго" и т. д.; въ договорѣ 1270 года, князь Ярославъ Ярославовичъ, съ посадникомъ и тысяцкимъ, со старѣйшинами и со всѣми новгородцами", а равно съ нѣмецкими послами „разсмотрѣли и утвердили миръ и подписали Правду". Къ сожалѣнію, болѣе подробныхъ свѣдѣній, какъ о совмѣстной, такъ и о раздѣльной законодательной дѣя­тельности вѣча и князей не дошло до насъ, почему составить вполнѣ опредѣленное сужденіе о характерѣ этой дѣятельности

8*

и о взаимныхъ отношеніяхъ указанныхъ носителей верховной власти въ древнее время чрезвычайно трудно. Можно лишь утверждать, что, какъ князю, такъ и вѣчу принадлежало право законодательства, но такъ какъ въ первый періодъ исто­ріи законъ вообще уступалъ мѣсто обычному праву и часто не шелъ, въ своемъ содержаніи, дальше простого закрѣпленія на­родныхъ воззрѣній, то и вѣче, живя этими же правоззрѣніями, долго не имѣло нужды развивать ихъ подробно въ особыхъ письменныхъ постановленіяхъ, или вѣчевыхъ грамотахъ, а ограничивалось первоначально словесными пригово­рами. Поэтому, изъ дошедшихъ до насъ вѣчевыхъ грамотъ мы узнаемъ не столько о законодательствѣ вѣча, сколько о различныхъ вопросахъ тогдашняго управленія, какъ, напр., объ избраніи князей вѣчемъ, о „рядахъ11 или догово­рахъ съ ними, объ объявленіи войны тѣмъ пли инымъ кня­земъ объ участіи въ ней вѣча, о заключеніи мира и т. п. Памятниками же законодательной дѣятельности вѣча надо считать лишь двѣ знаменитыхъ судныхъ грамоты — Псков­скую и Новгородскую, на изученіи которыхъ мы и оста­новимся. Замѣтимъ при этомъ, что грамоты эти, по времени своего происхожденія, должны быть, собственно говоря, относимы къ памятникамъ второго періода, такъ какъ онѣ были составлены, въ дошедшей до насъ редакціи, не- ранѣе поло­вины XV вѣка, но, обычно, однако, ихъ изучаютъ вмѣстѣ съ памятниками вѣчеваго или земскаго періода, какъ первую по­пытку кодификаціи мѣстнаго права, сдѣланную законо­дательною властью, а именно вѣчемъ Пскова и Новгорода.

Цѣлый рядъ соображеній говоритъ въ пользу этого включенія Псковской и Новгородской судныхъ грамотъ въ число источни­ковъ права перваго періода. Такъ, прежде всего, эти грамоты — произведеніе того н а р о дн а го собранія, которое дѣйствовало, въ качествѣ одного изъ элементовъ верховной власти, въ первый періодъ нашей исторіи и которое перестало быть таковымъ элементомъ въ періодъ Московскій. Затѣмъ, право, воспроизво­димое въ этихъ грамотахъ, — являясь „стариной и пошлиною11 Пскова и Новгорода,—было гораздо древнѣе того времени, когда оно было записано и наконецъ, по содержанію своему, юридическія нормы, воспроизводимыя указанными грамотами, не­рѣдко гораздо ближе къ праву эпохи Русской Правды, чѣмъ къ праву Московскаго періода. Разсмотримъ, послѣ этихъ общихъ замѣчаній, каждую изъ указанныхъ судныхъ, или судебныхъ, грамотъ отдѣльно.

„ , Псковская судебная грамота была составлена

стоятельства („выписана ), какъ гласитъ „надписаніе11 (преди­составленія словіе) къ ней, „всѣмъ Псковомъ на вѣчп, въ

Псковской судной гра­моты. Источ­

лѣто 6905“ * 1), т. е. въ 1397 г. Если нѣтъ ника­кихъ сомнѣній относительно признанія означеннаго памятника права вѣчевою грамотою, то,на­оборотъ, годъ ея составленія, — несмотря

ники гра­моты.

на то, что онъ указанъ въ единственномъ полномъ ея спискѣ, найденномъ проф. Мурзакевичемъ въ 1847 г. въ библіотекѣ кн. М. С. Воронцова въ Одессѣ2)— представляется весьма спорнымъ въ литературѣ вопроса. Дѣло въ томъ, что въ Псковѣ нѣсколько церквей соединялось въ единое цѣлое, имѣвшее своихъ особыхъ старостъ и носившее наименованіе собора. Такихъ соборовъ въ 1397 г. было во Псковѣ че­тыре, а п я т ы й соборъ явился лишь въ 1462 г. Упоминаніе въ ,,надписаніи“ къ грамотѣ о пяти соборахъ заставляетъ думать, что н сама грамота не могла быть утверждена ранѣе этого вре­мени.

Такъ какъ затѣмъ 6-ой соборъ былъ устроенъ во Псковѣ лишь въ 1472 г. и о немъ уже не упоминается въ грамотѣ, то явля­ется вполнѣ естественнымъ предположеніе, что грамота могла быть составлена въ промежутокъ между 1462 г. и 1472 гг. Проф. Энгельманъ приводитъ, кромѣ того, соображеніе, по которому го­домъ составленія грамоты надо признать 1467 годъ, а именно онъ отмѣчаетъ, что въ грамотѣ не находится „запрещенія князю пмѣть намѣстниковъ въ пяти, изъ 12-ти, пригородахъ Пскова между тѣмъ, какъ достовѣрно извѣстно, что до 1467 г. такое запрещеніе существовало; въ этомъ же году оно было уничто­жено". Затѣмъ тотъ же авторъ допускаетъ, что ближайшимъ по­водомъ къ сочиненію Псковской судной грамоты въ ея тепе­решнемъ видѣ, можетъ быть, послужило прибытіе изъ Москвы князя Ѳ. Шуйскаго, явившагося во Псковъ въ 1467 г. въ ка­чествѣ великокняжескаго намѣстника. Тогда „псковитяне, бу­дучи ограничены въ правѣ собственнаго суда, старались спасти, по крайней мѣрѣ, самыя правила суда и обезпечить ихъ на будущее время4* (ibid., стр. 10). Этотъ годъ составленія гра­моты, въ томъ видѣ, какъ она дошла до насъ, принимается большинствомъ историковъ нашего права, хотя нѣкоторые на­ходятъ возможнымъ допустить составленіе ея и въ тотъ годъ (т. е. въ 1397 г.), о которомъ говорится въ „надписаніи** къ грамотѣ. Такъ, напр., В. И. Сергѣевичъ высказываетъ пред­положеніе, что переписчикъ XV вѣка, снимавшій копію съ гра­моты послѣ 1462 г., когда въ Псковѣ было уже 5 соборовъ, счелъ ошибкою то, что въ грамотѣ говорится о меньшемъ числѣ соборовъ и написалъ „5 соборовъ** (Лекціи, стр. 36). Проф. Вл.-Будановъ, находя, что „Псковскій кодексъ состав­лялся не въ одинъ разъ**, также допускаетъ, что „первоначаль­ная его редакція можетъ и должна быть отнесена къ 1397 г.: въ 1395 г. отмѣнена была, до тѣхъ поръ дѣйствовавшая, гра­мота Діонисія (архіепископа); надо было замѣнить ее новымъ законоположеніемъ; въ 1397 г.
Псковъ, по договору съ Нов­городомъ, достигъ полной независимости, а это должно было отразиться и на его внутреннемъ законодательствѣ“ и нр. (Об­зоръ, 104 стр.).

Немало затѣмъ возбуждалъ въ литературѣ споровъ и во­просъ о томъ, какихъ князей надо подразумѣватъ подъ княземъ Александромъ и княземъ Константиномъ, изъ грамотъ кото­рыхъ была „выписана“ Новгородская судная грамота. Подъ княземъ Александромъ одни ученые, какъ напр., Мурзакевичъ и Устряловъ и др., разумѣютъ князя Александра Михаиловича Тверского, княжившаго во Псковѣ два раза, а именно съ 1327 г. по 1330 г. и съ 1331 г. по 1337 г.; другіе, какъ, напр., Ка­лачовъ, Энгельманъ, Сергѣевичъ предполагаютъ, что подъ этимъ княземъ Александромъ нельзя подразумѣватъ никого иного, кромѣ знаменитаго великаго князя Александра Невскаго, быв­шаго во Псковѣ въ 1241 г., а затѣмъ въ 1242 г. (послѣ знаме­нитаго Ледового побоища на Чудскомъ озерѣ), и скончавшагося въ 1263 г. Ученые, признающіе подъ княземъ Александромъ, упоминаемымъ въ началѣ Псковской грамоты, великаго князя Александра Невскаго, основываются, главнымъ образомъ, на приводимомъ Калачовымъ посланіи митрополита Кипріана къ псковитянамъ отъ 1395 г., въ которой онъ говоритъ о Псков­ской грамотѣ великаго князя Александра, при чемъ Калачовъ утверждаетъ, что митрополитъ Кипріанъ не назвалъ бы великимъ княземъ Александра Тверского, бывшаго изгнан­никомъ и враждебнаго Москвѣ. Наоборотъ, тѣ, которые хотятъ здѣсь подразумѣватъ Александра Тверского, приводятъ то сообра­женіе, что Псковъ въ XIII вѣкѣ былъ простымъ пригородомъ

Новгорода, что ему не могла быть дана особая „Правда1* Алек­сандромъ Невскимъ, бывшимъ лишь случайно въ Псковѣ въ 1241 и 1242 гг. и что начало этой „Правды** надо относить именно ко времени княженія во Псковѣ Александра Тверского, т. е. къ первой половинѣ ХІѴ вѣка. По мнѣнію проф. Никит­скаго, „въ началѣ XIV столѣтія, именно около 1322 г., псковичи окончательно порвали всякую связь съ Великимъ Новгородомъ и вступили въ союзъ съ литовскими князьями, изъ рукъ ко­торыхъ и стали принимать къ себѣ намѣстниковъ, между прочимъ оттуда взяли и Александра Тверского, а въ 1347—1348 годахъ послѣдовало и оффиціальное признаніе самобытности Пскова со стороны Великаго Новгорода. Въ виду этихъ обсто­ятельствъ псковичамъ было нетолько естественно, но и необ­ходимо позаботиться о составленіи, въ періодъ времени отъ 1322 по 1347—1348 годъ, особой мѣстной Правды, ко­торая удовлетворяла бы ихъ насущнымъ потребностямъ“. Проф. М. А. Дьяконовъ также признаетъ, что, княженіе Александра Тверскаго въ Псковѣ было „весьма благопріятнымъ моментомъ для первыхъ шаговъ къ выработкѣ мѣстной Правды**. Что касается князя Константина, упоминаемаго въ „надписаніи**, то подъ этимъ княземъ почти единогласно всѣ ученые готовы ви­дѣть князя Константина Дмитріевича (родного брата Москов­скаго князя Василія Дмитріевича), который правилъ Псковомъ въ 1407 г. и умеръ въ 1433 г. Надо при этомъ замѣтить, для ясности, что кого-бы мы не подразумѣвали подъ великимъ княземъ Александромъ, упоминаемомъ въ предисловіи къ гра­мотѣ — Александра ли Невскаго или Александра Тверскаго — разрѣшеніе этого вопроса будетъ имѣть значеніе лишь для установленія начальнаго момента составленія Псковской судной грамоты, или, иначе говоря, того перваго, по вре­мени источника, изъ коего она прежде всего была выписана. Но, такъ какъ то же предисловіе, или „надписаніе** къ грамотѣ, упоминаетъ, что она была выписана также и „изъ княжь Кон­стантиновы грамоты** и такъ какъ этотъ князь Константинъ княжилъ въ Псковѣ въ 1407 г., то, значитъ, грамота вмѣстила въ себя также и юридическій матеріалъ, входившій въ эту Константинову грамоту, т. е., она не могла быть вся цѣликомъ составлена ранѣе начала XV вѣка; всего вѣрнѣе предположить, что грамота составилась несразу. Затѣмъ и выписка матеріала изъ этой грамоты не означала еще, что она была окончательно утверждена въ первые годы ХѴ-го вѣка, такъ какъ этотъ ма­теріалъ пересматривался затѣмъ на вѣчѣ и получилъ свою послѣднюю редакцію, съ добавленіями и исправленіями, неранѣе 1467 г., — если согласиться съ тѣми доводами въ пользу этой даты, какія приведены были нами выше.

Изъ этихъ доводовъ, на нашъ взглядъ, заслуживаетъ осо­бенно вниманія тотъ, что, съ присылкою въ 1467 г. Іоанномъ III въ Псковъ намѣстникомъ своимъ князя Ѳеодора Шуйскаго, у псковичей могло явиться желанье выписать изъ указанныхъ грамотъ князей и „изо всѣхъ приписковъ псковскихъ пошлинъ44,— т.-е. изъ стародавнихъ обычаевъ, шедшихъ изъ древности, — все то, что они желали сохранить для себя въ неприко­сновенности. Москва противополагала „псковской пошлинѣ44 свою старину, свою пошлину и хотѣла сдѣлать ее зако­номъ для Пскова. Вольному городу, естественно, слѣдовало подумать о кодификаціи своихъ старинныхъ обычаевъ, чтобъ сохранить, во внутреннемъ своемъ строѣ, если не поли­тическую, то, по крайней мѣрѣ, гражданскую само­бытность. Поэтому едва-ли былъ болѣе подходящій моментъ къ окончательному сведенію воедино всѣхъ старинныхъ псков­скихъ обычаевъ, чѣмъ 1467 годъ, когда во Псковъ явился великокняжескій намѣстникъ, снабженный большими полномочі­ями, сравнительно съ прежними намѣстниками. Такимъ обра­зомъ „Псковская Правда44, или Псковская судная грамота, имѣла своими источниками „псковскія пошлины'4, начиная, либо съ грамоты Александра Невскаго отъ 1241—1242 гг., либо съ грамоты Александра Тверскаго отъ 1322—1348 гг. (смотря по тому, кого мы будемъ йодразумѣвать подъ великимъ княземъ Александромъ, упоминаемымъ въ грамотѣ) и кончая 1467 г., т.-е., иначе говоря, она отразила въ себѣ движеніе юридической мысли младшаго брата Великаго Новгорода за весьма долгій срокъ. Едва-ли вѣче 1467 г., установившее ту редакцію гра­моты, которая дошла до насъ, могло внести много новаго въ содержаніе грамоты. Время было таково, что всего нужнѣе было закрѣпить старое, а не вводить новое: сила московскихъ порядковъ все болѣе и болѣе давала о себѣ знать и меньше, чѣмъ черезъ 50 лѣтъ Псковъ уже переставалъ существовать, какъ самостоятельное цѣлое (онъ былъ, какъ извѣстно, при­соединенъ въ Москвѣ въ 1510 г.). „Псковскія пошлины44, или старые юридическіе обычаи, вошедшіе въ грамоту, составились изъ постановленій вѣча, а также уставовъ, когда-то дававшихся князьями, изъ приписокъ къ нимъ и тѣхъ судебныхъ рѣшеній, которые являлись прецедентами для постановленія приговоровъ на будущее время. Таковы, въ немногихъ словахъ, источники Псковской судной грамоты. Обстоятельство чисто-политическаго характера — необходимость охранить свою юридическую самобытность — имѣло, въ данномъ случаѣ, чрезвычайно важ­ное послѣдствіе для исторіи нашего права: благодаря ему, мы имѣемъ памятникъ права, близко соприкасающійся, по своему содержанію, съ Русскою Правдою, памятникъ, возсоздающій

много драгоцѣнныхъ чертъ народнаго стародавняго быта и позволяющій, вмѣстѣ съ тѣмъ, найти связующія нити между правовоззрѣніями вѣчевого уклада и московскаго времени. Та особенность этого памятника, что онъ „не есть законоположеніе одновременное— какъ выражается проф. Энгельманъ, — а состоитъ изъ юридическихъ нормъ, слагавшихся вѣками, ко­нечно, создаетъ для историковъ права весьма трудную задачу опредѣленія, къ какому-же именно времени относятся тѣ или пные пласты его постепенныхъ историческихъ наслоеній, но эта-же особенность дѣлаетъ его чрезвычайно привлекательнымъ для изученія, такъ какъ она позволяетъ слѣдить за развитіемъ нашего права, связывать однѣ эпохи его движенія съ другими.

Въ цѣломъ, основнымъ источникомъ Псковской судной гра­моты является народное обычное право, кодифицированное, правда, въ одной лишь области, но воспроизводящее однако, — безъ замѣтной примѣси права иноземнаго, — юридическія воз­зрѣнія русскаго населенія, общія для многихъ нашихъ обла­стей. По свопмъ источникамъ, это — памятникъ живой народ­ной мудрости, вмѣстѣ съ Русскою Правдою, отлично отразившій дѣйствительность своего времени. Къ нему вполнѣ идетъ та характеристика, которая сдѣлана была однимъ изъ нашихъ ци­вилистовъ, а именно Н. Л. Дювернуа: „юридическія отношенія, которыхъ касается памятникъ, всѣ основаны на нравственныхъ началахъ свободы и равенства и освящены не только внѣшней санкціею вѣчевой автономіи, но вѣковѣчной стариною и силой церковнаго благословенія. При этихъ условіяхъ образо­ванія права, сила закона во Псковѣ была совершенно иная, чѣмъ въ Москвѣ. Въ законъ вѣрили, какъ нигдѣ и никогда послѣ не вѣрили въ него; въ него вѣрили всѣ, ибо волею всѣхъ онъ получилъ свою силу, за него стояли всѣ; за него стояли не только тогда, когда это было выгодно, и не тѣ только, кому это выгодно, за него поднимался весь Псковъ противъ сильнаго сосѣда, когда это было больше опасно, чѣмъ выгодно11. („Источ­ники права" и пр. стр. 308). Такое значеніе Псковской суд­ной грамоты, какъ закона, за который „стояли всѣ“, объ­ясняется, на нашъ взглядъ, также и тѣмъ обстоятельствомъ, что самъ этотъ „законъ" лишь санкціонировалъ обычное право, какъ священное достояніе, полученное отъ предковъ. Подобная роль выпадаетъ на долю закона далеко не во всѣ времена. Здѣсь эта роль была особенно благодарна еще и по­тому, что санкція закономъ народныхъ правовоззрѣній означала охрану самобытности Псковской земли.

Будучи составлена изъ матеріала, накопляв- часті^Псков шагося въ теченіи долгаго періода времени, Псков­ская судная грамота была н е систематическимъ

ской судной сборникомъ, въ которомъ всѣ юридическія нормы грамоты. были размѣщены въ извѣстномъ порядкѣ, по со­отвѣтственнымъ отдѣламъ права, по сборникомъ, по преимуще­ству, хронологическаго характера, въ которомъ болѣе древніе юридическіе обычаи изложены въ статьяхъ, помѣщен­ныхъ въ началѣ грамоты, менѣе древнія — въ срединѣ и т. д. Такой характеръ „Псковской Правды”, признаваемый почти всѣми изслѣдователями, естественно приводитъ къ вопросу, на какія-же части, по времени созданія тѣхъ или иныхъ формъ, должна быть раздѣлена эта „Правда? Вопросъ этотъ предста­вляетъ немало спорнаго въ спеціальной литературѣ по исторіи источниковъ нашего права. Не касаясь его во всѣхъ подробно­стяхъ, отмѣтимъ лишь нѣкоторые выводы, кажущіеся намъ наи­болѣе доказанными. Такъ, прежде всего, можно раздѣлить Псковскую судную грамоту на три части, при чемъ каждая,

— какъ это указано справедливо проф. Вл.-Будановымъ, — „начинается учредительными законами о составѣ суда[67]). Пер­вая часть, согласно съ „надписаніемъ” къ грамотѣ, состоитъ „изъ великаго князя Александровы грамоты”, т.-е. устава Алек­сандра Невскаго или Александра Тверскаго, съ прибавкою тѣхъ „пошлинъ псковскихъ”, или стародавнихъ народныхъ обычаевъ, которые были записаны и утверждены вѣчемъ послѣ этого устава; вторую часть составляетъ „князь Константинова гра- мата“, опять таки съ прибавкою („припискою”) тѣхъ „пошлинъ”, какія явились послѣ указанной грамоты кн. Константина ; третью

— тѣ приписки къ предыдущимъ двумъ частямъ Псковской грамоты, которыя были сдѣланы въ моментъ санкціи вѣчемъ дошедшей до насъ редакціи грамоты. Всѣ части гра­моты въ свое время разсматривались вѣчемъ. Вторая часть, по общему признанію, заканчивается 108 статьею (по дѣленію проф. Вл.-Буданова), которая гласитъ, что, если какого постановленія („строки”) нѣтъ въ „пошлинной грамотѣ” (т. е. въ грамотѣ, извлеченной изъ прежнихъ грамотъ), то объ этомъ доклады­вается посадникомъ „господину Пскову на вѣчѣ”, чтобъ такое постановленіе (или статья) было написано и имъ утверждено. А если которое постановленіе въ сей грамотѣ „не любо будетъ господину Пскову”, то оно выбрасывается изъ грамотъ[68]). Эту

12Я

весьма важную статью, устанавливающую порядокъ отмѣны закона вѣчемъ, справедливо разсматриваютъ, какъ заключи­тельное слово къ предыдущимъ двумъ частямъ, вмѣщав­шихъ „пошлинную грамотѵ“ т.-е. прежніе княжескіе уставы (ихъ грамоты) и „приписки" къ нимъ. Въ свою очередь, мѣсто нахожденія ея передъ цѣлымъ рядомъ статей, — а именно передъ 12-ю статьями (109—120 ст.), — можетъ служить ука­заніемъ на то, что эти статьи были составлены послѣ про­чтенія на вѣчѣ указанныхъ „выписокъ44 изъ прежнихъ грамотъ и приписокъ къ нимъ. Еслибъ это было иначе, и всѣ статьи были выписаны изъ этого матеріала, сама 108 статья стояла бы въ концѣ всѣхъ 120-ти статей Псковской Правды и указы­вала бы порядокъ отмѣны всѣхъ ихъ. Но, если признать, что конецъ Псковской Правды (отъ 109 до 120 статьи) соста­вленъ былъ вѣчемъ въ 1397 или 1467 гг., то, понятно, что и статью 108-ю нельзя было бы помѣститъ, въ указанной редак­ціи, въ концѣ этой Правды, такъ какъ, конечно, не зачѣмъ было говорить, что „буде господину Пскову нелюба будетъ которая строка (статья) въ сей грамоте, иио та строка волно выписать вонъ изъ грамотъ44 (т.-е. выбросить), ввиду того, что „господинъ Псковъ44 только-что принялъ и далъ санкцію свою этимъ „строкамъ44. Между тѣмъ, подобная статья вполнѣ умѣстна, какъ заключеніе къ сводной работѣ по выпискѣ прежняго законодательнаго матеріала и какъ указаніе порядка отмѣны закона на будущее время. Эта сводная работа была кѣмъ-то сдѣлана, по порученію вѣча, затѣмъ она читалась, вѣроятно, на вѣчѣ, и то, что было вѣчу „любо44, имъ принималось, то же, что не нравилось — выбрасывалось, или измѣнялось. Таковы составныя части грамоты, посколько ихъ возможно было обозна­чить въ немногихъ бѣглыхъ замѣчаніяхъ.

Краткій об­зоръ содер­жанія Псков­ской судной грамоты.

Обращаясь къ краткому обзору содержанія грамоты, надо прежде всего замѣтить, что оно весьма богато и разнообразно. На первомъ мѣстѣ, во количеству и важности, должны быть постав­лены статьи, касающіяся гражданскаго про­цесса, т. е. судоустройства и судопроизводства;

за ними статьи по гражданскому праву и, наконецъ, постановленія по праву уголовному, которому-грамота удѣляетъ меньше всего вниманія. Такой составъ грамоты, на нашъ взглядъ, весьма характеренъ. Основная цѣль, съ которою была предпринята кодификація „псковскихъ пошлинъ44, состояла въ закрѣпленіи de jure тѣхъ чертъ грая;данской само­бытности „господина Пскова44, которыя создавались вѣками. Но это закрѣпленіе всего болѣе обезпечивалось со­браніемъ воедино нормъ права процессуалъ-

наго и права гражданскаго, въ которыхъ своеобразіе народной жизни вольнаго города могло отразиться, — и отра­зилось, въ дѣйствительности, — всего явственнѣе. „Псковскія пошлины[69], вошедшія въ грамоту, вмѣстѣ съ тѣми новыми „стро­ками", какія прибавлялись къ нимъ вѣчемъ, дали этимъ отдѣ­ламъ права много прекраснаго матеріала. Интересно при этомъ отмѣтить, что указанные отдѣлы Псковской грамоты, вообще, гораздо богаче содержаніемъ послѣдующихъ памятниковъ права Московскаго періода (до Соборнаго Уложенія). Это обстоятель­ство придаетъ особенно важное значеніе грамотѣ, такъ какъ къ изученію памятника приходится прибѣгать во всѣхъ тѣхъ слу­чаяхъ, когда является необходимость уяснить себѣ болѣе по­дробно, какъ характеръ древняго судебнаго процесса, такъ и отдѣльныхъ нормъ гражданскаго права, изложенныхъ въ грамотѣ весьма обстоятельно.

Какъ уже сказано, на первомъ мѣстѣ, по богатству и важ­ности, должны быть поставлены статьи грамоты, относящіяся къ процессу. Изъ нихъ мы узнаемъ прежде всего объ устройствѣ судовъ во Псковѣ, причемъ сравненіе богатыхъ постановленій грамоты объ этомъ устройствѣ съ постановленіями Русской Правды и другихъ юридическихъ памятниковъ даетъ возможность видѣть, въ чемъ составляли особенности „псковской пошлины" и каковы были сходныя черты какъ этого судоустройства, такъ и вообще нормъ судопроизводства во всей древней Руси. Въ Псковѣ былъ, какъ и вездѣ, судъ княжескій; но, князь (какъ было и въ Новгородѣ) судилъ вмѣстѣ съ посадникомъ, затѣмъ былъ судъ старостъ и судъ братчинъ, оригинальныхъ обще­ственныхъ собраній, первоначально созывавшихся для мірскихъ пиршествъ, а позднѣе образовавшихъ изъ себя союзы, подобные западно-европейскимъ гильдіямъ. По примѣру Новгорода, гдѣ уже въ XII вѣкѣ была особая корпорація торговцевъ („Иван- ское купечество" \), такія купеческія братчины существовали, повидимому, и въ Псковѣ. Псковская грамота говоритъ, что „братьщина судить (судитъ), какъ судьи" т. е. имѣетъ право суда надъ членами братчины, добровольно соединившимся въ одинъ союзъ. Судъ этотъ вѣдался „пировыми старостами" и „пивцамп" (членами указаннаго союза), распространяясь, вѣро­ятно, лишь на дѣла, возникавшія на самихъ собраніяхъ. Кромѣ суда свѣтскаго, называемаго на языкѣ грамоты „госпбдою", грамота знаетъ и судъ церковный — судъ „владычня на­

мѣстника" (т. е. намѣстника архіепископа новгородскаго). Гра­мота даетъ затѣмъ рядъ правилъ, какъ должны производить судьи свой судъ („взирая въ правду", „судомъ не мстится ни на кого-жъ“, „тайныхъ посуловъ не имати ни князю, ни посад­нику" и пр.), указываетъ на лицъ, состоящихъ при судѣ (ка­ковы дьякп, писцы, приставы и т. д.). Еще болѣе интереса представляютъ статьи, касающіяся судопроизводства, какъ по­тому, что онѣ воспроизводятъ изстаринныя формы процесса .(закличь — объявленіе на торгу о пропажѣ вещи, сводъ и др.), такъ и потому, что мы видимъ въ грамотѣ измѣненіе мно­гихъ юридическихъ понятій, о которыхъ знаетъ Русская Правда, т. е. можемъ прослѣдить ихъ судьбу въ болѣе позднія эпохи праворазвитія. Такъ это должно сказать, напр., о судебныхъ доказательствахъ по Русской Правдѣ и Псковской грамотѣ: за исключеніемъ такъ наз. „поля" (о которомъ, какъ извѣстно, Русская Правда не говоритъ ничего) судебныя доказательства того и другого памятника права — одни и тѣ же, но они, однако, во многомъ не похожи другъ на друга, по своей кон­струкціи, въ каждомъ изъ этихъ памятниковъ, какъ это, напр., надо сказать объ институтѣ послуховъ и др. Обращаютъ на себя вниманіе и тѣ формы процесса, которыя являются новше­ствомъ сравнительно съ Русской Правдою и знаменуютъ собою высшую, сравнительно, стадію праворазвитія. Напр., по Русской Правдѣ надо необходимо предполагать личное присутствіе сторонъ при веденіи процесса на судѣ; Псковская же, а также Новгородская судныя грамоты знаютъ уже особый институтъ „пособниковъ", или, говоря современнымъ юридическимъ языкомъ, допускаетъ судебное представительство, хотя, впро­чемъ, по первой грамотѣ, оно допускается только для женъ, дѣтей, монаховъ, старыхъ и глухихъ[70]); по второй же — для- всѣхъ. Или, по Русской Правдѣ, вѣроятно, самъ истецъ вы­зываетъ еще отвѣтчика въ судъ; говоримъ „вѣроятно" потому, что сама Правда не касается прямо этого вопроса. По Псков­ской же судной грамотѣ вызовъ къ суду совершается уже съ помощью органовъ судебной власти (приставовъ), при чемъ устанавливаются правила производства вызова, назначаются сроки явки въ судъ и указываются послѣдствія неявки. Держась тер­минологіи leges barbarorum, мы бы могли сказать, что, если по Русской Правдѣ можно предполагать такъ наз. „i п

jus m a n n i t i o“ — приглашеніе самимъ истцомъ отвѣтчика въ судъ, — то по Псковской грамотѣ это niannitio превратилось уже „in jus bannitio“ (vocatio) — въ вызовъ отвѣтчика къ процессу черезъ судъ, съ цѣлымъ рядомъ неудобныхъ слѣд­ствій для него, въ случаѣ неисполненія приказа суда. Это боль­шой шагъ впередъ сравнительно съ эпохою Русской Правды, въ смыслѣ развитія законныхъ формъ процесса.

Псковская судная грамота содержитъ затѣмъ важныя по­становленія по гражданскому праву, а именно по такъ наз., праву вещному, обязательственному и наслѣдственному. Осо­бенно обиленъ постановленіями отдѣлъ обязательствен­наго права, что, конечпо, и понятно: торговый богатый городъ, какимъ былъ въ XIV—XV вѣкахъ Псковъ, свободно при томъ развивавшійся (послѣ отдѣленія своего отъ Новгорода), нуждался въ обширномъ законодательствѣ по гражданскому праву вообще и обязательственному въ частности. Всякаго рода сдѣлки, — какъ купля-продажа, мѣна, поклажа (depositum, „зблю- денье", по терминологіи грамоты), заемъ, ссуда, наемъ (личный и имущественный) и др., — нашли для себя немало опредѣленій въ „псковскихъ пошлинахъ'* и были подробно изображены въ гра­мотѣ, въ особенности —съ процессуальной точки зрѣнія. Въ об­щемъ, „Псковская судная грамота** какъ это справедливо отмѣ­чено проф. Дювернуа, „для гражданскаго права, представляетъ собою, и въ формальномъ, и въ матеріальномъ отношеніи, на­стоящее продолженіе Русской Правды" но, въ частностяхъ, однако, можно найти въ ней много новаго и болѣе развитаго, сравнительно съ Русскою Правдою, какъ, напр., это надо отмѣ­тить относительно вещнаго и наслѣдственнаго права.

Уголовному праву Псковская судная грамота удѣляетъ, какъ уже сказано, меньше всего вниманія, но и здѣсь можно найти довольно много постановленій, иногда отличныхъ отъ постановленій предыдущихъ юридическихъ памятниковъ. Такъ, напр., кромѣ преступленій, извѣстныхъ Русской Правдѣ, Псков­ская грамота говоритъ о „перевѣтѣ" — государственномъ пре­ступленіи, состоявшемъ въ передачѣ вѣстей непріятелю, вообще-же — въ измѣнѣ отечеству, и караемомъ смертью; о нарушеніи порядка на судѣ (какъ, напр., о входѣ силою въ камеру суда, о нанесеніи ударовъ служителямъ суда), караемомъ дыбою (осо­баго рода колодкою, надѣвавшеюся не преступника), о „тайныхъ посулахъ" князю и посаднику. Въ систему наказаній, кромѣ денежныхъ штрафовъ, введена смертная казнь, полагавшаяся не только за „перевѣтъ", но и за поджогъ, конокрадство и нѣкоторые виды кражи („татьбы").

<< | >>
Источник: УЧЕБНИКЪ ИСТОРІИ РУССКАГО ПРАВА (Пособіе къ лекціямъ) А.Н. Филиппова. Часть I. 1914г.. 1914

Еще по теме I. Псковская судная грамота:

  1. 9) ПСКОВСКАЯ СУДНААЯ ГРАМОТА, ЕЕ ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
  2. II. Новгородская судная грамота
  3. 12) Гражданское право по псковской судной грамоте
  4. Глава I. Грамоты Московскаго государства
  5. Глава VI. Вѣчевыя грамоты.
  6. ПРИБАВЛЕНІЕ III ([†]). Грамота Царя Ивана Васильевича о с?о»оЭал?ь Архіерей­скихъ 1555 году.
  7. 15) РАЗВИТИЕ ПРАВА РУСИ В ПЕРИОД ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ
  8. Оглавленіе.
  9. Глава V.Русская Правда
  10. Судебник великокняжеский 1497 г.
  11. Источники права
  12. 18) СУДЕБНИК ИВАНА 3, ЕГО ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
  13. 22) Судебник 1550г., общая ХАРАКТЕРИСТИКА
  14. ЛИТЕРАТУРА